Адмирал Нельсон

Его величество надеется на Ваше благоразумие, милорд, которое позволит уделить данному сообщению все внимание, им заслуживаемое, и на то, что Вы позаботитесь предупредить то, что противоречит взаимным желаниям наших владык сохранить мир, а ничто не может быть более противоположным этому, чем дальнейшее пребывание английского флота в наших водах.

Просвещенный ум Вашей светлости не позволяет мне думать, будто Вы не понимаете, в какой мере Ваш ответ может оказаться решающим для определения будущего поведения русского двора, и что Вы хотите быть лично ответственным за последствия, вытекающие из Вашего сопротивления справедливым соображениям, изложенным в этом письме. Для моего августейшего повелителя было бы весьма тягостно отказаться от пути к согласию; однако он ни минуту не промедлит показать ту силу, которую ниспослало провидение в его руки, если худшее коснется чести его короны, и тогда это вынудит его к исполнению долга, всегда для него священного» (52).

Нельсону дали отпор, который он и его начальники вполне заслужили. Для того чтобы значение письма министра иностранных дел России стало вполне очевидным, необходимо учитывать при его оценке директиву английского правительства, данную эскадре Паркера — Нельсона при ее направлении на Балтику, особенно ту ее часть, где речь шла о русском флоте.

Француз Ж. Гравьер замечает о письме Палена: «Такой язык был достоин великого государства, и никогда еще беспокойный, заносчивый дух, оживлявший в эту эпоху британский флот, не получал более справедливого и строгого урока. Адмиралтейство слишком долго поддерживало этот дух...» (53). Ж. Гравьер писал это в середине XIX в. А полстолетия спустя офицер русского флота А. Бутаков высказался так: «Мы, русские, можем со своей стороны торжествовать, что злые козни зазнавшегося английского адмирала получили в России должный отпор, и урок, преподанный Нельсону в Ревеле, был едва ли не самым чувствительным политическим афронтом для героя, испытанным им за всю его блестящую карьеру» (54).

16 мая Нельсон ответил Палену совсем не в нельсоновской манере. Он старательно, местами даже подобострастно оправдывался: «Ваше превосходительство, будете так любезны и заметьте его величеству, что я вошел на ревельский рейд не ранее, чем получил на это разрешение их превосходительств коменданта и главного командира порта» (55). А в душе у него клокотало бешенство. «Не думаю,— говорил он,— чтобы граф Пален решился написать мне такое письмо, если бы русский флот был еще в Ревеле» (5б).

Нельсон увел эскадру от Ревеля 17 мая. На следующий день Пален написал ему примирительный ответ: «Милорд, я не в состоянии представить более яркое свидетельство доверия, которое испытывает мой повелитель император в связи с результатами моего письма... Его императорское величество тотчас распорядился снять эмбарго, распространявшееся на английские суда. Это мероприятие могло бы осуществиться и ранее, если бы обстоятельства, предшествовавшие его правлению, не оставили места для враждебной демонстрации Вашего правительства на севере, и мой августейший повелитель с удовольствием последовал импульсу его любви к справедливости, дабы Европа не могла более заблуждаться относительно мотивов, которые заставляли действовать определенным образом.

Я весьма сожалею, милорд, что Ваше предшествовавшее письмо вызвало недоразумения; но кто, как не Вы, знающий законы чести и достоинства, не должен тому удивляться.

Его императорское величество обязало меня известить Вашу светлость, что ему было бы приятно выразить личную признательность герою Нила и увидеть Вас при своем дворе, если Ваши инструкции позволят Вам оставить флот и прибыть на одном корабле в один из наших портов» (57).

Но это Нельсона не интересовало. Вскоре в Балтийском море произошла встреча Нельсона с новым послом Лондона в России лордом Сент-Эленсом, который на фрегате направлялся в Санкт-Петербург. Посол посоветовал вице-адмиралу держаться осторожно и ни в коем случае не мешать намечавшемуся улаживанию отношений между Англией и Россией. В июне 1801 г. была подписана российско-английская конвенция, по которой обе страны сделали взаимные уступки в морской торговле.

