Финская руна

На профсоюзницу, которая было попыталась прервать этот поток чистых кристаллизированных знаний, почти самопроизвольно изливавшихся из «ручного фотографа», злобно шикнули, и она, покраснев, замолкла с крепко сжатыми челюстями и горящими глазами.

К концу короткой речи, неожиданно увлекшийся Викторов, обнаружил, что кроме внутренне кипящей от злости Лены, его внимательно слушают двое начальников цехов и несколько руководителей поменьше, случайно собравшихся послушать вошедшего в раж оратора. Словоохотливость объяснялась просто — Слава в свое время эту тему затронул в дипломе, и было это не так уж и давно, поэтому владел материалом. Как теоретик, конечно. Политех в принципе, во все времена учил хорошо и на совесть. Поэтому когда он озвучил свою «альма матер» на вопрос где он получил такие знания, никто в принципе не удивился. Но тут же начались вопросы в какой группе он числился и с кем знаком. Тут бы Славе и конец, выдохшись в своем спиче, он растерялся и не знал теперь что делать — требовалось опять как-то выкручиваться. Его спасла Ленка — она сделала шаг вперед, резко, как ужалила, поцеловала в губы, затем схватила за руку и яростно затрясла. Град вопросов сменился одобрительным гулом. Стоящие вокруг люди, при виде этой сцены одобрительно заулыбались. Кинематограф яро пропагандировал и поощрял подобное поведение.

— Спасибо, спасибо товарищ Юрий, что не стесняетесь делиться накопленными знаниями! — с пафосом воскликнула якобы глубоко воодушевленная девушка, пылая на весь цех карминовыми щеками.

Викторов тоже покраснел как рак. Лена вернулась к своей прерванной программе.

— Товарищи! Я договорю и мы кончим! Как вы помните, товарищи, семнадцатого июля этого года на Кировском заводе был торжественно отмечен выпуск стодвадцатипятитысячного трактора, созданного руками наших рабочих. Четвертую часть тракторного парка сельского хозяйства СССР составляют машины, изготовленные ленинградскими рабочими! Даешь двести тысяч, товарищи! Даешь тридцать процентов!!!

Народ жидко захлопал.

— Все, товарищи, я кончила! Не будем больше вас с товарищем Куницыным отвлекать от ваших производственных обязанностей. Нас с Юрой уже ждут на другом участке. Желаю хорошо отработать смену сегодня, товарищи!

Народ, неудовлетворенно гундя, расстроенный окончанием незапланированного простоя, начал расходится по рабочим местам, обсуждая некоторые запомнившиеся моменты из речи «прогрессора». Не все сразу приняли информацию, кое-где слышались басовые нотки мужского профессионального спора.

Девушка тем временем силой уволокла из цеха пунцового фотографа, не выпуская его рукав. Викторов смог лишь напоследок смущенно улыбнуться довольным этим зрелищем рабочих.

Один из пожилых и опытных цеховых мастеровых, одобрительно хмыкнул вслед:

— Знающий парнишка!

— Прямо как в «Веселых денечках» — раз, и сделал улучшение, — согласно вторил ему молодой сосед, лицо которого украшали галактики возрастных прыщей. — И Ленка-пулеметчица даже запала!

— Ну, ты сравнил божий дар с яичницей! Гляжу, в этом фильме кроме девки, конфет и танков и не увидел ничего! Я тоже смотрел — так там целый танковый полк все лето думал, как между тремя тягами одну пластинку вставить, чтоб вентилятор не глушило. Попутно всех девок в округе перепортил, а их местных ухажерам морду бил. Не армия, а отпускники, обух им по хребтине!

— Да не было такого, Михеич…

— Молчи! Молод еще перебивать! Так вот — этот парень сейчас, выдал на гора очень много дельных вещей. Я что хочу сказать — пропал пацан этот. Наша Ленка — выскочка. Пустышка она. Не простит.

— Да ладно Михеич, он ей понравился, все видели как она присосалась. Пусть сухо, по-братски, по-рабочему, как в фильмах — но поцеловала. Речь-то, какую грамотную толкнул!

Пожилой рабочий на эти слова с сомнением покачал головой. Жизненный опыт заставлял всегда искать второе дно в коварной женской натуре.

