Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 65 из 228

— Положите руку на книгу, — сказала Ординатор.

Отпечаток влажной ладони Силвеста был все еще виден — будто рисунок береговой линии вокруг более бледного острова плоти Паскаль. Ординатор попросила ее объявить о своем происхождении подобно тому, как это сделали Силвест и Жирардо. Задача Паскаль была проще, она не только родилась на Ресургеме, но и никогда не покидала эту планету. Ординатор Мессинджер запустила руку в шкатулку еще глубже. Пока она копалась там, глаза Силвеста рыскали по лицам свидетелей церемонии. Он видел Жанекина, чье лицо было еще бледнее обычного, что казалось почти невозможным. Там — в глубине шкатулки — лежал, отполированный до голубого блеска люминесцентной бактерицидной лампы, гибрид между старинным пистолетом и ветеринарным шприцем.

— Узрите же брачный пистолет, — сказала Ординатор, показывая залу содержимое шкатулки.

Холод пронизывал до костей, но Хоури скоро перестала его замечать — температура превратилась для нее просто в абстрактное качество здешней атмосферы. История, которую ей рассказали ее товарищи по экипажу, была слишком странной, чтобы помнить о холоде.

Они долго стояли возле Капитана. Его имя, как ей сказали, было Джон Армстронг Бренниген. Он был стар, непредставимо стар. В зависимости от системы, избранной для определения его возраста, ему было где-то от двухсот до пятисот лет. Деталей его рождения никто не знал, они затерялись в переплетениях политической истории. Кое-кто считал, что он родился на Марсе, но не исключено, что это произошло на Земле, а возможно, где-нибудь в городских трущобах земной Луны или на одном из сотен спутников, болтавшихся в космосе между Луной и Землей в те далекие времена.

— Ему было уже больше ста лет, когда он покинул Солнечную систему, — сказал Саджаки. — Он долго выжидал, пока это станет возможным и, наконец, оказался одним из тысячи землян, которых отправили на первом корабле, посланном Конджойнерами с Фобоса.

— Во всяком случае, некто по имени Джон Бренниген был на том корабле, — сказала Вольева.

— Да, — отозвался Саджаки, — в этом никаких сомнений нет. Это был именно он. Потом… Дальше проследить его историю опять очень сложно. Весьма вероятно, что Капитан умышленно запутал свое прошлое, чтобы сбить со следа своих врагов, а их к тому времени должно было набраться совсем немало. О нем есть сведения во многих солнечных системах, отстоящих друг от друга на многие световые десятилетия. Но ничего достоверного.

— А как он стал вашим Капитаном?

— Несколько столетий спустя, после заходов в различные миры, после многих далеких и долгих полетов и многочисленных никем не подтвержденных появлений, он появился где-то на окраинах системы Йеллоустона. Старел он медленно, как то и полагалось в связи с относительно малой скоростью течения времени при полетах на околосветовых скоростях, но все же старел, а техника долголетия в те времена была разработана куда хуже, чем в наше время. — Саджаки помолчал. — Большая часть его тела уже тогда состояла из протезов. Поговаривали, что Джон Бренниген в те времена уже не нуждался в скафандре, покидая корабль в космосе, так как мог дышать вакуумом. Еще шли слухи, будто он способен был жить в условиях высоких температур и в жутком холоде, а его сенсорика могла принимать сигналы всего известного спектра. Говорили, что от мозга, с которым он родился, у него осталась лишь малая часть, а его голова была набита всевозможными кибернетическими узлами — настоящая похлебка из крошечных думающих машинок и небольшого количества органики.

— И что из этого было правдой?





— Возможно, больше, чем хотелось бы верить людям. Ну и вранья тоже хватало. Говорили, будто он побывал у Трюкачей на Спиндрифте за много лет до того, как Трюкачи вообще стали известны науке; что эти инопланетяне произвели необычайные трансформации в остатках его мозга; что он встречался и контактировал как минимум с двумя разумными биологическими видами, которые человечеству до сих пор еще не знакомы.

— Он и в самом деле побывал у Трюкачей, — сказала Вольева Хоури. — Триумвир Саджаки присутствовал при этой встрече.

— Это случилось гораздо позже, — оборвал ее Саджаки. — Нам важно знать о его взаимоотношениях с Кэлвином.

— А как они встретились?

— Этого никто не знает точно, — сказала Вольева. — Наверняка нам известно лишь то, что Капитан был ранен — не то в результате несчастного случая, не то неудачной военной операции. Жизни Капитана непосредственной угрозы не было, но нужна была срочная помощь, а обращаться к любой из официальных групп в системе Йеллоустона он не хотел — это бы чистым самоубийством. У Капитана было слишком много врагов, чтобы отдать свою жизнь в руки какой-нибудь организации. Ему было нужно найти человека, которому он мог бы довериться. По-видимому, Кэлвин именно таким и оказался.

— Кэлвин был как-то связан с Ультра?

— Да, хотя он вряд ли в этом кому-нибудь признавался публично. — Вольева улыбнулась, под козырьком фуражки появился широкий зубастый полумесяц. — Тогда Кэлвин был молод и принадлежал к числу идеалистов. Когда ему передали раненого, он решил, что это своего рода дар Божий. В те времена у него еще не было возможности проверить на практике свои самые дикие идеи в отношении кибернетики. Теперь у него оказался идеальный пациент и единственно, что было необходимо, так это абсолютное соблюдение секретности. От этого выгадывали оба. Кэлвин мог испытывать на Капитане все свои безумные кибернетические гипотезы, тогда как Бренниген надеялся выздороветь и стать чем-то более значительным в сравнении с тем, чем он был до встречи с Кэлвином. Можно считать — то был прекрасный пример взаимовыгодного симбиоза.

— Вы хотите сказать, что Капитан согласился быть подопытным кроликом у этого подонка? Для его чудовищных опытов?

Саджаки пожал плечами. Его толстые одежды придали этому движению что-то кукольное.

— Бренниген смотрел на это иначе. Если иметь в виду все остальное человечество, то для него Капитан уже и до этой операции был монстром. Все, что мог сделать Кэлвин, это продвинуть Капитана по той же дороге еще чуточку дальше. Вам придется проглотить это. — Вольева кивнула, но в выражении ее лица было нечто, говорящее, что она далеко не во всем согласна со своим Триумвиром.