Финская руна

Кирилла Афанасьевича сложно назвать положительным персонажем в истории нашей страны. Показательно, что именем этого одного из «маршалов Победы» не названа ни одна улица в Северной столице. Ни одна! Нет ни одной мемориальной доски Мерецкову. Хотя большая часть его «деятельности» связана с Севером. Пригороды и периферия все же имеют некоторое число «отметок», но весьма незначительное. Громкие «испанские» подвиги этого горе-штабиста, где тот ухитрился заработать аж два ордена, тоже на поверку, если копнуть, выходили или разгромами или ничего не значащими боями, с сомнительным участием в них фигуранта. Викторов знал, что этот человек являлся начальником и другом печально известного Власова, ставшего командиром РОА, но несмотря на все косяки и порочащие связи, всегда выходил сухим из воды. «Хитрый ярославец», как называл его Сталин, даже когда его арестовали, и когда против него собрали десятки свидетельств, сумел вернуться из застенков и вновь надеть форму военачальника. Мерецков — тот, кто виновен в кровавой мясорубке Финской компании. Тот, кто далее возглавляя Генштаб, а затем будучи зам. наркома по боевой подготовке — кто виноват в проблемах развертывания войск летом 1941 года, приведших немцев осенью под стены Москвы. Историей еще значительно недооценено значение этой личности для судеб страны.

Царедворец, искусный в интригах, шестым чувством ощутил тяжелый, наливающийся ненавистью взгляд хронодиверсанта и повернул голову в сторону вошедших. Приглушенные разговоры и грудной женский смех сменились на заинтересованную тишину. Легко встав с места и сопровождаемый двумя мило улыбающимися спутницами, командарм второго ранга подошел к вошедшим, ну прямо как радушный хозяин. Четыре выпуклых ромба в петлицах, цвета запекшейся крови, блеснули матовым светом перед сфокусировавшимися на них глазами Викторова, как отводящие стрелу амулеты воина-колдуна. Оставшийся за столом второй военный, с полным отсутствием хоть проблеска интеллекта в глазах, остался потреблять блюда, не забывая запивать, подливая себе ежеминутно из хрустального графинчика пахнущую качественной водкой жидкость. Все здесь знали, что водкой может пахнуть только водка, но притворялись что видят и пьют воду. С особым запахом и вкусом.

— Леночка! — воскликнул Кирилл Афанасьевич, всплеснув руками. — Как я рад тебя видеть!

Слава, рассматривая в упор эту волну тепла и радушия, припомнил, что все пережившие Мерецкова сослуживцы и знакомые особо отмечали харизму этого несомненного приятного в салонном общении человека. У него стало закрадываться подозрение, что те, кто остался имуннен к искусно сыгранной маске людских иллюзий, просто не сумели пережить этого фаворита Сталина, ответственного за непростой Север.

— Как здоровье твоего папеньки? — сладко и участливо поинтересовался всесильный лорд-протектор северных провинций, контролирующий все «военное» в этом регионе. Ему компанию у руля управления составлял сам Жданов, 1-й секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), который отвечал за гражданскую сторону жизни колыбели трех революций и прилегающих огромных, до Мурманска на Севере, территорий.

— Хорошо, спасибо, у него все хорошо! — приветливо улыбаясь ответила девушка. — Звонил, рассказал что встречался… с Ним.

Викторов хорошо на слух уловил что этот «Ним», о ком пошла речь, интонационно и четко выделен не с прописной, а с заглавной буквы.

— Я с «Ним», вместе с товарищем Ждановым седьмого встречался. Товарищ Жданов в Москве до сих пор — дела решает. А когда, кстати, это произошло? Я справлялся у секретаря — но в списках твой отец не отмечен. Хотел пересечься, совместно обсудить наши дела, да не никак не получилось.

Мозг у хронодиверсанта заработал как компьютер. Если бы не бытовой шум в помещении, присутствующие наверняка бы услышали тихие щелчки с бешеной скоростью переключающихся нейронных связей и жужжание раскаленных синапсов.

Хитрый интриган Мерецков, подчеркнул свою значимость и с некоторым бахвальством указал, что успел все про всех вызнать! Он даже оказался в курсе строго секретной и конфиденциальной информации о том — кто и когда зашел к Сталину, которого они все подразумевали под «Ним»! А кого еще они могли так поминать с подобным придыханием и благоговением в голосе?!

