Страница 19 из 26
15 мая, уступая просьбе спутников, с одной стороны, а с другой, следуя этике путешественников, глава каравана и я остались на месте ночевки и снарядили в погоню за лошаками двух их хозяев, одного из моих слуг и одного бурята, добровольно присоединившегося к ним. В час дня они вернулись ни с чем, говоря, что, судя по следам, лошаки долго шли по дороге, но вдруг кто-то выехал на дорогу сбоку и увел лошаков в сторону, чем скрыл их следы. Не оставалось делать ничего другого, как помириться со случившимся и поспешно ехать вдогонку ушедшему утром каравану, который прошел за этот день около 45 верст и остановился в местности Далан-тургэн.
16 мая после 25-верстного перехода остановились в местности Эргэ-цэ, или Эргэцул, где дневали и 17-е число.
Мы находились уже в Цайдаме. Слово это тибетское и значит «соляное болото», или «соляная грязь», что весьма метко характеризует эту обширную равнину. Местные монголы часто называют свои кочевья Табун-Цайдам, т. е. «пять Цайдамов». Такое название, без сомнения, произошло оттого, что в Цайдаме в настоящее время находятся пять хошунов и цзасаков: Кукэт-бэйлэ, Курлук-бэйсэ, Барун, Цзун и Тайчжинар. В китайском сочинении «Мэнгу-ю-му-цзи» они названы: западное заднее знамя, знамя северного левого крыла, заднее знамя западного правого крыла и среднее знамя западного правого крыла цинхайских хошотов.
Я, по крайней мере теперь, не могу объяснить происхождение названия кукэт, но остальные объясняются так: курлук, правильнее курлок, произошло оттого, что хошун этот прежде находился на берегах Хуанхэ у горы Кур; затем он был вытеснен оттуда тангутами и, поселившись в Цайдаме, стал называться «возвратившимся» (по-тибетски – лок) от «Кур», барун («западный») и цзун («восточный») – названия по месту расположения их кочевьев. Наконец, название Тайчжинарского хошуна произошло оттого, что в 1725 г. в нем было учреждено выборное цзасачество из 33 тайчжи. В настоящее время цзасачество, или правление хошуном, находится в руках только трех княжеских домов, наследующих цзасачество попеременно.
В частности, местность, где мы сегодня остановились, принадлежит Кукэт-бэйлэ. Здесь живут только около 60 семейств и называются цзабсар-кукэт, т. е. промежуточными кукэтами.
18 мая во избежание сильно топкой грязи мы взяли дорогу левее по пескам, находящимся на краю болот, и, сделав переход около 35 верст, достигли реки Шара-гол. Остановились здесь в кустах тамариска (по-монгольски – сухай).
19 мая сделали переход почти в 15 верст и остановились на реке Баян-гол. Местные жители надоедают расспросами о русских, пришедших в хошун Барун-цзасака, т. е. об экспедиции П. К. Козлова[25]. Вспоминают также об «ехэ гэдэсуту амбане» («большебрюхом генерале»), под которым должно разуметь знаменитого Пржевальского, а также о многих других европейских путешественниках, собственных имен которых не знают, но определяют по каким-нибудь отличительным признакам.
В их рассказах с примесью былей и небылиц замечается какое-то уважение к русским, сознание справедливости их требований, сознание того, что даже «уртай-амбань», т. е. «сердитый генерал» (Пржевальский) наказывал лишь за неправый поступок и щедро награждал за полезные услуги.
Здесь надо было решить вопрос об избрании дальнейшего направления пути. Главных дорог, ведущих из Южного Цайдама в Тибет, две: первая через перевал Бурхан-будай, вторая через Найчжи. Первая идет из хошуна Барун-цзасака, вторая из хошуна Тайчжинаров. Из них наш караван избрал вторую дорогу ввиду того, что она изобилует травой и короче в той своей части, которая пролегает по северотибетскому безлюдному плоскогорью.
Про происхождение названия первого перевала рассказывают следующую легенду. Халхаский хан Абатай[26] (XVI в.) приобрел в Тибете статую божества Гонбо-гуру. Когда он, везя ее, поднялся на этот перевал, то статуя спустилась на землю. Люди Абатая никак не могли поднять ее для навьючения. Тогда рассерженный хан рассек статую пополам со словами: «Не желающий зад останься, а желающее туловище пусть пойдет» – и повез одно туловище, которое теперь чтится в халхаском монастыре Эрдэни-цзу.
