Страница 22 из 26
Этим полкам, усиленным Казанским драгунским полком, предписывалось посылать разъезды, как можно ближе к Велижу, истреблять неприятельские партии, брать пленных, стараться узнавать от них: кто именно идет на нас и в каком числе, тревожить денно и нощно левое крыло неприятелей и не допускать их до дальнейшего распространения в нашу землю.
Таковы были распоряжения, сделанные Барклаем де Толли, тотчас по получении известия о прибытии Платова, которого движения и действия сделались с того времени нераздельными от 1-й армии, во все время начальствования ей Барклая де Толли. Отряд, порученный генерал-адъютанту Винцингероде, оставался постоянно на правом крыле нашей армии и во все дальнейшее время войны действовал отдельно.
Между тем как 1-я Западная армия подходила к Смоленску, приближался туда и Багратион, который, удовлетворяя желанию Барклая де Толли, опередил свои войска и 21 числа приехал в Смоленск. Несмотря на свое старшинство, он первый явился к Барклаю. «От свидания главнокомандующих, – читаем у Данилевского, – зависело многое, весьма многое.
Во время отступления случались недоразумения между ними касательно взаимных действий их. По великому пространству, разделявшему армии, один не мог в точности знать препятствий, какие должен был одолевать другой. Барклай де Толли винил князя Багратиона, почему не пробивается он для соединения с 1-й армией, а князь Багратион досадовал на своего товарища, зачем он не атакует французов и тем лишает его средств идти к Двине.
По мнению князя Багратиона, 1-я армия наступлением своим на Наполеона принудила бы его притянуть к себе Даву, и тем очистила путь 2-й армии. Барклай де Толли оправдывался невозможностью действовать наступательно, в чем князь Багратион сначала не был убежден, ибо не знал о силах неприятельских, находившихся против 1-й армии, равно как Барклаю де Толли неизвестны были препятствия, с коими должен был бороться князь Багратион. При свидании главнокомандующих все объяснилось: недоразумения кончились.
Несравненно важнее было решение вопроса: кому принять верховное начальство над обеими армиями, на что предварительно не было дано повеления. Князь Багратион был старше Барклая де Толли в чине, но Барклаю де Толли, как облеченному особенной доверенностью Монарха, не были сокрыты мысли его величества насчет войны, и, как военному министру, более были известны состояние и расположения резервов, запасов и всего, что было уже сделано и приготовлялось еще для обороны государства.
Князь Багратион подчинил себя Барклаю де Толли, который в прежних войнах бывал под его начальством». Первое свидание продолжалось недолго, оба главнокомандующие расстались, довольные друг другом. Вот собственные выражения их донесений Государю: «Долгом почитаю доложить, – говорил Барклай де Толли, – что мои сношения с князем Багратионом самые лучшие.
Я в нем нашел человека благороднейших свойств, исполненного возвышенных чувствований и любви к Отечеству. Мы объяснились насчет дел, и совершенно одинакового мнения в мерах, которые надлежит принять. Смею заранее уверить, что, по утверждении между нами доброго согласия, мы будем действовать единодушно».
«Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, – писал князь Багратион, – требуют всегда единоначалия; еще более теперь, когда дело идет о спасении Отечества. Я ни в какую меру не отклонюсь от точного повиновения тому, кому благоугодно будет подчинить меня.
Я принял смелость, из особенной преданности моей к Отечеству и благотворительным ко мне милостям вашего императорского величества, удостоверить сим, что никакая личность в настоящем времени не будет стеснять меня, но польза общая, благо Отечества и слава царства Вашего будут неизменным законом к слепому повиновению». Император Александр особенными рескриптами благодарил обоих полководцев и между прочим писал Барклаю: «Я весьма обрадовался, услышав о добром согласии вашем с князем Багратионом.
Вы сами чувствуете всю важность настоящего времени и что всякая личность должна быть устранена, когда дело идет о спасении Отечества». На другой день после свидания главнокомандующих прибыла к Смоленску 2-я армия, сделав в семь недель 750 верст.
