Буржуазный век

Если тем не менее в среднем пролетарий вступает в брак раньше представителей других классов, то это объясняется тем что, как уже указано в начале главы, одно общее хозяйство всё же обходится дешевле, чем два самостоятельных. Правда, в данном случае идет речь о фабричных рабочих, и притом только о тех, жены которых также зарабатывают насущный хлеб. О половых отношениях в среде фабричного пролетариата нам, впрочем, еще придется говорить в связи с темой "свободной любви".

Положение в деревне изменилось лишь там, где возникла промышленность. Если же утверждают, что это изменение свелось к ухудшению специфических деревенских нравов, то это не более как тенденциозная клевета. Или иначе: неправильно, будто бесспорно существующая деревенская безнравственность была в ее резких формах лишь последствием перемещения в деревню фабричной индустрии. Под безнравственностью официальные стражи морали подразумевают прежде всего добрачное половое общение. Не боящиеся правды знатоки деревни держатся на этот счет иного мнения.

В баварских горах и поныне еще нет следов фабричной индустрии. А вот послушайте, что специалист-знаток этой местности, сам выходец из нее, Георг Квери, говорит о нравах своих земляков в книге "Bauernerotik und Bauernfemgericht in Oberbayern" * ["Сельская эротика и крестьянский самосуд в Верхней Баварии". Ред.]:

"Кто принесет с собой в баварский оберланд высокое представление о чистоте и простоте нравов, тот будет глубоко разочарован. Здесь царит безграничная свобода половых отношений, и обычай добрачных половых сношений (так называемые Kammerfenstern) получил здесь такую же, к сожалению, санкцию, как в Швейцарии (так называемый Kiltgang). Если жених и невеста подходят к алтарю с семьей из четырех или пяти детей, то это не редкость и не позор".

Надо, впрочем, указать на то, что подчас и более значительное число незаконных детей иной верхнебаварской невесты, – а то же самое встречается и в других деревенских областях – не столько служит доказательством деревенской безнравственности, а объясняется специфическими имущественными отношениями, господствующими в этой среде, как последствие баварского имущественного и наследственного права, в силу которого уже решенный брак часто откладывается на много лет.

Такое же мнение, как Квери, высказал недавно о пресловутой деревенской чистоте нравов один католический священник в либеральной газете "Münchner Neueste Nachrichten" с той только разницей, что, по его мнению, нравы баварской равнины те же, что и в горах. Он писал:

"Главнейшее из заблуждений всех союзов по повышению нравственности – убеждение, будто безнравственность исходит от городов и зачумляет также деревню. Эти господа воображают, будто в деревне еще царит рай невинности. Я вовсе не хочу сказать, что наши крестьяне безнравственны, но на основании долголетнего опыта могу утверждать, что не вижу в сексуальном отношении различия между городом и деревней. Везде люди! Если бы эти господа, громящие безнравственность города, в продолжение года были духовниками в деревне, они очень скоро бы обратились. Могут возразить, что я знаю только одну общину и не имею права обобщать свои наблюдения. На это я могу только возразить, что ознакомился с сотнею общин, и притом в самых разнообразных местностях, в горах и в долине, с богатыми и бедными. Всюду те же нравы и та же безнравственность!"

О сельских нравах Англии мы говорили уже в первой главе, где привели мнение специалиста, и потому нет надобности вновь возвращаться к этому вопросу. Кто хочет познакомиться с так называемой простотой нравов французской деревни, пусть прочтет грандиозный роман Золя "La Terre" ("Земля". – Ред.). Самая короткая, иллюстрирующая деревенские нравы цитата гласит: "Начался сбор винограда. Все ели виноград с утра до вечера. И кончалось всегда тем, что мужики были пьяны, а девки – беременны". Еще характернее следующая сцена:

"Жезюсь – опустившийся мужик – был только в одном пункте щепетилен – в вопросе о морали. Он только что готовился покинуть свое убежище, как празднично одетый мужик снизу крикнул ему: "Эй, Жезюсь!" – "Что такое?" – "Твоя дочь лежит во рву на поле Гильома!" – "Во рву?" – "Да, а с ней мужчина!" С бешенством воздел Жезюсь руки к небу: "Спасибо! Я возьму кнут! Что за черт! Девка позорит мое имя!" Он снова отпер дверь и снял со стены огромный извозчичий кнут, которым наказывал обычно дочь. Потом отправился в путь. Крадучись шел он около изгородей, чтобы накрыть парочку. Когда он хотел незамеченным выйти на шоссе, его увидел Эрнест, взявший на себя обязанности стража, тогда как его друг Дельфин оставался с Грязнухой. Оба парня по очереди сходились с ней и поочередно сторожили. Осторожно! Жезюсь идет!" – вскричал парень. Он увидел кнут и, как заяц, помчался по полю. Грязнуха сбросила Дельфина и вскочила: "Отец!" У нее хватило еще присутствия духа, чтобы протянуть любовнику пятифранковую монету. "Спрячь деньги и беги!" Как буря приближался Жезюсь. "Девка! Научу я тебя приличиям". Он узнал сына полевого сторожа, но тот быстро убежал. Не так посчастливилось девушке. Со свистом рассекая воздух, пал первый удар на ее полные ноги – и началась охота".

Что оказываемое стоящим в деревнях на постое солдатам гостеприимство во всех странах часто доходит до отрытой с ними связи дочерей и жен – это знают тысячи отбывавших воинскую повинность солдат. А статистика подтверждает это указанием на многочисленные случаи незаконных рождений в тех округах, где девятью месяцами ранее происходили маневры или солдаты стояли на постое. Когда в 1907 г. в Вюртемберге предстояли маневры, то в одной местной католической газете появилось письмо католического священника, предостерегавшего деревенских баб и девок от заигрывания с солдатами. Люди, знающие жизнь деревни, усомнятся, конечно, принесло ли это письмо какую-нибудь пользу. Несмотря на все моральное лицемерие в угоду церкви, крестьянин считает половое наслаждение делом естественным. Его эротика не отличается сложностью и практически исчерпывается одними объятиями: за ухаживанием почти непосредственно следует удовлетворение.

Здесь необходимо вспомнить и о так называемых Kaisergeburtstags (дни рождения императора. – Ред.). В день рождения императора солдат получает более продолжительный отпуск, и в этот день он может вести себя особенно свободно, поэтому в этот день – помогает, конечно, и алкоголь! – он имеет особенный успех в любви. Доказательством может служить обычное переполнение родильных приютов и клиник в гарнизонных городах девять месяцев спустя после дня рождения главного шефа армии.

Здесь же необходимо напомнить и о продолжающем существовать во многих местах обычае совместного спанья служанок и батрачек с работниками. Против этого закрепощения и ныне не существует защиты ни для одной служанки или работницы, и потому большинство примиряется с ним как с неотвратимым роком. Чувственные девушки – а их подавляющее большинство – находят даже удовольствие в том, чтобы сегодня отдаваться одному, а завтра – другому.

Роман Золя "La Terre" служит и в этом отношении иллюстрацией.

"Когда жнецы и жницы подошли, он узнал среди баб одну, которой он обладал два года тому назад, когда она еще была девушкой. И вот однажды ночью мысль о ней так возбудила его, что он вскочил и тихо прокрался в овчарню, где она спала между мужем и братом, и потянул ее за ногу. Женщина отдалась ему без всякого сопротивления. Они не обменялись ни единым словом. В безмолвной, как могила, удушливой темноте низкой овчарни, от выскобленного пола которой исходил острый запах прошлогоднего навоза, пытался он утишить свою клокочущую кровь: в продолжение двадцати дней, которые работники провели на ферме, он каждую ночь приходил сюда".