Итак, в активе Нельсона в балтийском походе оказались сомнительная победа у Копенгагена и безусловная неудача с походом против русского флота. И как всегда после неудачи, па него напала хандра, он стал донимать адмиралтейство жалобами на плохое здоровье. Просьбу об отпуске оно охотно уважило. В июне 1801 г. командование английской балтийской эскадрой принял вице-адмирал Поль, а Нельсон 1 июля вернулся в Грейт-Ярмут. За Копенгаген он получил титул виконта. Других наград, однако, не последовало. Вице-адмирал возмущался такой, по его мнению, несправедливостью, публично протестовал и требовал регалий для своих капитанов, но напрасно. Правительство и адмиралтейство, а также Сити не были уверены, что результат сражения у Копенгагена давал основания для раздачи наград его участникам. С этим Нельсон никогда не мог согласиться и примириться.

Глава IV

ТРАФАЛЬГАР

Нельсон по возвращении в Англию из балтийского похода обнаружил, что всех опять волнует тревожный вопрос о возможном вторжении французов через пролив на Британские острова. Достоверно стало известно, что в Булони и других портах французского побережья сколачивается флотилия средних и мелких судов для доставки десанта в Англию. 24 июля 1801 г. Нельсона назначили начальником английской оборонительной эскадры, состоящей из фрегатов и других судов поменьше.

Идея вторжения на Британские острова была не новой. Еще король Филипп II пытался нанести таким путем сокрушительное поражение Англии, направив к ее берегам в 1588 г. «Великую армаду», однако буря разметала ее корабли. В следующем столетии голландцы вошли в реку Мидуэй в Восточной Англии, впадавшую вместе с Темзой в море, т. е. неподалеку от Лондона, но и их экспедиция не имела успеха. Теперь идея возродилась во Франции. «План вторжения,— пишет О. Уорнер,— занимал мысли Наполеона по крайней мере с 1798 г., когда он не надолго приезжал в Дюнкерк и на побережье Фламандии» (1). Нельсон предпринял два нападения на булонский порт с целью захватить или уничтожить сконцентрированные там суда (2). Смелые атаки были отбиты с ощутимыми потерями для нападавших, что явилось третьей — после Тенерифе и Мальты — серьезной неудачей Нельсона. Однако дело шло к миру с Францией, и промахи вице-адмирала в проливе Па-де-Кале не сказались на его военной репутации.

В октябре 1801 г. Александр I подписал мирный договор с Наполеоном Бонапартом. Примеру своего союзника последовала Турция. А в марте 1802 г. в Амьене мир с Францией заключила и Англия. Мир для нее был невыгодным, поэтому он не мог быть длительным. Но все же передышку Англия себе обеспечила. Потребность в боевых адмиралах на время уменьшилась. 10 апреля 1802 г. Нельсон опустил свой синий флаг — адмирала списали на берег на половинное жалованье. Он целиком погрузился в личную жизнь.

Элементарный такт требует, чтобы при рассказе о деятельности людей, сыгравших видную роль в политической или общественной жизни, в науке или культуре, о них судили по результатам, которых они достигли в своей области. Нередки, однако, отступления от доброй традиции. Подчас биографы и мемуаристы упиваются житейскими неурядицами того или иного исторического деятеля. Обычно это делается по двум причинам. Одни с увлечением рассуждают о семейных передрягах своих героев, чтобы под предлогом «скрупулезной объективности» бросить тень на их дела, косвенно дискредитировать их заслуги в общественной и государственной деятельности. Другие же, идя таким путем, пытаются (может быть, даже иногда и бессознательно) приподнять, приукрасить свою собственную мелкую и незначительную персону. Максим Горький о подобных литераторах писал: «Странные это существа. Они суетливо кружатся у подножия самых высоких колоколен мира, кружатся, как маленькие собачки, визжат, лают, сливая свои завистливые голоса со звоном великих колоколов земли; иногда от кого-нибудь из них мы узнаем, что кто-то из предков Льва Толстого служил в некоем департаменте, Гоголь обладал весьма несимпатичными особенностями характера, узнаем массу ценных подробностей в таком же духе, и хотя, может быть, все это правда, но — такая маленькая, пошлая и ненужная...» (3).