Страница 54 из 228
— Я пока никаких призраков не видела, — сказала Хоури.
— Еще увидишь, вернее, услышишь. И очень скоро, — последовал ответ.
Действия Триумвира странны, думала Хоури. Несколько раз Вольева намекала, что эта каюта — ее тайное личное убежище на борту корабля, и что остальные — Саджаки, Хегази и еще две женщины — даже не подозревают о существовании Паучника. Странно, что она решилась выдать свой секрет Хоури так быстро, то есть после столь недавнего знакомства. Вольева — одиночка, выделяющаяся замкнутостью даже среди экипажа военизированных химерийцев, и Хоури не могла бы поверить, что ею вдруг овладел приступ доверчивости. Она всячески демонстрирует Хоури свое дружелюбие, но в ее дружеских жестах есть что-то искусственное. Они слишком запланированы, в них нет ощущения спонтанности. Когда Вольева делает подобный жест — например, приглашает поболтать, посплетничать, пошутить, всегда возникает ощущение, что она часами репетировала свое обращение, чтобы оно прозвучало совершенно натурально. Хоури встречала таких людей и раньше — на войне. Сначала они кажутся цельными, но потом оказывается, что они или иностранные шпионы, или стукачи, собирающие информацию для старших офицеров. Вольева старается говорить о Паучнике как бы мельком, случайно, но Хоури понимала, что призраки — лишь приманка, а вовсе не главное в этом разговоре. В голову Хоури лезли разные мысли, в том числе и такая, что Вольева привела ее сюда, чтобы здесь и оставить. Не обязательно живую.
Оказалось, что это не так.
— Кстати, есть одна вещь, о которой я хотела тебя спросить, — легкомысленным тоном сказала Вольева. — Слова «Похититель Солнц» тебе пока ничего не говорят?
— Нет, — ответила Хоури. — А должны?
— Да нет, едва ли… Просто вспомнилось, вот и все. Слишком долго объяснять, почему… ладно, не бери в голову.
Все это звучало не более убедительно, чем предсказания гадалки из трущоб.
— Ладно не буду, — ответила Хоури и спросила сама: — А почему ты сказала «пока»?
Вольева внутренне обругала себя. Неужели она все испортила? Пожалуй, нет. Она задала вопрос совершенно беспечно, а в поведении Хоури не было ничего, свидетельствовавшего, что она не просто удивилась… и все же… сейчас не время делать ошибки.
— Неужели я так сказала? — воскликнула она, надеясь, что придала голосу нужную дозу удивления, смешанного с небрежностью. — Просто, должно быть, сказалось так, вот и все. — И тут же сменила тему: — Погляди-ка вон на ту звезду, на ту, что слегка красноватая…
Теперь, когда глаза уже немного привыкли к обступившему Паучник межзвездному пространству, с огромной скоростью летевшему назад, голубое свечение выхлопов мешало меньше, и в черной бездне можно было различить несколько звезд.
— Это солнце Йеллоустона?
— Да, это Эпсилон Эридана. Вот уже три недели, как мы покинули его систему. Еще немного времени, и ты с трудом обнаружишь эту звезду. Мы пока движемся со скоростью, составляющей всего несколько процентов от световой, — но мы ее непрерывно наращиваем. Скоро видимые нами звезды начнут смещаться, созвездия станут менять очертания, пока наконец звезды не соберутся в две группы: одна впереди нас, другая — позади. Будет похоже, что мы находимся где-то посередине длинного туннеля, в который свет поступает с обоих концов. А еще звезды поменяют цвет. Это будет выглядеть странно, так как цвет звезды зависит от ее спектрального типа. От того, сколько энергии она выделяет в различных частях спектра, включая инфракрасный и ультрафиолетовый. Но тенденция будет такова: цвет тех, что впереди, будут сдвигаться к голубой части спектра, тех, что позади, — к красной.
— Наверно, это очень красиво, — произнесла Хоури, не слишком впопад, — но я никак не пойму, при чем тут призраки?
Вольева слегка улыбнулась.
— Я чуть не забыла о них. Просто позор!
И тут же сказала что-то браслету, но так тихо, что Хоури не расслышала, о чем она попросила корабль.
Стонущие голоса проклятых душ заполнили каюту.
— Вот и призраки, — сказала Вольева.
Бестелесный Сил вест парил над похороненным городом.
Окружавшие его стены вздымались ввысь. Их покрывали надписи, число которых было эквивалентно минимум десяти тысячам печатных томов амарантянского текста. Хотя иероглифы были всего несколько миллиметров в высоту, а он парил в сотнях метров от стены, ему достаточно было лишь сфокусировать свое зрение на определенном участке, чтобы четко увидеть написанные там слова. Когда он делал это, переводящие алгоритмы начинали перерабатывать текст в нечто близкое к каназианскому, а собственные полуинтуитивные процессы Силвеста продолжали процесс расшифровки надписей. Обычно Силвест соглашался с программами, но иногда они упускали некоторые существенные контекстно-зависимые тонкости.
Одновременно, пребывая телом в Кювье, он вслепую делал короткие заметки, на ощупь заполняя ими страницу за страницей в своем бюваре. В последние дни ему особенно нравилось писать пером, избегая, насколько возможно, новейших технических средств. Цифровые устройства были слишком доступны его врагам для последующего манипулирования. Во всяком случае, если его записи разорвать и уничтожить, они просто навсегда исчезнут, а не вернутся к нему, чтобы преследовать его в образе, приспособленном для использования в чьей-то чуждой идеологии.
Он закончил перевод очередного раздела, дойдя до изображения фигуры со сложенными крыльями, что означало конец абзаца. Потом оторвался от танцующей перед глазами стены, покрытой иероглифическими надписями, вложил в бювар закладку, закрыл его, сунул, не глядя, в ящик стола и вытащил другой бювар. Открыв его на закладке, Силвест провел пальцем по странице сверху вниз, определяя на ощупь, где кончается написанный чернилами текст. Положив книгу точно параллельно краю стола, он установил перо на конец текста и стал писать дальше.
— Слишком усердно работаешь, — сказал голос Паскаль.
Она вошла в комнату так тихо, что Силвест ее не услышал. Теперь ему следовало представить ее или стоящей около него, или сидящей рядом с ним в кресле, как оно и было на самом деле.