Страница 61 из 95
"Жеманство, лицемерная стыдливость лицом к лицу с половыми вопросами – вот настоящий возбудитель чувственности... Этого нельзя делать, и того нельзя делать, и, конечно, не при мужчинах и не поблизости с ними! Все половые вопросы обсуждаются так осторожно, что мы, девушки, приходим в недоумение... Нерешительность, двусмысленность суждений ставят нас в тупик. Мы начинаем искать решение сами и, конечно, находим. Нам, естественно, самим становится понятным, как нелегко обращаться с такими вопросами, и вот мы идем по стопам наших воспитателей, родителей, учителей, старших подруг и т. д.: мы сами становимся чопорными, жеманными. Но мы кое-что узнали, нечто такое, что доставило нам совершенно неожиданно удовлетворение. Внезапно пробудился чувственный голод, он доходит до острого желания, весь реестр чувственности пережит, и, не понимая нравственного величия и святости полового инстинкта, мы злоупотребляем им... Инстинкт вырождается. Да и мог ли он не выродиться? Большинство моих товарок по последнему классу, в возрасте между 17 и 18 1/2 лет, мысленно уже, так сказать, проституировали мужчину. Я говорю "так сказать". Живо помню я, во всяком случае, что мы тогда часто представляли себе мужчину не только обнаженным, но и при исполнении полового акта... А потом в один прекрасный день, когда мы стали спокойнее – ведь любая страсть в конце концов проходит или начинает гореть тише, – мы узнаем, что должны выйти замуж. И как раз перед тем мужчиной, имя которого станет нашим, мы особенно рьяно разыгрываем комедию. Малейшая "двусмысленность", малейший "намек" на проблему любви возмущает нас, или мы делаем вид, будто возмущаемся, причем мы часто, как я теперь достоверно знаю, ошибались, сами вкладывая "двусмысленность" и "намек" в самые невинные слова. Мы, нравственно испорченные "матери будущего", жнем именно то, что посеяли".
Во что иногда обращается основанная на незнании мораль, когда девушка выйдет замуж, объясняет нам исповедь героини в повести Марселя Прево "Брак Жюлиенны". Она говорит:
"Мужчины лучше нас. По крайней мере они видят в браке нечто более благородное и серьезное. Еще нечто другое узнала я с тех пор, как вышла замуж, и это касается лично меня. В какие-нибудь три недели я стала невероятно нецеломудренна. Все здание стыдливости, сооруженное во мне с детских лет речами матери, увещаниями духовников и так называемыми правилами приличия, разлетелось в какой-нибудь месяц. Есть на свете мужчина, перед которым я не испытываю никакого стыда. Никакое его прикосновение, никакой взгляд его не возбуждают во мне неприятного чувства. Напротив, когда я бываю с ним, я люблю циничные слова и жесты.
Правда, я знаю, что этот мужчина мой муж, что, следовательно, религия и закон соединяются вместе, чтобы ободрить эти мои беспорядочные инстинкты. И все-таки я не могу отделаться от мысли, что моя стыдливость, вероятно, была очень хрупка, если она могла так скоро сломаться на части; и меня охватывает страх при мысли о том, каким бы я могла подвергнуться опасностям, если бы кто сделал серьезное нападение на меня, когда я была еще девушкой... Эта уверенность в моем глубоко засевшем нецеломудрии заставляет меня относиться очень скептически к приписываемой нам, женщинам, добродетели целомудрия. Официальная добродетель женщины состоит в том, чтобы не отдаваться мужчинам. Ее официальная стыдливость состоит в том, чтобы густо покраснеть, если мужчина увидит ее колени или грудь, если он скажет ей слишком явно влюбленное слово, если он коснется ее талии или другого места, около талии...
И вот теперь, когда мы бываем одни, мы говорим уже только об этом, и всегда я думаю только об этом".