Слово «спуститься» будет на разговорном монгольском языке буху, а божество – бурхан. Бурхан бусан – божество спустилось, но каким образом получилось слово будай – мне неизвестно. Но верно лишь то, что это название перевала все монголы связывают с упомянутой легендой.
Продневав на реке Баян-гол два следующих дня – 20-го и 21-го числа, 22 мая переправились через реку Баян-гол (Богатая река) верстах в десяти ниже стоянки и по левому берегу ее сделали еще около четырех верст, пересекши затем песчаную и болотистую площадь, переправились через речки Эбкэсун и Цаган, где и остановились после 25-верстного пути.
23 мая сделали переход почти в 25 верст и остановились у Цзунэй-байшин, который у Пржевальского именуется Хырма Цзун-цзасака. Местные монголы называют его манай («наше») байшин («построение»), хуре («монастырь») и хэрэм («крепость»), а жители других хошунов лишь заменяют определение «наше» словами Цзунэй или Цзун цзасагай. Каждое из этих названий имеет свое основание. Дело вот в чем: Цзунэй-байшин, как и все «байшины» цайдамских монголов, представляет небольшую группу глинобитных домиков, расположенных на сравнительно сухом месте среди топких болот.
В центре этой группы, среди прочих строений, немного возвышается здание (сумэ), где совершаются ежегодные богослужения в первом, шестом и десятом лунных месяцах. Постоянно же при сумэ живет лишь настоятель его (по-монгольски – ширету), приглашаемый на три года из тибетского монастыря Галдан, с тибетской же прислугой в 3–4 человека. Третье название «хэрэм» происходит от того, что здесь укрываются во время грабительских набегов тангутов.
Упомянув о годовых богослужениях, должно, однако, сказать, что они совершаются всеми местными ламами. Среди них иногда бывают и те, которые живут и учатся в монастырях амдоских и тибетских. Впрочем, таких лам едва ли наберется более десяти человек со всего Цайдама.
Озабоченные хозяйством и семьей, местные ламы, конечно, не могут жить при сумэ постоянно, но собираются лишь в вышеуказанные периоды. При общей бедноте цайдамцев, называемых другими монголами «верхними», каждый принужден искать средства для существования лишь в своем труде – скотоводстве, которое, сверх того, требует вооруженной охраны от тангутов.
Между тем, влекомые религиозным чувством, многие стремятся посвятиться в духовные обеты. Поэтому у них очень много лам, и все они женаты, чего, как известно, не допускает исповедуемый ими буддизм вообще и цзонхавизм в частности.
Причинами такого противоречия между исповедуемой религией и жизнью служат: во-первых, необходимость жены-помощницы в скотоводческом хозяйстве и, во-вторых, естественный закон борьбы за существование, которое они должны отстаивать физической силой от вышеупомянутых разбойников.
Домики, находящиеся у сумэ, не столько служат для проживания в них, сколько для складывания излишнего домашнего скарба и всего, что ценно в невзыскательном инвентаре домашнего имущества кочевника. Поэтому в этих домиках можно найти разные шкуры, кошмы, шубы, домашнюю утварь, принадлежности жертвоприношений богам, лучшие ружья, сабли, пики и вообще все то, что не требуется для постоянного употребления в юрте. Сохраняются эти вещи здесь для того, во-первых, чтобы избавиться от лишней клади при перекочевках и, во-вторых, чтобы было безопаснее в случае разбойничьих набегов.
В тех же видах здесь постоянно находится и канцелярия хошунного цзасака, где хранятся печать и скудные канцелярские принадлежности. При канцелярии постоянно дежурят чиновник, начальник стражи, лама для чтения жертвенных молитв перед чойчжоном (духом-хранителем) и 16 человек стражи.
25
Речь идет о первом самостоятельном путешествии П. К. Козлова (1863–1935) по Монголии и Восточному Тибету в 1889 г., результаты которого описаны им в книгах «Монголия и Кам» и «Кам и обратный путь».
26
Имеется в виду Вачир Сайн-хаган (1534–1586), который принял посвящение в буддизм от далай-ламы III Соднам-Чжямцо (1543–1588) и проводил политику распространения буддизма в Монголии. (Прим. Р. Е. Пубаева.)