Добролюбов

Героиню «Грозы» Добролюбов назвал «шагом вперед не только в драматической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе». В чем заключалась заслуга Островского? В том, что он создал образ, который «давно требовал своего осуществления в литературе». Более того, говорит критик, он создал образ, около которого «вертелись наши лучшие писатели», но так и не смогли осуществить своего намерения. «Нам кажется, — говорит Добролюбов, — что все их неудачи происходили оттого, что они просто логическим процессом доходили до убеждения, что такого характера ищет русская жизнь, и затем кроили его сообразно с своими понятиями о требованиях доблести вообще и русской в особенности». Не так поступил Островский, «не Так понят и выражен русский сильный характер в «Грозе»… Он водится не отвлеченными принципами, не практическими соображениями, не мгновенным пафосом, а просто натурою, всем существом своим. В этой цельности и гармонии характера заключается его сила…»

Добролюбов высоко оценил общественное значение «Грозы»; эта пьеса, по его словам, «без сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства и безгласности в ней доведены до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших пьесу соглашается, что она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы Островского (не говоря, разумеется, об его этюдах чисто комического характера). В «Грозе» есть даже что-то освежающее и ободряющее».

Несмотря на гибель героини, «Гроза» всем своим строем и пафосом внушала читателю — зрителю мысль о шаткости и близком конце «самодурства». Такое был «фон пьесы», в котором Добролюбов видел ее «освежающее» начало. Проникновенное истолкование «Грозы», сделанное в статье «Луч света в темном царстве», показало всем, и может быть самому Островскому, что Катерина и есть подлинный «луч света», что ее трагический конец как бы предвещает приближение новой жизни.

Анализируя художественный образ, Добролюбов иной раз добирался до таких глубин, куда не всегда заглядывал и сам писатель. Он достигал этого, не только проникая в замысел художника, но прежде всего сравнивая его образы с действительностью. Именно этой цели в его статьях служили публицистические отступления, мысли о некоторых явлениях жизни, на первый взгляд не имевших прямого отношения к делу. В совокупности многообразных связей образа с действительностью, которые с таким мастерством умел находить критик, и раскрывалась вся глубина произведения.

О «темном царстве», изображенном в статьях об Островском, можно сказать то же самое, Что было сказано Гончаровым об обломовщине: после этих статей к характеристике «темного царства» уже нельзя было прибавить ничего существенного. Сам Островский остался доволен анализом его творчества, который дал Добролюбов. По свидетельству актера Ф. Бурдина, две статьи «Современника» нравственно поддержали драматурга в трудное время, когда его преследовали житейские невзгоды, а театральная цензура препятствовала постановке его пьес. В это время, пишет Бурдин, «появился Добролюбов и разъяснил в своих статьях цену и значение Островского, что было для него большим нравственным утешением».

Драма «Гроза» дала возможность Добролюбову поднять вопрос о появлении в литературе нового героя. Еще больше материала для этой темы дал критику роман Тургенева «Накануне», которому он посвятил статью, многозначительно названную «Когда же придет настоящий день?» (1860). Впрочем, она появилась в «Современнике» под иным, ничего не выражавшим заголовком: «Новая повесть г. Тургенева», и этим отнюдь не исчерпывалось то смягчение, на какое вынужден был пойти автор под нажимом цензуры.

Главным достоинством Тургенева как писателя Добролюбов считал его способность быстро улавливать новые потребности жизни, новые идеи, возникавшие в общественном сознании, обращать внимание на вопросы, смутно начинавшие волновать, общество. Именно «этому чутью автора к живым струнам общества, — писал Добролюбов, — этому уменью тотчас отозваться на всякую благородную мысль и честное чувство, только что еще начинающее проникать в сознание лучших людей, мы приписываем значительную долю того успеха, которым постоянно пользовался г. Тургенев в русской публике». Правда, автор «Накануне» — не из тех «титанических талантов», которые одной силой поэтического воображения властно захватывают читателя и увлекают его на сочувствие к явлениям и идеям, до тех пор вовсе; не вызывавшим его расположения. Не бурная сила, а скорее мягкость, лиричность характеризуют тургеневское дарование. И, не будь у этого писателя живой связи с потребностями общества, о нем скоро забыли бы, как это произошло, например, с Фетом. Тургенев же потому упрочил свой успех у читателей, что на протяжении двадцати лет писательской деятельности его никогда не покидало живое отношение к современности. Если он затронул «какой-нибудь вопрос в своей повести, если он изобразил какую-нибудь новую сторону общественных отношений, — это служит ручательством за то, что вопрос этот действительно подымается или скоро подымется в сознании образованного общества, что эта новая сторона жизни начнет выдаваться и скоро выкажется резко и ярко перед глазами всех».

Корректурный лист статьи Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» с правкой цензора.

Роман «Накануне» представлял, по мнению Добролюбова, особый интерес потому, что в этом произведении наметилась новая линия тургеневского

творчества. В своих прежних произведениях писатель выводил в качестве героя ту или иную разновидность «лишнего человека», с большим искусством привлекая симпатии к нему читателей. Предмет этот «казался неистощимым». Но тем временем в обществе развивались процессы, который привели к тому, что «Рудин и вся его братия» уже перестали вызывать общественный интерес, и никакие новые вариации этого устаревшего литературного героя не могли помочь делу. Добролюбов оценил «Накануне» как новое свидетельство чуткого отношения автора к требованиям жизни, Тургенев понял, что прежние его герои уже сделали свое дело. Поэтому он решился расстаться с ними и «попробовал стать на дорогу, по которой совершается передовое движение настоящего времени».

В воспоминаниях Н. Татариновой (Островской), бравшей уроки у Добролюбова, сохранился интересный отзыв его о «Накануне», высказанный в частном разговоре. Однажды отец Наташи спросил у критика, как ему нравится новый роман Тургенева.

— Прелесть, — ответил Добролюбов с непривычным ему восторгом.

— Хорошо-то хорошо, только герой не совсем ясен.

— Не было у него перед глазами моделей для таких людей, но зато новая, свежая мысль! И девушка эта — как хороша! И как умно, что он не воротил ее в Россию после смерти мужа!..

«Никогда не видела я Добролюбова таким, — добавляет автор воспоминаний, — у него лицо стало добрее и точно моложе, и голос звучал иначе…»

Разбирая «Накануне», Добролюбов подробно остановился на образе Елены. Он увидел в нем новую — после Ольги из романа «Обломов» — попытку «создания энергического, деятельного характера». Если известная жизненная пассивность героини, в сочетании с богатством внутренних сил и томительной жаждой деятельности, и оставляла впечатление незавершенности фигуры Елены, то в этом не было вины автора. Наоборот, тут сказалась правда жизни; таково положение дел: «Это трудное, томительное переходное положение общества необходимо кладет свою печать и на художественное произведение, вышедшее из среды его»… А трудность, томительность положения заключались, в том, что общество, находясь накануне революционного взрыва, еще продолжало жить в условиях отжившего общественного уклада; недаром в статье говорилось о самодержавно-крепостническом строе как о мертвеце, трупе, которого не оживить никакими стараниями, никакими средствами.

В силу особенностей своего воспитания Елена не знает, куда и на что обратить богатство своих внутренних сил. Не могут помочь ей в этом и окружающие ее люди — Шубин, Берсенев. Только Инсаров указал Елене цель, настолько великую, что она была потрясена и захвачена ею.