Страница 3 из 11
– Иди к начмеду, он звонил, тебя спрашивал, а путевку обязательно попроси, гарантирую, все будет нормально, – поможет.
– Как дела? Все хорошо? – встретил меня с надеждой в голосе Дормидович.
– Так, как я и думал, пятно на спине – это номерок.
Но рентгенолог – сволочь!
– Почему? Что такое?
– За взятку путевку предлагал – в любое место и в любое время.
– Ох, негодяй! Из штаба носа не высовывает, а на ребятах наживается! А куда хочешь поехать?
– Да это просто так, к слову, я у него ничего даже и не просил, он сам навязывался. Вообще-то готов хоть куда, меня в конце месяца отправляют в Союз, на море делать нечего, может, в Пятигорск?
– Есть путевка в Кисловодск, отложить?
– С боевых вернусь и зайду оформить, можно?
– Конечно, подходи. Рад, что ты здоров, удачи и долгих лет жизни.
– Спасибо!
Довольный, я вышел из санчасти. Везет. Здоров и отдых обеспечен. Ура!
Вечером комбат производил осмотр офицеров.
– Предупреждаю в последний раз! Быть в уставной форме – в х/б. Не как анархист Ростовцев, в «песочнике» спецназовском, в маскхалате. И Луковкину запрещаю выделяться, рейнджер нашелся, выпендривается в горном костюме.
– Товарищ майор, могу подарить комплект, – встрял Юрик в речь Василия Ивановича. – А то вы в «афганке» да в «афганке».
– Вам слова никто не давал. Еще раз перебьешь – получишь выговор. Далее: тельняшки, футболки, кроссовки носить запрещаю! Только сапоги и ботинки, нательное белье, все в касках и бронежилетах. Прежде чем требовать, сами должны являться примером подчиненным, особенно замполиты! Капитан Лонгинов, проведение строевого смотра офицеров и прапорщиков назначаю в семь тридцать утра.
– Сразу с мешками и оружием? – встревоженно спросил лейтенант Шерстнев. – Не успеем.
– Да, Шерстнев, попался ты наконец-то на глаза! Пожалуйста, не ходи моей тропой, не люблю, когда пьют из чашки комбата. Моя чашка священна!
Стоящие в строю громко засмеялись.
– О чем вы, товарищ майор?
– Прапорщики могут быть свободны.
– Вот так, опять облом на самом интересном месте, – громко вздохнул Бодунов.
– Итак, продолжаю: зашел я сегодня в одно место, а там Шерстнев в моих тапочках и чай пьет из моей любимой чашки! Сегодня тапочки одел, кружку облизал, а завтра что будет, а, Олежек? Что еще оближешь?
– Ничего не будет.
– А женщина может понадеяться, поверить. Даже думать не моги об этом, ишь, молочный брат объявился. Жилин, ты его чаще в караул ставь. Все караулы третьей роты с сегодняшнего дня – Шерстнева. Это мой приказ!
– За что? Я к ней туда случайно заглянул, чай попить с вареньем. В первый раз, ей-богу!
– Куда, куда ты заглянул? Что за гнусный намек?
– Ха-ха-ха, – вновь засмеялся весь строй.
– Вот теперь второго раза точно не будет, под халатик не залезешь, и котлеты комбата будут в целости и сохранности.
– Вы неправильно поняли, я оговорился, не то хотел сказать. Только одну котлетку съел и то чуть не подавился под вашим строгим взглядом.
– Я тебе эту котлетку до замены не забуду. Оговорился он! Разойдись!
Все гурьбой обступили Олега. Похлопывали по плечу, смеялись, успокаивали как могли.
– То-то Василий Иванович взбешен, сам не свой от злости почему-то, а это Олежка его с кровати «стюардессы» теснит, – ухмыльнулся Афоня.
– Никого я не теснил, даже и не думал, случайно получилось.
– Все в жизни случайно и совсем не специально, – улыбался Мелещенко. – Теперь комбат заест роту на боевых. Ну ты и смельчак! Подорожнику дорогу перешел, в кровать залез.
– Болваны, сразу у всех черные мысли.
– Нет, не у всех, – улыбнулся Арамов. – Я уверен: у тебя были только чистые помыслы – объесть комбата, отомстить за обиды через желудок. Ха-ха-ха!
– А ну вас, идите к черту! – и он ушел, громко матерясь.
– Попал Олег в немилость, и надолго, – глубокомысленно изрек Афоня. – Не ложись не в свои сани, особенно без презерватива! Молочный брат! Ха-ха-ха…
В казарме стоял невероятный шум и галдеж. Рота суетилась, комплектуя мешки и набирая боеприпасы.
