Ответная месть

— Нужно выбрать точку отсчета, — сказал Пински. — Либо эти копы сделали что-то, либо они не сделали чего-то, как говорит Ривера.

— Что все это значит? — спросил Нилсон.

— Так что говорит Ривера? — переспросил Страйкер, уставившись на Пински.

— Он говорит, самое трудное в такой работе, как у него, — игнорировать жизнь, что идет у тебя под носом, — терпеливо пояснил Пински. — Делать вид, что это тебя не касается. Не быть копом. Вроде этого…

— Значит… плохие они копы…

Это было сказано шепотом — еле слышным, дрожащим.

Шепот принадлежал Тоскарелли.

26

— Но я — не плохой коп, — твердо сказал Страйкер.

— Кто-то думает так, — заметил Нилсон. — Каждый верит лишь собственному мнению, не правда ли?

Они успокоились после общего восторга по поводу первых слов Тоса. Передав новость сестре, они поздравили друг друга, а затем подождали следующих слов — но безуспешно. Страйкер тут же начал сожалеть о том, что упустил машину с убийцей.

— Но ты сделал все, что мог, — сказал Пински.

Было поздно. Они разговаривали — и не уходили.

— Я еще понимаю насчет Лири, — согласился Страйкер. Он взглянул на часы и подумал о том, как там Клоцман связывает сообщение об убийстве Лири. Если проследить их передвижение по сообщениям водителей, только в обратном направлении, — след приведет как раз к месту убийства. — Но как с остальными?

— Ентол был небрежным в работе, — сказал Нилсон. — Это ясно. Трэск была груба.

— Рэндолф был мечтательным типом: вечно пытался нянчиться с преступниками, — вставил Пински, пытаясь найти прохладное удобное местечко на подушке.

— А Сантоза боялся, — мрачно добавила Дэйна.

Даже когда Тос пытался сказать что-то, она оставалась тихой и неподвижной. Она стыдилась сейчас себя и была разочарована: упустила преследуемого и позволила Страйкеру пережить момент поражения. Но у нее не было опыта в преследовании. Она была детективом федерального управления, а не уличным полицейским, — правда, она считала, что должна была справиться.

— Не думаю, что бояться — значит быть плохим копом, — сказал Нилсон. — Это — не плохой, это неопытный. Мы все пугаемся, когда выходим на улицу, и именно это сохраняет нам жизнь. Ты не можешь быть все время смелым, всю ночь. Сантозе нужно было время — он был бы коп что надо.

И ты — что надо, говорил он взглядом Дэйне, и оба знали это. Дэйна чуть улыбнулась ему, потом опять опустила глаза.

— Хорошо, согласен, у них всех были недостатки, — сказал Страйкер. Он подошел к Тосу. — Так расскажи нам, что ты думаешь обо всем этом, старая задница. Открой же глаза и скажи мне: почему ты молчишь?

Тос открыл глаза. Улыбнулся Страйкеру.

Но ничего не сказал. Спустя мгновение его глаза вновь закрылись.

Страйкеру хотелось разрыдаться. Ему хотелось позабыть и этого убийцу, и весь мир, — и просто сидеть здесь и ждать, пока Тос не вернется к ним.

— Я не плохой коп! — довольно громко сказал он спящему. — И ты тоже — не плохой коп! Ты просто сонный коп, лежишь здесь как бревно. Послушай, дай нам ответ.

Ответа не было.

— Все-таки, я думаю, ответ в том, что говорил Ривера, — сказал Пински, обращаясь к потолку. Он страшно устал от разговоров, и ему хотелось, чтобы они все встали и продолжили рассуждения где-нибудь еще. В конце концов, он здесь — пациент. Они с Тосом заслужили покой, не так ли? Он — больной человек, он разбит и побит, и он имеет право на снисхождение.

Все ему казались очень маленькими и далекими, как куклы на сцене: и Дэйна, сидевшая на стуле, и Нилсон, стоявший возле нее, и Страйкер, шатающийся туда-сюда на мощных своих ногах, вечно ищущий вдохновения где только можно.

Сам Пински находил вдохновение в потолке.

