Страница 1 из 3
Владимир Рекшан
Идиоты, атлеты, Космический Прыгун и Баба Сингх
…Второй раз биться лбом о Будапешт было бы глупо, и поэтому я взял с собой все: микрораскладушку, плед, простыню, банки с консервами, растворимый кофе, кипятильник, сахар и шесть двухфоринтовых монет для телефона. Но со мной имелось не только это. Я вез тренировочный костюм, спортивные тапочки, надорванные шиповки, и все это потому, что полгода назад случайная встреча в метро дала повод к новому сумасшествию.
СУХОЕ ИНФОРМАЦИОННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Профессиональный спорт нынешнего олимпийского движения, замешенный на допинге, деньгах, политике, представляет собой полную противоположность олимпийским идеалам, провозглашенным в конце XIX века бароном Кубертеном. Барон был “идиотом” — именно так называли спортсменов-любителей в античной Греции, имея в виду вовсе не их умственное состояние. Просто это одно из значений емкого слова. Современный спорт ветеранов возрождает благожелательный “идиотский” дух олимпийского соперничества. Состязания атлетов старше сорока лет (в данном случае речь идет о легкой атлетике) проводятся на некоммерческой основе. Принципиально! На стадионах нет рекламы, победителей чествуют без гимнов, спортсмены сами оплачивают все расходы и делают паевый взнос за участие в каждом виде программы. Через каждые пять лет ветеран переходит в следующую возрастную группу, и у него есть шанс стать чемпионом Европы или мира хоть в шестьдесят, хоть в восемьдесят лет. Иногда выходят на старт и столетние старцы.
…Мне надоело ходить в молодых писателях, и я решил выступить в разряде мастеров-ветеранов. Когда-то — мама, когда это было! — я имел результат в прыжках в высоту 2 метра 15 сантиметров и подавал олимпийские надежды. Надежды оборвались вместе со связкой, в жизни начался рок-н-ролл, и, хотя через несколько лет я опять стал подтверждать мастерский уровень, поезд ушел.
Войдя в юность ветеранскую, я стал без фанатизма посещать стадион, частично изгнал из внутренностей никотин и пары алкоголя литературно-музыкальных буфетов, а ко дню сорокалетия был готов к победам и имел тренировочный результат около 1 метра 90 сантиметров.
Загодя я получил вежливое приглашение на чемпионат Европы, в котором, в частности, предлагалось оплатить расходы бундесмарками. Как и у других питерских ветеранов, марок у меня под рукой как-то не оказалось, и мы почти распрощались с надеждой, но тут пришло известие, что в виде исключения от советских граждан готовы получить и рубли. Сосчитал рубли — не хватило. Отправился во Внешэкономбанк, задолжавший мне деньги по договору с пражским издательством. В банке послали меня на три буквы, возможно, и на четыре. Я пошел, куда послали, рассчитывая по дороге ограбить прохожих. Деньги, однако, нашлись. Гордо заплатил положенное, стал прикупать консервы и по блату доставать растворимый кофе.
Итак, Львов: тепло, красивые женщины и митинги, в толпе которых видны лозунги типа “Хай живе КПСС на Чернобыльской АЭС!”. За Львовом поезд переваливает Карпаты, а там уже не наша земля. Перед таможней ветеранов бросало в озноб: все читали постановление об ограничении вывоза товаров. Продуктов на пять рублей, промтоваров на три рубля, не более, но все что-то везли, опять же по русской неизобретательности упирая на водку…
И вот мы в Европе! Вообще-то, в этой Европе я уже третий раз. Недавней зимой именно в Будапеште сутки околачивался по дороге в Италию без ломаного форинта и ночевал в ожидании поезда на холодном вокзале с неграми и наркоманами. Теперь же лето, есть консервы, телефоны местных литераторов и опять же опыт европейского бытия.
