Страница 3 из 41
— Ничего не разгоняю, — сказал Анатолий Ильич, надевая полушубок. — Пошли, одевайся.
Трактор действительно шел. Из балков уже вылезли люди, встречали его. Тяжело работая двигателем, трактор подошел вплотную к вагончикам. На прицепе у него были сани с емкостью.
— Почему один, их должно быть два? — сказал Сергей Данилович.
— Что-нибудь случилось, — ответил Алтыбасов.
Из кабины вылезли два человека с темными лицами и воспаленными глазами.
— Где второй трактор? — спросил Сергей Данилович.
— Пришлось оставить на дороге... — ответил пожилой тракторист. — Заглох, не смогли завести. Солярки из емкости часть слили прямо в снег.
Топлива в емкости было около двух третей объема.
— Как же дорогу находили?
— На ощупь... По очереди шли впереди. Она, дорога-то, плотная, по сторонам снег рыхлый. На буграх, где продувает, легче... там заметней...
Прибывших отогревали чаем в балке. Трактор с соляркой подогнали к расходной емкости. Перекачали топливо.
— На пару суток, — сказал Сергей Данилович Алтыбасову.
— На трое можно растянуть.
— Смотря сколько скважина проглотит.
Из прибывших один был молодой парень. Он уже спал мертвым сном. Пожилой стаскивал валенки, бормотал, засыпая сидя.
— Заглох Витюхин трактор, смотрю — у него слезы потекли... Перепугался... Говорю, мне заплакать да свой заглушить, тогда тут и замерзнем... Трактор-то, брошенный, мы на обратном пути зацепим.
Еще порция солярки пошла в скважину — и опять безрезультатно. Солярка, видно, сняла корку из глины со стенок и уходила с раствором в поры пласта. Оставалась последняя крайняя мера — выдергивание инструмента.
За лебедку встал Сергей Данилович. Николай Герасимович в решительную минуту, если потребуется, должен был помочь мастеру, предупредить его об опасности. Остальная бригада стояла на безопасном от вышки расстоянии. За порядком здесь следил молодой Николай.
— Давай! — крикнул Алтыбасов и нырнул в дизельную.
Сергей Данилович включил муфту лебедки. Алтыбасов прибавил дизелям обороты.
Запел трос на таль-блоке. Вся конструкция вышки заскрипела и словно присела от натуги, слегка охнув. Трубы не двигались.
Мастер резко опустил муфту, чтобы дать толчок вниз. Опять скрипнула вышка, теперь будто привстав. Как отпущенная струна, прозвенел трос.
Снова вверх... И снова вниз.
Под перегрузкой шум дизелей переходил в глухое урчание. Алтыбасов следил за оборотами, прибавлял подачу топлива. В промежутке между рывками он выскочил из дизельной, глянул вверх.
— Стоит вышка! Стоит, ноги пока не разъезжаются! — крикнул ему мастер.
Сергей Данилович дернул муфту и отпустил ее еще несколько раз. Трубы слегка подались.
— Еще бы немного, и свернул кронблочную площадку, — сказал Алтыбасов.
— Да, недолго до этого было, — подтвердил Николай Герасимович, — ноги у вышки наружу прогибались. Заметил?
— Не заметил.
— Первый раз инструмент выдергиваешь?
— Первый.
— Вот Герасимовичу, наверное, не впервой.
— Бывало... Ломали кронблоки, и вышка раз падала…
Со второго захода трубу удалось вытащить на полметра.
На буровой проверяли раствор. Подождали. Циркуляция в скважине усилилась, опасность выброса миновала.
Снова дернули. Трубы наконец двинулись вверх свободно, без напряжения. Пошел кверху таль-блок. Без нагрузки, как освобожденный поток зашумели дизели.
Сергей Данилович, превозмогая сразу навалившийся на него сон, стаскивал с ног унты, раздевался. Он никогда не ложился спать одетым, как бы ни случалось устать. Койка всегда была застелена ровным конвертом. Залезая под одеяло и засыпая, он почему-то подумал, что, когда весной поедут с Анатолием Ильичом охотиться на гусей, нужно будет пригласить с собой капитана СРТ. «Может быть, до сих пор лежит в дрейфе, штормует, тоже не сладко, наверное. Обязательно нужно будет его разыскать, написать в Мурманск. Позывной — пятьдесят пятый. Возьмем палатку и поедем в тундру».