– Что же делать с обувью? Имеются только кроссовки и туфли, сапоги сгорели у костра в Баграмке – подошва правого «дутыша» полностью расплавилась.
– Ветишка, Серега!
– Что? – откликнулся взводный.
– Тебе на сборах по горной подготовке ботинки выдали?
– Выдали.
– Не уступишь?
– Они сорок третьего размера. Тяжелые. Подков с шипами на них накручено штук по шесть на каждый, но по леднику ходить будет удобно. А там снежные вершины вроде придется штурмовать.
– Великоваты немного, но выбирать не из чего. Давай, черт с ними. Сам в чем пойдешь?
– В полусапожках. Пошли в каптерку, бахилы старшина куда-то спрятал.
Шипов и подковок, действительно, было очень много. Тяжелые, гады, каждый ботинок весом килограмма полтора. Ноги мои, ноги, как вас жаль.
Осторожно постучав, в дверь кто-то вошел. Я оглянулся и обомлел – в проходе, опираясь на палочку и при этом раскачиваясь, стоял самодовольный Сашка Корнилов.
– Откуда ты взялся, Саня?
– От в-верблюда! Из отпуска по б-болезни, после двух операций. М-мениски оперировали на обеих ногах, вот теперь п-прибыл для дальнейшего прохождения службы. Н-назначен во второй б-батальон замом командира шестой роты. По горам х-ходить здоровье не позволяет.
– А что, комиссовать не могли? – удивился я.
– Н-нет, признали г-годным. В полку, п-правда, п-пожалели, вошли в мое п-положение – перевели, колени-то еще п-побаливают. А как д-дела в роте? К-кто вами командует?
– Эдик Грымов.
– Ух, ты? Б-быстро растет!
– Ротный вообще-то не он, а Сбитнев, помнишь взводного из третьей роты? Но он в госпитале, ранен в лицо, осколком полчелюсти снесло.
– Д-дела…. А п-почему не Острогин?
– Почему, почему. Серж ведь как «князь», то в одном месте характер покажет, то в другом. Одним словом, не благонадежен, не внушает доверия руководству. Тебя, Сашка, честно говоря, со времен последнего твоего рейда в Майданхшехре не чаял больше увидеть.
И я, улыбнувшись, вспомнил давние события.
Сашка в тот раз ушиб колено, выпрыгивая из вертолета, а после еще и оступился. Позже на подъеме к задаче еще раз подвернул ногу и совсем захромал. Вздыхал, стонал, скрипел зубами, но шел – а куда денешься! – благо высота была рядом от места десантирования. Неделю Корнилов лежал на вершине, и даже прочесывать кишлак с его взводом пошел я.
Возвращаться пришлось к броне километров двадцать пешком, и не по прямой, а вниз-вверх. Вертолеты, жаль, не прилетели.
– Лейтенант Корнилов! Берешь провожатым Худайбердыева и спускаешься впереди роты, – распорядился капитан Кавун. – Через нас пройдет весь батальон, а уж только потом – мы. Чтобы тебе не отстать, иди-ка ты, дружище, впереди всех.
Здоровенный сержант подхватил вещмешок взводного, и они ушли по хребту, в сторону приближающейся техники. Идти по горам и без груза тяжко, а навьюченному – и подавно. Внизу, в ущелье, лежал, растянувшись до самой долины, огромный кишлак. Возле домов бродил скот, женщины работали на крошечных земельных участках, бегала детвора. Почему-то население не ушло, наверное, не успели, очень уж мы внезапно и быстро окружили район, блокировав вершины и проходы.
Пехота неделю просидела наверху, осматривая только отдельные дома и развалины, а населенный пункт прочесали афганцы: «ХАД» (госбезопасность) и «царандой» (МВД). Они немного постреляли, что-то сожгли. Затем ушли дикой, галдящей толпой, напоминающей цыганский табор.
И вот взвод за взводом батальон проходил через мои позиции. Впереди двигались управление батальона и новый замполит, капитан Грицина, он приветливо помахал мне рукой. Капитан только сменил ушедшего на повышение Сидоренко. Неплохой мужик, но очень суетливый. Да еще с Семеном Лонгиновым сдружился и стал брать с него пример. В рейд тогда Константин Николаевич шел в первый и, как оказалось, последний раз. Натянул на себя сдуру тяжелый двенадцатикилограммовый бронежилет, каску, высокие горные ботинки, к автомату прицепил подствольник и взял снаряжение с гранатами к нему. В мешке тащил больше тысячи патронов – весь цинк по совету Семена высыпал.