Баязет

— Я искал милости вашей в мадрасе, но слуги ваши не допустили к вам. А я жажду милости вашей.

— К чему она вам?

— Уйти отсюда. Не то я разорён: я в сумятице успел закупить много всего, чем прежде дорожились дамаскины. Закупил, а куда деть? Прячу, прячу, а увидят завистники, а либо, сохрани аллах, сами завоеватели, и конец моим покупкам, а с ними и жизни моей!

— А много ли этого?

— На караван. Вьюков на восемьдесят.

— На двадцать верблюдов?

— Ведь задешево. Почему было не взять?

— Пришлите ко мне слугу, чтобы знать, откуда позвать вас, когда будет надо.

Бостан бен Достан восхищённо вскинул глаза:

— О!

Но тут же его оттеснили люди, рванувшиеся плечами вперёд к приоткрывшейся дворцовой двери.

Ибн Халдун, спохватившись, поддался силе этой волны, и она подтолкнула его к барласам.

Слуга не отстал.

Барласы было преградили дорогу, но десятник, опознав Ибн Халдуна, провёл его между стражами к высоким крепким дверям.

Ибн Халдун сунул десятнику несколько толстеньких серебрянных тенег с именем Тимура, вписанным в четырёхгранную рамку, и они так быстро исчезли в тяжёлом жёлтом кошеле, словно их и не было на свете.

Но когда удалось перешагнуть за дверь, столь же тесно оказалось и на лестнице, поднимавшейся к недавнему книгохранилищу. Здесь привычно стояли по всей лестнице, ступенька над ступенькой, ближайшие люди Повелителя на случай, буде он кликнет их.

Ибн Халдун вклинился между ними, не в силах ни разогнуться, ни опереться на кого-либо. Ступеньки на две ниже его держался Нух с узлом на голове.

Этот узел, возвышавшийся над чалмами самаркандцев, приметил Шах-Малик, выглянувший из покоев Повелителя. Шах-Малик разглядел историка и, зная, сколь милостив Повелитель к этому арабу, велел пропустить Ибн Халдуна наверх.

Как ни плотно стояли друг к другу, вельможи раздвинулись, Ибн Халдун просунулся левым плечом вперёд, а следом, без стеснения раздвигая всех, протолкался и слуга. Но наверху перед приоткрывшейся дверью Ибн Халдун обернулся, взял с головы слуги свой узел и неловко толкнул локтем Шах-Малика, выпрямляясь, чтобы переступить порог правой ногой.

Он вступил в покой Повелителя, а слугу, пиная локтями, вельможи дружно свергли до нижней ступеньки, где ему удалось удержаться, прижавшись к стене.

Ибн Халдун увидел перед собой Повелителя, восседавшего на деревянном возвышении, покрытом исфаганским ковром.

Слева неприметно, словно его тут и нет, притаился, как обычно, переводчик.

Держа в левой руке узел, а правой вынув из-за пазухи «Дорожник», завёрнутый в синий шёлк, Ибн Халдун воскликнул:

— О амир!

— Принесли?

— Вот это, о амир!

— Я ждал долго.

— Задержали переписчики. Их мало здесь осталось.

— Взяли бы из моих. Я их посылал вам. Почему вы предпочли своих?

— Не посмел тревожить ваших, амир!

Тимур, отодвинув стоявшую перед ним плошку с водой, освободил перед собой место для книги.

Ибн Халдун на протянутых ладонях на развёрнутом шёлку поднёс Тимуру кожаную тяжесть «Дорожника».

Тимур заметил:

— Однако, видно, уцелели в Дамаске и переплётчики, и переписчики.

Ибн Халдун промолчал, прикрываясь поклоном: Тимур мог спросить, где, мол, они укрылись.

Дождавшись, пока Ибн Халдун, закончив поклоны, поднял лицо, Тимур сказал:

— Послушаем.

Переводчик придвинулся, чтобы не пропустить ни слова. Но Тимур послал его за Шах-Маликом.

Прежде чем поспел Шах-Малик, вошли внуки Повелителя Абу Бекр и Халиль-Султан.

Дед указал им сесть позади себя.

И тогда возвратился переводчик, предшествуемый Шах-Маликом.

По знаку Тимура он сел справа от Ибн Халдуна на широком зелёном ковре.

Отложив в сторону упругий синий лоскут, Тимур вернул книгу историку.

— Послушаем.