Первая армия прошла в это время 500 верст. Во власть неприятеля предоставлены были губернии: Курляндская, Виленская, Гродненская, Витебская, Могилевская, Минская, часть Смоленской и Белостокская область; уступка огромная, но зато соединенная сила наших 1-й и 2-й армий представляла собой войско бодрое, оплот надежный, чрез который враг не мог пробиться к сердцу России.
Соединение обеих армий, удовлетворявшее, наконец, общему всех желанию дать решительную битву неприятелю, соединение это, уравновешивая, некоторым образом, силы воюющих сторон на главном театре войны, тем более порадовало Россию, что уже начинали терять всякую к тому надежду. Заняв, с начала похода, центральное положение между Барклаем и Багратионом, Наполеон угрожал отделить их, если не совсем, то, по крайней мере, надолго, одного от другого.
День 22 июля представил для войск 1-й и 2-й армий тройное торжество. Это был день их соединения, день тезоименитства императрицы Марии Федоровны, и день, в который Барклай де Толли получил и повестил войскам радостное известие о победе, одержанной Тормасовым, 15 июля, при Кобрине.
Ровно в полдень, после благодарственного молебствия, пушечные выстрелы и крики «ура!» огласили русский лагерь под Смоленском, и целый день не умолкали песни и музыка. Глядя на бодрое, веселящееся войско, можно было думать, что то были люди, перешедшие обширное пространство от Немана до Днепра, не отступая, а торжествуя.
Сверх соединения с армией Багратиона, прибытие 1-й нашей армии к Смоленску замечательно еще по другому обстоятельству: по началу народной войны в России. Еще прежде прихода Барклая к этому древнему городу, дворянство тамошнее и всей губернии, видя более и более приближающегося неприятеля, несколько раз просило Барклая де Толли не скрывать от него настоящего положения дел.
Сначала главнокомандующий находил необходимым таить истину, но, приехав в Смоленск и лично убедившись, что большая часть жителей не столько поражены страхом, сколько исполнены желанием содействовать армиям в нанесении всевозможного вреда неприятелю, пригласил к вооружению все сословия жителей.
«Да присоединятся сии верные сыны России к войскам нашим, для защиты своей собственности, – писал Барклай к смоленскому губернатору. – Именем Отечества просите обывателей всех близких к неприятелю мест вооруженной рукой нападать на уединенные части неприятельских войск, где их увидят.
К сему же я пригласил особым отзывом россиян, обитающих в местах, французами занятых, дабы ни один неприятельский ратник не скрылся от мщения нашего, за причиненные Вере и Отечеству обиды, и когда армия их поражена будет нашими войсками, тогда бы бегущих неприятелей повсюду встречали погибель и смерть из рук обывательских. Восставшие для защиты Отечества граждане вспомогать будут усилиям братьев и соотечественников своих, которые на поле брани за них жертвуют жизнью.
Нашествие вероломных французов отражено будет россиянами, равно как предки их в древние времена восторжествовали над самим Мамаем, смирили гордость завоевателей, а за вероломство наказали и истребили коварных соседов. Смоляне всегда были храбры и тверды в Вере. Я надеюсь на их усердие». «Внушите жителям, – тогда же писал Барклай Платову, – что теперь дело идет об Отечестве, о Божьем Законе, о собственном имении, о спасении жен и детей».
В одно время с воззванием к cмолянам, Барклай де Толли велел построить мосты через Днепр, в тылу армии, на большой Московской дороге, у деревни Соловьевой. Работы шли день и ночь, с величайшей поспешностью, и тысячи народа, из занятого неприятелем края, переходили по мостам, ища крова и безопасности в тех губерниях, которых еще не коснулось вражеское нашествие. «Неужели и войска пойдут по этим мостам, продолжая отступать еще далее, – спрашивали жители, – неужели сдадут и Смоленск, как сдали Вильну и Витебск?» Мысль о дальнейшем отступлении страшила и народ, и войско.