— Так мой папа официально и не ходил никогда. «Он» или сам к папе приезжает, или папа к нему «туда» едет.

Мерецков, с достоинством и пониманием кивнул. Но дернувшиеся недовольные губы его выдали — такая честь вызывала зависть. Викторов тоже эту шараду разгадал с полщелчка. Здесь «Он», это тот же Сталин, а вот «туда», выделенное особо Леной, наверное, или дача Сталина, или какая-то квартира, где проходят подобные неофициальные встречи. «Котелок» у хронопопаданца «варил» уже на полную мощность, мгновенно интерпретируя происходящее. Тут как с тестами Айзенка на измерение мифического IQ — чем больше решаешь тесты, тем быстрее проходишь задачи и лучше результат. И навык, наработанный с опытом, постепенно начинает успешно конкурировать с истинным интеллектом, выдавая правильные ответы за счет концентрации на определенной задаче.

— Значит, Туоминен из Стокгольма, Куусинен, и твой отец? — задал Мерецков Лене не до конца понятный для Викторова вопрос. Хронодиверсант припомнил, что Куусинен — вроде как секретарь Исполкома Коминтерна, потом видный деятель Карельской АССР. Слава не знал, что Арво «Poika» Туоминен, с говорящим прозвищем «мальчик» — секретарь финской компартии. И вопрос главного «по-тарелочкам» в этом регионе означал одно — кто станет новым финским «королем»? Но по контексту Слава и так догадался о чем речь.

— Ему это не нужно, это слишком большая власть и ответственность! — безапелляционно заявила Лена.

— Но люди за ним пойдут — а это главное. Он пользуется очень большим авторитетом — и здесь, и за речкой, и за морем!

Мерецков оценивающе всматривался в лицо Лены, пытаясь по ее мимике и жестам определить истинный фарватер в этой непростой ситуации.

Викторов тем временем расшифровывал непростой для непосвященного код, на котором разговаривали сейчас эти сильные мира сего и приближенные к ним. «Здесь» — это СССР, «за речкой» — это заграница, и речь точно идет о Финляндии. А вот за морем? Швеция? Англия? Отец Лены был в Канаде, и с прочими финнами приехал в СССР в конце 20-ых, начале 30-ых. А Мерецков, как выходец из простых крестьян — у него все «море». Даже если это целый океан. Получается, тут пошла крутая международная игра. И коварный царедворец пытается угадать — кто в сталинской колоде будет в козырях, а кого решат сбросить.

Пауза затянулась, ощущалось, что Мерецков колеблется перед решающей ставкой.

— О твоей мачехе, Марии, ничего не слышно? — наконец отважился на вопрос интриган. Его дамы чуть слышно, но заметно вздохнули, и непроизвольно отшатнулись. Кожа на скулах у Лены натянулась и побелела, она быстро моргнула несколько раз.

«Судя по реакции окружающих. Кирилл Афанасьевич решился на прямой зондаж!» — Викторов находился на пике мозговой активности и сейчас мог выиграть чемпионат по покеру. — «Что могли сделать с женой высокого руководителя? Известно что: воронок, обвинение, чистосердечное признание, суд, десятка лагерей. У Куусинена так бывшая жена, Айно, „уехала в Казахстан“. У Кулика — вообще бесследно исчезла. И, значит, он пытается выведать — если Тройлайсет пошел в козыри — большая вероятность, что выпустят. Пробует почву, хитрый ярославский крестьянин, как слегой на болоте. Но такта не достает. Лена, она не лягушка, сейчас как „хрюкнет“…»

Работая на опережение и стараясь предупредить совершенно не нужный ему конфликт, Викторов попытался сказать:

— А что здесь на второе сегодня?! — Но к ужасу обнаружил, что прохрипел что-то страшное, совершенно жутким, каркающим голосом. Хронодиверсант настолько увлекся процессом расшифровки разговора, и при этом заметно переволновался от своей непосредственной близости к истории, что забыл дышать. А без воздуха в легких, как ни пыжься — голосовые связки вибрировать в нужной тональности не станут.