— Я думаю, вам следует сосредоточиться на том, что все они делали неверно — намеренно или ненамеренно, — сказал он далеким голосом. — Например, дисциплина. Может быть, они все нарушили дисциплину применительно к одной и той же норме или одному и тому же человеку. Или, может быть, стоит перестать рассматривать людей, которых убили, — и вместо этого сравнить тех, на кого не покушались. Или же еще: может быть, все они замешаны в политике. — Он чувствовал головокружение от обезболивающего и разговоров. — Или же взять периоды отсутствия: а вдруг все жертвы были завербованы летающими тарелками и посланы шпионить на Землю; а теперь, когда инопланетяне больше не заинтересованы в них, они по одному их убирают? Как насчет такой версии?

— Ривера ничего не говорил о летающих тарелках, Нед, — заметил Страйкер. — Поспи немного.

— Я сказал. — Пински рассуждал с закрытыми глазами. — Я сказал, что именно он говорил. Ривера говорил, что самое трудное в работе…

— …все, что не делаешь, — докончил Страйкер. Он поглядел на Пински и резко спросил: — Какого цвета были носки у Риверы?

Пински удивленно открыл глаза:

— Носки у Риверы?

— Да.

Пински подумал, вспоминая, как он лежал на земле и все навалились на него. Глядя через лес ног и видя грязные тренировочные штаны Риверы возле костра, он вспомнил, как Ривера махал ему пистолетом и значком, чтобы Пински видел, что они у него.

— Белые, — сказал он и снова закрыл глаза. — Грязные-прегрязные белые. — Он вздохнул. — А теперь я хочу спать.

— Пошли, — сказал вдруг Страйкер. Что-то в его голосе заставило Нилсона выпрямиться. — Пошли, нам нужно пробраться в Отделение отчетов. Увидимся завтра, Нед.

— Почему — пробраться? — захотел узнать Нилсон, когда они вышли в длинный и пустой госпитальный коридор.

Ответ Страйкера отозвался эхом:

— Потому что Клоцман, может быть, приказал арестовать меня.

Пински улыбался с закрытыми глазами.

— Прощай, — прошептал он. — Доброй ночи. Спи крепко. Не позволяй клопам кусаться.

Наступила тишина.

Пински наконец обрел покой.

Теперь все проблемы были — их. Он вышел из игры. У него не было проблем. У него не было ответственности. Он мог спать всю ночь. Всю ночь.

— Хочу глоток воды, — объявил вдруг Тос.

27

Им удалось пробраться в Отделение отчетов незамеченными. Те, кто видел их, — не обратили внимания. В университетском городке невдалеке от них проходила демонстрация студентов, и в Отделении наблюдалось постоянное движение; копы сновали туда-сюда, привозили задержанных студентов; отвечали на вопросы репортеров, принимали родителей, а также университетский персонал, который видел все это много раз и еще увидит в будущем.

В результате, пользуясь обстановкой хаоса, им удалось проникнуть в Зал суда достаточно легко.

Нилсон сдал дежурство, было уже за полночь, и они нашли департамент совершенно пустым.

— Я все же думаю, ты спятил. — Они стояли у компьютера, и Нилсон говорил шепотом. Он, как пианист перед концертом, разминал пальцы. — Что ты собираешься опять отыскивать?

— Эберхардт, — сказала Дэйна. — Смотреть сведения по Эберхардту.

— Но нельзя все сказанное Риверой воспринимать серьезно, — возразил Нилсон. — Я имею в виду, он сам из себя сделал легенду, Джек, и заслуживает уже, чтобы его привлекли по нескольким статьям. Он — коп из копов. Весь этот сценарий и его крыша…

— Ну да, — согласился Страйкер. — Ты имеешь в виду, все это — для того, чтобы никто не знал, где он и что делает в каждый определенный момент? У него еще и репутация снайпера, так? Он в свое время завоевал кучу междепартаментских наград за победы в соревнованиях по стрельбе.

— Я тоже про это слышал, — подтвердил Нилсон.

— А псих по фамилии Эберхардт убил его сына. Ты помнишь Эберхардта?

— Не слишком хорошо: я в то время был в отпуске, и его вел Тос. — Нилсон достал сигареты. Предложил одну Дэйне, та отрицательно покачала головой, внимательно следя за экраном. Нилсон видел, как она осунулась, как побледнела, и знал, что она валится с ног от усталости. Он также знал, что она не успокоится, пока и вправду не свалится — в особенности после неудачи с преследованием. Ты готова сорваться, подумал он. Ты вовсе не суперженщина, как пытаешься показать. И ты сорвешься, если не будешь осторожна. Но я всегда рядом, не волнуйся. И я буду рядом.