Товарищи сами собой остановились возле небольшой стеклянной витрины, в которой стояло знамя 11-й дивизии героической испанской народной армии. Флаг служил знаком отличия лучшего цеха на заводе.

— А жизнь не фильм! Наша Ленка- пулеметчица, своего конечно не упустит. Если ты прав окажешься, то повезло парню, такая не даст с карьеры свернуть. Понукая, поедет на нем в гору. Если, обратно, не заездит по дороге…

— Мужика бы ей нормального, для начала… Чтоб с парой фингалов понимание жизни пришло. Да кто на нее взглянет — худая больно? Ее бы щупленькую сначала откормить, но кто за это добровольно возьмется? И властная она… костлявая стерва, — заявил другой из молодых подмастерьев, который недавно чуть не попал под профсоюзный пресс за прогул и пьянку.

Мужская половина заводчан-кировцев Ленку-профсоюзницу, несмотря на популяризирующую ее фотосерию, ни во что ни ставила. Женская часть тоже недолюбливала. Так как разговоры «за жисть» та обрывала на втором слове, обниматься с парнями не стремилась, сплетнями с другими девушками не делилась и при каждом косяке могла устроить очень большие неприятности, уже вне зависимости от пола. Казалось бы, — рабочие должны обожать профсоюзных деятелей, так как они по базовым установкам, защищают их интересы, но в отсутствии собственника и при сращивании политических и управленческих структур, из органа оберегающего права трудящихся, он превратился в контрольно-карательный.

Но самое сейчас интересное творилось в совсем другом месте — живчик Ленка утащила своего фотографа за двери пустого цеха, помещения которого сейчас находились в реконструкции и ждали установки новых немецких станков.

Захлопнув одним легким движением тяжелую двухстворчатую дверь, она прислонила спутника к закрытым створкам и жадно приникла к его губам, сделав стремительный бросок, которому могла позавидовать атакующая кобра. Викторов по вполне понятным причинам сначала опешил, но продолжалось это недолго. Он включился в поцелуй, активно используя методику «танцующего языка». Руки его легли на осиную талию Лены, потрогали за упругую девичью попку, а затем опытный ловелас попытался пролезть вверх под одеждой к прелестям целовальщицы. Елена, зарычав, отпрыгнула и мощная пощечина ожгла щеку охальника.

Викторов почему-то вспомнил историю на проходной, когда мнимый Родион-шофер «общался» с некоей Ксенией. Затем перед глазами, как наяву, встала красавица-финка с хутора, одетая в алое бархатное платье и неодобрительно покачала головой. Слава моргнул, крепко смежив веки, сбивая этот морок. Он поймал себя на мысли что близость с профсоюзницей ему запомнилась не поцелуем, а слабым, кисловато-резким запахом пота. Девушка здорово нервничала.

— Не бойся, больше бить не буду! — раздался звонкий, хорошо поставленный голос Ленки-профсоюзницы. — Но еще раз руки без разрешения распустишь, сильно пожалеешь!

Судя по виду этой худенькой стервы нельзя было сказать, что она выглядела расстроенной или возмущенной, скорее наоборот. В обычной ситуации, Викторов бы конечно, возмутился, сгреб бы в охапку и поцеловал насильно упрямицу. Боязнь наказания за харасcмент не в характере русского человека. Ибо, как сказал классик: «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами!» К тому же, будем откровенны и честны, домогательства в легкой форме к симпатичной руководительнице не особо высокого ранга — вполне рядовое явление в коллективе, так как чисто психологически, сексуальное преследование — всего лишь попытка уравнять права по отношению к излишне честолюбивым особам женского пола, имеющих определенную власть над мужчинами. Тут речь вообще идет уже не о сексе, а о власти и контроле.

В общем, сценарий потом просчитывался на пять шагов вперед — вечером будут униженные извинения, отвергаемые попытки сделать ценный подарок, расцениваемые как подкуп, и далее, с ветвлением вариантов, в любом случае с неприятным для Славы исходом. И таким окончательным итогом, каким пожелает его увидеть «потерпевшая». Такой расклад, особенно в тридцать девятом, хронопопаданца никак не устраивал.