Живой

Когда погода восстанавливалась, мужчины утепляли жилища, усовершенствовали печное отопление, женщины хлопотали на кухне.

Спать было некогда, работы по «оке» подходили к концу, и скоро можно будет протестировать новый квадроцикл с двумя двухцилиндровыми двигателями. Один работал на спирте, второй – на дизеле. Дизель на заправках поблизости пришел в негодность, но он мог сохраниться в герметичных хранилищах или емкостях на нефтебазах, которые Андрей рассчитывал встретить на пути. Потому что спирта, которым планировалось запастись за лето, для путешествия могло не хватить.

До Стокгольма 1109 километров, расход топлива квадрика – 4 литра спирта на 100 км. Это сорок пять литров в одну сторону! Главное добраться, а уж обратно Андрей прилетит на крыльях счастья, если понадобится, на четырех костях приползет!

После работы он направлялся желать детям спокойной ночи, вел подсчеты и мечтал о хранилище с солярой. Когда он уже стоял на пороге, в ангаре грохнул выстрел, донесся мат – ругался Лёнчик. Еще два выстрела – и наступила мертвенная тишина.

Волосы на голове зашевелились. Кто на этот раз? Леха? Андрей влетел в дверь ангара и замер. Близнецы стояли возле ящиков у стены. Макс лежал ничком, уткнувшись носом с пол из ДСП. Из аккуратной дырки в виске на дерево вытекала кровь.

Из руки Лёнчика выпал пистолет, он потер ушибленное плечо. Андрей сел над Максом и до боли закусил губу. Макс, как же так? Он был ближе брата! Столько всего пережито вместе! Они шли бок и бок и всегда подставляли друг другу плечо, а теперь Андрей осиротел.

Закрыв Максу глаза, Андрей выбежал из ангара. Хотелось врезать Лёнчику за то, что… Но они все давали клятву. Макс перестал быть человеком. Теперь не на кого опереться. Ты остался один, Андрюха!

Ему казалось, что он сомкнул ладони, но вода все равно просачивается, остались последние капли…

Даже если сама судьба против, он все равно доделает квадроцикл и поедет в Швецию. В конце концов, осенью работы мало, и детей можно оставить на близнецов, Катю и Макара…

Близнецы мутировали в августе, и Андрей остался один. Теперь он с Макаром выезжал в Москву за хабаром, с ним ходил на охоту и тренировал детей. Когда опали листья, он смотрел на детей, идущих в столовую из школы, и ловил себя на мысли, что не имеет права уйти и бросить их на верную смерть.

Он должен прожить еще хотя бы два года, чтоб мальчишки, Никита, Мишка, Стас и Ваня, окрепли и хоть чему-то научились. В конце концов, поездка в Швецию – это изначально авантюра, он даже не знает, какой город ему нужен в Готланде. Пришла зима, и он задавил в себе мысль о Швеции. Жестокая реальность победила иллюзии. Он примет свою судьбу и постарается прожить как можно дольше.

К нему подбежал Витька, обнял за ногу и уставился на коричневый кленовый лист, плывущий по луже.

– Папа, ты ведь будешь жить долго? – Он запрокинул голову и улыбнулся. – Я знаю, ты один будешь жить долго!

Вприпрыжку он помчался догонять своего извечного конкурента Санька.

Глава 12

Восемь лет спустя

Человек создан для того, чтобы верить. Юноши верят, что старость – удел кого-то другого, отворачиваются от стариков, которые когда-то верили в то же самое. До вчерашнего дня Андрей верил, что дети, выросшие у него на глазах, не будут мутировать. Мутируют только алчные, подлые взрослые, рабы своих желудков и желаний.

В живущих на базе детей он вложил все лучшее, что было в самом и чего не было. У него осталось очень мало времени, вытекали последние песчинки в песочных часах его жизни. Вся надежда была на Макара, он самый старший, ему двадцать два, потому Андрей передал ему все, что знал и умел сам, чтоб он обучил младших.

Вчера Макар мутировал. Это случилось, когда они чинили двигатель одного из грузовиков. Палец Андрея на спусковом крючке не дрогнул. Катя, любившая Макара больше жизни, рыдала так, что у нее пропало молоко, и ее младшего взялась подкармливать Юля, несмотря на то, что собралась уже отлучать первенца от груди.