Ибн Халдун провёл ладонью по титулу, обрамленному золотой полоской, по куфической квадратной надписи, венчающей по обычаю, удержавшемуся со времён Омейядов, первую страницу книг. По этой нарядной, но строгой надписи, называемой в Самарканде «унван», Ибн Халдун провёл ладонью, не колеблясь, прочёл славословие аллаху. Так уста историка произнесли начало молитвы прежде, чем сам он решил, читать ли её.

Халиль-Султан посуровел, насупился, уверенный, что слушание молитвы требует строгости.

Покосившись на брата, Абу Бекр тоже опустил глаза. Шах-Малик, склонив голову, поскрёб ногтем по халату, где ему померещилось пятно.

Тимур смотрел по-прежнему пристально, не отводя узких глаз от читающего.

Молитва прозвучала торжественно: многократный верховный судья, богослов и книжник, он умел читать арабские молитвы, растягивая слова и неуклонно повышая голос до того рубежа, когда молитва становилась силой, звучала уже не мольбой, а повелением, словно не к аллаху, а от аллаха шла она. Так молитва наполнила всех сознанием, сколь значительна книга, начатая так.

— Во имя бога милостивого, милосердного…

Тимур слушал, не шевелясь, сузив глаза, спустив ногу с сиденья, видно, боль отпустила: нога неподвижно стояла на скамеечке.

Слушал описание Александрии с её мраморными мечетями, дворцами, базарами. О Помпеевом столпе, возвышающемся на виду у залива. Было рассказано о товарах, даже о цене на многие товары. Сказано, откуда их привозят. О товарах, которые караванами отправляют александрийские купцы в иные города и в дальние страны.

— На Александрию дорога пойдёт через Нил.

Были указаны все переправы и способы переправиться там, где переправ нет и может не найтись перевозчиков.

Потом шла песчаная страна Ливия, где во многих местах дорога отклонялась в пустыню. Там в глубине песков есть селение под пальмами, где дождь случается лишь раз в несколько лет. А дальше — земли Туниса, дорога опять вдоль моря.

Тимур резко повернулся к историку:

— Вдоль моря! А разве от моря в глубь царства дорог нет?

Магрибец вздрогнул, словно просыпаясь.

— Там нет городов.

— Я слышу имя Габес и сразу — Сфакс! А разве не от Габеса сворачивает дорога на Джербу?

— Но Джерба — остров, о амир! А я писал дорогу по земле.

Тимур смолчал, ожидая дальнейшего чтения. Ибн Халдун понял, что весь этот путь уже известен Тимуру. Известен до многих подробностей.

Значит, вся затея с «Дорожником» — лишь проверка, учинённая историку: искренен ли он с Тимуром, не лукавит ли?

Ибн Халдун второпях думал:

«Они уже знают дороги по Магрибу. Надо понять, весь ли путь знают. Надо выведать, что им ещё не известно».

Как бы устав от чтения, опытный царедворец грустно улыбнулся. Покачивая головой, помолчал. Устало и ласково поднял взгляд к жёсткому прищуру Тимура:

— О милостивый амир! Сфакс — это моя родина. Там ещё цел мой дом, где я впервые увидел свет бытия.

Тимур ответил как бы сочувственно и как бы в раздумье:

— Да.

Историк спохватился:

«Он знает и это! А я никому здесь не называл свой город. Я только говорил — Тунис».

Тимур повторил:

— Да. Родина одна у каждого, а дорог много.

Ибн Халдун читал страницу за страницей. О маслобойках, о скоте, о финиковых рощах, об уловах рыбы…

— Не рыбачьи лодки, а корабли там есть? Чтобы переплыть в Гранаду, в Севилью.

— Там опять христиане! — отмахнулся Ибн Халдун.

— Арабы там тоже есть. Богатые султаны. В Кордове.

Ибн Халдун, удивившись, дёрнул плечом:

— Султаны? Там?

— У которых столько лет вы служили в почёте. Но, случалось, и в обидах.

Ибн Халдун уверился:

«Про всё прознал!»

— Да, есть!

— Корабли?

— Нет, султаны.

— А корабли?

— Корабли у пиратов. Их не поймаешь. На Джербе у них своя крепость.

— А через море в Андалусию вас пираты перевозят? Или переплываете на верблюдах? Или на бурдюках?

Слово «бурдюк» переводчик оставил без перевода, не успев подыскать подходящее слово, а Ибн Халдун понял, что это тоже какое-то животное, как и верблюд, но плавающее.

— Для переправ корабли есть. Для караванов, а не для войск.