Мастер спал крепким сном, его не тревожили. Скважину промывали. Все было в порядке. Проснувшись, Сергей Данилович увидел повариху, которая ставила на стол тарелку с пирожками и кружку с компотом.
— Что? Пирогов напекла?
— Напекла, Сергей Данилович.
— Значит, и без хлеба можно обойтись?
— Можно...
— Какие еще новости?
— Солнце взошло.
Сергей Данилович отдернул занавеску. Из-за горизонта высовывался краешек багрового солнечного диска. Тундра дымилась редкими снежными вихрями, горела алым заревом. Полярная ночь кончилась.
— Еще «Уралы» пришли, солярку привезли. Трактористы обратным рейсом дорогу протоптали, так они и приехали. Шоферы в столовой обедают.
— А где Алтыбасов?
— Уехал, на девятую.
— Он хоть поспал?
— Немного поспал.
После обеда вахта спустила в скважину турбобур. По электрокабелю, идущему от дизельной к вагончику мастера, передавалось легкое гудение бура. Временами гудение прерывалось, это навинчивали новую трубу на колонну, удлиняли ее и снова опускали бур под землю.
Андрей Фролов, наш спец. корр.
«Джой Бангла!»
Отрывки из дневника инженера-водителя отряда Советского Красного Креста Анатолия Степановича Ткаченко
Ночь в Хили
«...Ветер северо-западный, слабый до умеренного. Температура в Москве и Московской области 0—2 градуса тепла, в районе Наро-Фоминска — минус два градуса...» Я выключил приемник. Хорошо все-таки жить в Москве и Московской области. Приеду домой, буду меняться на Наро-Фоминск. Там, похоже, всегда прохладно. А тут... я снова вытираю полотенцем пот и нечаянно прикасаюсь к противомоскитной сетке: десятки крохотных жал тут же впиваются в руку. С вечера москиты сплошным зеленым облаком висят вокруг полога, защищающего наши раскладушки, и ждут поживы. Утром у каждого на руках, на бедрах, по лицу прочерчены узкие вспухшие полосы — там, где ты хотя бы на миг прикоснулся к противомоскитной сетке. Жалят москиты куда больнее комаров. Причем в отличие от них москитная туча не гудит, а караулит жертву в зловещей тишине. Зато отчетливо слышно, как в соседней комнате, где спит Татьяна Мисник, глухо шлепаются на пол летающие тараканы. Из-за них и всяких тварей Таня спит вполглаза. То и дело зовет: «Толя, Толя!» Мы знакомы с ней еще по Эфиопии, она привыкла в случае опасности (змеи, крокодилы, жабы, ящерицы, тараканы и, конечно, мыши) полагаться на мою защиту. Теряя на ходу драгоценные запасы сна, бреду в Танину комнату. Здесь сложено все, что привезли мы с собой для оказания помощи (или, как тут по-английски называют, «релиф»). Фонарик выхватывает из темноты груду одеял, ящики с молоком, коробки с детским питанием. Наконец, на самом верху, на сверкающей стальной коробке стерилизатора, обнаруживается и виновница паники — тихая, маленькая, полупрозрачная ящерица. Луч прокалывает ее насквозь, и под изумрудным хитиновым покровом просвечивают темные внутренности. Таня смущенно говорит, что приняла ее за геккона. Этой здоровенной рептилии, бронтозавра в миниатюре, действительно можно испугаться, особенно когда она сидит на каменной ограде, раздувается, грозно поднимает гребень и надсадно верещит по-крысиному. От натуги геккон весь краснеет, а гребень прямо-таки полыхает малиновым пламенем.
— Кыш, кыш! — я взмахиваю рукой, ящерица опрометью бросается вниз, а я, спотыкаясь о ящики и перемалывая хрустящие крылышки тараканов, бреду в свою комнату.
Сон как, рукой сняло. Выхожу во двор, в душную липкую тьму. В нескольких сантиметрах от лица проносятся летучие мыши. Они летят совершенно бесшумно, и только резкие дуновения выдают их полет. Удары воздуха теплые, как бывает, когда наклоняешься к костру. На дворе пока только апрель, а каково здесь будет летом!..