У Андрея давно не было собственной жизни, он был и жил базой, потому вникал даже в такие тонкости, как вскармливание младенца, когда у матери нет молока. Пока еще есть книги, но скоро их уничтожит время, тогда надо будет все записывать… Не ему, конечно, его дни сочтены.

Смерть Макара все перечеркнула. Ему было двадцать два! У него остались сыновья-погодки и красавица-жена Катя, та самая чернявая девочка, которую восемь лет назад усыновили Макс и Марина.

Накатила такая тоска, что хоть вешайся. Андрей почувствовал себя бессмертным богом, вынужденным смотреть, как умирают его дети. Если все они мутируют, когда им едва перевалит за двадцать, то не успеют ничему научиться и передать знания другим. Все его старания – осенняя листва на ветру.

Еще до того как поступить в университет, Андрей пытался разложить свою жизнь по полочкам. В двадцать шесть он планировал жениться. Через два месяца ему двадцать семь, а он чувствует себя старцем. Дубом, окруженным молодыми соснами.

«Скажи спасибо за то, что тебе дарована такая долгая жизнь. Ты должен попытаться что-то изменить, ты уже знаешь про Швецию, может, появились еще какие-то сведения», – твердил внутренний голос, который Андрей мысленно называл Миссионером. Циник ему возразил: «Поживи в свое удовольствие. Ты столько пашешь, что света белого не видишь. Когда у тебя в последний раз была женщина? Посмотри, какая Катя красавица…»

Тьфу, сволочь! Андрей пнул попавший под ноги камень и зашагал к ангару, где после тренировки его ждали приемные сыновья – одногодки Никита и Иван. Ваня к двенадцати годам окреп и перестал болеть, теперь, в шестнадцать, он был на полголовы выше Стаса, приемного сына Макса. Еще чуть-чуть, и Андрея догонит. Егор, который пришел последним, предпочитал быть со школьниками.

На лужайке под присмотром Юли и Кати ползали малыши. Четырехлетний Катин сын Макс смотрел на двухлетних девочек, как на головастиков. Самых маленьких девушки качали на руках. Эти дети родились здесь и не знают другой жизни. Одна из двухлетних малышек, Нина, шлепнулась на попу, и ей на голову легла принесенная ветром пятерня кленового листа. Малышка запрокинула голову и заливисто расхохоталась.

И тут в душе Андрея будто распрямилась пружина, которую сжимала, сжимала, сжимала каждая смерть. Он не имеет права умирать! И они, его дети, должны жить не двадцать, а хотя бы тридцать лет! Тогда у человечества будет надежда. Надо что-то делать, прогнуть реальность под себя, ведь получалось же до этого момента… Встретиться с Кириллом и вытрясти из него правду про Швецию и антивирус.

Чуть ли не бегом он направился в ангар, над которым стрекотал ветряк, распахнул деревянные ворота, поймал летящую над головой тряпку, которую Ваня метнул в Никиту. Парни дружно воскликнули «ой».

– Извини, Андрей, – пробасил Никита.

– Ничего. Я пришел сказать, что должен исчезнуть.

– Куда? – удивился Ваня. – Надолго?

– Не знаю. Мне надо встретиться с чистыми. Надо узнать, удалось ли их ученым найти сыворотку, продлевающую жизнь.

Парни переглянулись, их лица сделались злыми, будто Андрей помянул их злейшего врага.

– Они ж тебе писали, что ничего такого нет, – напомнил Никита. – Если бы было, они не сидели бы в бункерах!

– Если поговорить с глазу на глаз, может всплыть что-то интересное, – пытался сам себя убедить Андрей, вспоминал Швецию, которая все отдалялась и отдалялась.

Дети. Они всего лишь дети. Да и надо быть честным с самим собой: шансы что-то выяснить стремятся к нулю. А если чистый Кирилл уже забрал оставленные в августе карту Подмосковья и учебник по аэродинамике? Тогда придется еще полгода ждать. А этого времени нет, Андрей может мутировать со дня на день. После того как спас его в супермаркете, он видел Кирилла единожды, четыре года назад, когда умерла Таня. С тех пор он мог погибнуть…

Как бы то ни было, человек без веры – ходячий покойник. В желании подкормить свою веру даже закоренелый прагматик способен на любые глупости; возможно, этот поступок – именно такая глупость, но она – единственное, благодаря чему Андрей оставался живым. Он оценивал безрассудность своего бегства, но ничего не мог с собой поделать.