Мы выходим из поезда. Я самый молодой среди этих серьезных мужей, директоров и доцентов, полковников и подполковников, среди этих достойных старушек с выправкой ворошиловских стрелков. “Ах, молодость, вечная моя молодость! — думается мне, а губы разжимаются, выкатывая веселую фразу: — Здравствуй, город Будапешт!”
Я лежал на раскладушке и смеялся:
— Где же ваши хреновы спонсоры?!
Бывший Директор, свернувшись в углу по-собачьи на спальном мешке, не унывал:
— Спонсоры — народ железный. Но банк не произвел расчеты! Он просто не принял деньги!
— Вот и отлично! — нажимал Энергичный Работяга. — Посмотрите на Полковника! Он собрался спать по стойке “смирно”.
Полковник составил две парты, лег на спину, укрылся простыней, стал похож на мертвого, пожаловался:
— А я хотел двадцать километров идти. Двадцать километров идти в таких унизительных условиях!
— Ты можешь отдавать раскладушку за форинты, — посоветовал мне Доцент, протискиваясь в дверь с мягким предметом неясного происхождения, одолженным на соседней помойке.
— А у вас эти форинты есть?
— Будут! — сказали Директор и Энергичный Работяга, а Полковник уже спал по стойке “смирно”.
…Нас встретили на вокзале, посадили в трамвай, и мы зайцем переехали через Дунай. Затем отвели в обычную школу и заявили: “Будете здесь жить”. По школе уже бродили другие совграждане, превращая учебные классы в лежбища. Устраивались на партах, под партами, в коридорах на сквознячке — везде. Отсоединившиеся прибалты, увы, пока не достигшие конвертируемости, обеспечивающей комфорт отелей или мотелей, вскоре вернулись временно в состав Московского царства. Особо заслуженных, типа Брумеля, все-таки поселили в студенческой общаге со спальными принадлежностями, а скромный чемпион Мюнхена-72 Юрий Тармак решил спать на улице.
Но обещали кормить! Не имея спонсоров (какие-то таинственные греки!), я рассчитывал на привезенные продукты, а тут в неразберихе попал еще и на довольствие.
Вернувшись по мосту в Пешт, я до сумерек бродил по знойному городу, пытливо вглядываясь в эту красивую столицу, потерявшую последние очертания подневольного социализма; города, ломящегося по законам потребления от яств и конфекциона; города с “ягуарами” и “шевроле”, с картонными “драбантами” из несуществующей ГДР, с пьяными нищими в подземных переходах. Я был не пьяный, но нищий с двенадцатью форинтами в кармане шорт. Очень хотелось пить. Вот и пил из всякого “копытца” — фонтанов и фонтанчиков. Мочил голову, гулял и глазел. И вдруг увидел на дне фонтана монетку. Воровато оглянувшись, протянул руку, ухватил денежку — пять форинтов! — и, сложив с тем, что было, рванул в ближайший буфет, где с чувством буржуазного превосходства выпил залпом стаканчик холодной коки.
Вечером возле школы крепкая ветеранская женщина наяривала на трехрядке, а несколько пар резвилось рядом. “Нормальный сумасшедший дом, — подумалось. — Чувство родины не должно покидать нас!”
Самобичевание и ерничество хороши в меру. И совсем неуместны они в рассказе о празднике открытия чемпионата. Огромная чаша “Непшстадиона” битком, по зеленому газону которого под национальными флагами идут бодрые ветераны. В пестрой, ладно сидящей форме, под флагом СССР — всего десять человек… Демонстрируя наглядно кризис и развал империи, внушительной колонной под возрожденным флагом прошли латыши. К ним с маленькими флажками за неимением большого примкнули эстонцы. Да и в команде Израиля, как после выяснилось из разговора, оказалась половина бывших сограждан.
Серьезные люди произносили в микрофон короткие речи, играл венгерский гимн, балетные пары кружили вальс и чардаш, а громкий оркестр выдувал из труб что-то такое громкое и маршировал.
Невольно наворачивалась слеза, душа молодела.
Загрохотали стартовые пистолеты — забегали, запрыгали зрелые, пожилые, совсем старые старики и старушки.