Страница 31 из 34
2 ) Fiévée, Correspondance et relations avec Bonaparte de 1802 à 1813, 111,182, ( декабрь , 1811). (О народах присоединенных или покоренных): «Не задумываясь, их лишают отечества, языка и законодательства, переворачивают все их привычки, и все это без малейшей постепенности, швырнув им попросту законодательный бюллетень (неприменимый)... Можно ли ждать, чтобы они освоились с ним, если бы даже были готовы на это от всего сердца?.. Есть ли хоть какая-нибудь возможность не чувствовать себя ежеминутно чужим, в чужой стране, где все вас гнетет, оскорбляет и унижает?.. Пруссию и большую часть Германии довели до такой нищеты, что выгоднее взять в руки вилы, чтобы убить ими человека, чем чтобы ворочать навоз».
97
и послал на смерть под своими знаменами, в качества союзников, что народы были возбуждены против него еще больше, чем их государи.
Положительно, при таком характера и с такими наклонностями невозможно жить, гений его слишком велик и слишком зловреден; и в нем он тем зловреднее, чем крупнее. Пока он царствует, война будет непрерывной. Сколько бы ни старались его сократить и ограничить, оттеснить в пределы старой Франции, его все равно не смогут удержать никакие преграды, не свяжут никакие условия и договоры. Мир, заключенный с ним, будет всегда только перемирием; он неизменно будет им пользоваться только, чтобы оправиться, а оправившись, начнет опять сначала 1), так как он, по существу, не способен уживаться в общества. В этом отношении мнение о нем Европы определилось решительно и непоколебимо.
Чтобы понять, насколько это убеждение было глубоко и единодушно, довольно остановиться на следующем факте: 7 марта в Вене разносится слух, что он бежал с острова Эльбы, но еще неизвестно, где высадится. Около 8 ч. утра Меттерних 2) докладывает это известие австрийскому императору, который говорит ему: «Немедленно отправляйтесь к русскому императору и к королю прусскому и скажите им, что я готов двинуть свои войска обратно во Францию». В четверть девятого Меттерних уже у царя, а в половине девятого — у короля прусского; оба они, не задумываясь, отвечают тем же. «В девять часов, — говорит Меттерних, — я вернулся. В десять часов адъютанты скакали уже по всем направлениям, чтобы остановить движение всех корпусов. Вот каким образом, в течение менее, чем одного часа, была объявлена война».
VI.
Бывали и другие правители, проводившие свою жизнь в насилиях над людьми. Но их поступки оправдывались благою целью,
__________
1 ) Correspondance (Письмо к королю Иосифу, 18 февраля 1814): «Если бы мне пришлось подписать договор, по которому Франция водворялась бы в свои прежние границы, я бы через два года взялся за оружие ». — Marmont, V, 133 (1813): «В последний период своего царствования Наполеон предпочел бы все потерять, но не уступил бы ни пяди».
2 ) M. de Metternich, II, 205.
живым делом и национальным интересом, который они имели в виду. То, что они называли общественным благом, не было простой игрой воображения, фантастичным призраком, или химерической мечтой, созданной их личными страстями, честолюбием, или заносчивостью. Кроме самих себя и своих фантастических мечтаний, они интересовались еще и вопросами высшего порядка, такими реальными и жизненными, как состояние государства, обширного социального организма, живущего в постоянной смене взаимно отверженных поколений. Если они иной раз и проливали кровь людей своего поколения, то совершалось это всегда во имя поколений грядущих, в предупреждение гражданских войн или иноземного владычества 1). Чаще всего они действовали, как искусные хирурги, если не из чистого благожелательства, то хоть следуя династическим побуждениям и семейным традициям. Переходя из рода в род, их дело не могло не создать известной профессиональной добросовестности; первым и последним жизненным вопросом было для них здоровье и благо их пациента. Вот почему они избегали всяких бессмысленно опасных операций, слишком кровавых и рискованных. Изредка не удавалось разве устоять перед искушением порисоваться своими познаниями, перед желанием поразить и ослепить публику совершенством и остротою своих новейших хирургических инструментов. Они всегда чувствовали, что на их ответственности лежит другая жизнь, более длительная и важная, чем их собственная жизнь; они смотрели вперед, насколько хватало зрения, дальше своего века, и заботились о том, чтобы государство после них могло бы обойтись и без них, чтобы оно оставалось неприкосновенным и независимыми почитаемым и мощным, невзирая на все превратности европейской неурядицы и на неустойчивость исторического будущего.
Вот что при старом порядке называлось государственным разумом. Целых восемь столетий соблюдение его считалось обязательным для всех государей; после временных отступлений и при неизбежных падениях он все-таки неизменно сохранял свое преобладающее значение. Разумеется,
_________
1 ) Слова Ришелье на смертном одре: «Вот мой судия. — сказал он указывая на Святые Дары, — судия, который скоро произнесет мой приговор. Я прошу его осудить меня, если в деле моем я руководился чем-нибудь иным, кроме блага религии и государства».
99
не мало извинялось им и оправдывалось всякого рода недобросовестностей, посягательств или попросту говоря, преступлений; но в общей политике, особенно в вопросах политики внешней, он давал постоянное руководящее начало, и начало это было всегда благодетельным. Под его влиянием правило тридцать государей и, шаг за шагом, средствами, запретными для частных лиц и доступными только для государственных людей, медленно, но безостановочно и прочно, провинция за провинций, создавалась ими наша Франция.
Вот этого-то принципа и недоставало их импровизированному преемнику. На троне, как и в лагере, на посту военачальника, консула или императора он неизменно остается карьеристом и думает только о собственном преуспеянии. Благодаря огромному пробелу в его воспитании, недостатку совести и сердца, он, вместо того чтобы подчинить свою личность государству, подчинил государство своей личности. Взор его не устремляется за пределы своего краткого земного существования к будущему, всей наци, которая переживет его; оттого он и жертвует будущим ради настоящего, и оттого созданное им не может быть долговечным. «После меня хоть потоп»; его мало тревожит, что эти слова уже были произнесены более того, он желает, чтобы каждый произносил их про себя в глубине своего сердца: «Мой брат, — говорил в 1803 году Иосиф 1), — хочет дать всем настолько почувствовать необходимость своего существования и то великое благодеяние, какое оно оказывает человечеству, чтобы никто не мог без внутренней дрожи и помыслить о том, что будет без него. Он знает и чувствует, что его владычество держится гораздо больше этим представлением, чем силой или благодарностью. Если бы завтра, или вообще когда-нибудь, можно было сказать: «Вот спокойный, установившийся порядок вещей, вот достойный преемник; Бонапарт может умереть; нечего опасаться волнений и смуты», то мой брат перестал бы чувствовать себя в безопасности. Таково правило его поведения».
Годы идут, а он и не помышляет о том, чтобы поставить Францию в условия, при которых она могла бы существовать и без него. Напротив того, он губит все сколько-нибудь
__________
1 ) Miot de Melito , II, 48, Е 2.
прочные приобретения самыми несообразными аннексиями, и с первых же шагов становится ясно, что империя кончится вместе с императором. В 1805 году, по поводу того, что 5% бумаги стояли на 80 франках, министр финансов Годен замечает ему, что такую расценку нужно считать справедливой 1). «Не следует жаловаться, ведь эти бумаги находятся в зависимости от жизни Вашего Величества». — «Что вы хотите сказать?» — «Я хочу сказать, что империя разрастается мало помалу до таких размеров, что управлять ею после вас не будет возможности». — «Если мой преемник будет дурак, тем хуже для него». — «Да, но тем хуже и для Франции».