Конечно, не этим кончается обычно дело. Женщина, говорящая с мужем только об "этом", будет в один прекрасный день говорить только об "этом" и с другими симпатичными мужчинами, и не только говорить, но и – таково неизбежное последствие – вести себя соответствующим образом. Таков истинный финал. И он наступает, естественно, скорее всего в чисто условных браках. Здесь с самого начала "то другое" наиболее интересно, так как муж ведь только фирма, прикрывающая коммерческое дело. Об этом нам придется говорить еще раз ниже при освещении другого вопроса.
Просветить женщину по части всего, касающегося половой жизни, – а это в конце концов ведь неизбежно – господствующее нравственное лицемерие предоставляет мужу. Что муж в этом отношении "просвещен", это предполагается само собой, и никому не придет в голову порицать его за эту осведомленность или спросить, откуда она у него появилась. Да и ответить было бы для него делом довольно щекотливым, так как в девяти из десяти случаев он почерпнул эти сведения из одного источника, а именно из своего общения с проститутками. И потому его сведения, как и его методы просвещения жены, совершенно в этом духе.
Эти его знания касаются почти исключительно чисто механической стороны полового акта и часто его наиболее извращенных и диких способов удовлетворения. О деликатных подготовительных приемах, о более тонком искусстве соблазнять, стремящихся к тому, чтобы каждое новое объятие было, с одной стороны, новым завоеванием, а с другой – новым принесением себя в дар, – приводим только самые внешние черты, являющиеся, впрочем, и самыми важными, – обо всем этом имеют представление лишь очень и очень немногие. Но именно благодаря законам господствующего нравственного лицемерия очень часто то, что мужчина может и ищет, совпадает как раз с тем, что женщина знает или о чем она догадывается.
Так как вопросы половой жизни в возрасте полового созревания наиболее важны для большинства людей, то едва ли хоть одна девушка доживает, несмотря на все попытки ее духовного ограждения, до известного возраста, не говоря уже до брачного, без того, чтобы не иметь об известных вещах хоть некоторое представление. А знает или предугадывает она только грубо механическую сторону акта, как это видно из вышеприведенной исповеди г-жи Гедды Дронек. Это полузнание описывает и Mapсель Прево в следующей заметке, которую Жюлиенна вносит в свой дневник, та самая Жюлиенна, которая, как мы знаем обнаружила потом в браке такую опытность.
Она пишет:
"То, что я знаю о браке или о чем догадываюсь, повергает меня в меланхолию. А я знаю еще далеко не все! Только себе доверяю я, что знаю. Во-первых, надо с мужем разделять ложе, и это с первой же ночи. Об этой обязанности я немало думала. Есть мужчины, которые вызвали бы во мне отвращение, если бы спали со мной на одной постели. Говоря откровенно, есть и некоторые такие, которые... но не могу же я написать или сказать, что я думаю: впрочем, я знаю, что хочу сказать. Но что делают в постели? На этот счет я не уверена. Думаю только, что ограничиваются одними поцелуями. Я почти догадываюсь, что делают. Но я совсем не могу себе представить, как это делается, как из этого потом происходят дети? Точные сведения имею я уже только с того момента, когда находишься в таком положении.
Говоря по правде, если я представляю себе, я, Жюлиенна груди и колени которой не видел еще ни один мужчина, что в январе я буду все это делать с мужчиной, то это для меня не очень страшно. Вероятно же, это приятно. Во всяком случае, я не беспокоюсь. Никто зато не знает, что меня печалит и возмущает – только себе я признаюсь в этом. Никто, по крайней мере, не будет смеяться. Меня ввергает в отчаяние мысль, что моя бедна невинность, которой я, впрочем, не особенно дорожу, так скоро, в одну ночь, должна быть принесена в жертву. Мне хотелось бы, чтобы она медленно-медленно угасала, точно в чахотке, чтобы все, что от меня требуют, я отдавала только после настойчивых и страстных просьб. Каждый раз я думала бы: "Да, я люблю его так, что готова отдать ему и это". Так продолжалось бы недели, месяцы, быть может целый год. Я спрашивала замужних, можно ли требовать от мужа такого медленного и постепенного завоевания моей особы. Они рассмеялись мне прямо в лицо.