Страница 224 из 228
Туннель расширился, и Силвест оказался в огромном фасетчатом зале, купающемся в том же мертвенном голубом сиянии. Зал был полон странными, повисшими в воздухе, предметами, которые чем-то напоминали ему человеческие клетки под микроскопом. Эти предметы были очерчены прямыми линиями и образовывали сложные переплетения квадратов, многоугольников и ромбоидов. Висящие скульптуры было невозможно соотнести ни с одной эстетической тенденцией.
— Что это? — спросил он почему-то шепотом.
— Думай о них, как о головоломках, — ответил Похититель Солнц. — Идея заключается в том, что ты, будучи разумным исследователем, должен ощутить любопытство и желание завершить их, собрать в некие геометрические конструкции то, что предстало перед тобой в виде отдельных частей.
Силвест понимал, что имеет в виду Похититель Солнц. Вот, например, ближайшее к нему сочетание… Было очевидно, что несколькими движениями, он сможет превратить его в тессеракт… хм… соблазнительно…
— Я не хочу делать этого, — сказал он.
— А тебе и хотеть не надо. — Для демонстрации Похититель Солнц заставил руки скафандра протянуться вперед к набору, который, кстати, был куда ближе, чем казалось Силвесту. Его пальцы ухватили первую форму и перенесли ее на нужное место — Будут и другие тесты, и другие кабинеты и залы, — продолжал инопланетянин. — Твои ментальные процессы будут подвергаться испытаниям, а позже то же самое произойдет и с твоей биологией. Я не могу сказать, что последние процедуры доставят тебе большое удовольствие. Но и фатальными они тоже не будут. Конечно, они задержат проведение других тестов, которые призваны дать более обширную картину образа врага. — В голосе этого существа появилось нечто отдаленно похожее на юмор. Похоже, долгое пребывание в компании людей позволило ему обзавестись кое-какими человеческими чертами. — Ты, к сожалению, будешь единственным образцом человека, который войдет в эту машину, но заверяю тебя, образец из тебя получится великолепный.
— Вот тут-то ты ошибаешься, — ответил Силвест
В безжалостном, почти беззвучном голосе Похитителя Солнц послышался первый намек на испуг.
— Прошу изъясниться.
Некоторое время Силвест молчал, как будто обдумывая его требование.
— Кэлвин, — начал он, — я хочу кое-что сказать. — Даже в этот момент он еще не знал ни того, что он скажет, ни того, к кому он обращается. — Когда мы были в Белом Свете, когда мы разделяли с тобой все, содержащееся в этой матрице Гадеса, я выяснил кое-что. Кое-что, что я должен был бы узнать годы назад.
— О себе, не так ли?
— Да, о себе. О том, кто я такой. — Силвесту хотелось разрыдаться. И разрыдаться именно сейчас, когда представился последний шанс сделать это, но искусственные глаза не позволили. Он никогда не плакал. — Это я о том, почему не могу тебя ненавидеть, если не обращу ненависть на себя самого. При условии, если я вообще ненавидел тебя когда-нибудь.
— Значит, все-таки не сработало? Я имею в виду то, что я хотел сделать из тебя. Но не стану врать — я вовсе не разочарован тем, что из тебя получилось. — Кэлвин тут же поправился: — Тем, что получилось из меня.
— А я рад, что все выяснилось, хоть и поздно.
— Что ты собираешься сделать?
— Ты отлично знаешь что. Мы же все теперь делим пополам. — Силвест вдруг обнаружил, что смеется. — А теперь ты узнал и все мои секреты.
— А, так ты о том — самом маленьком? Да?
— Что? — проскрипел Похититель Солнц. Его голос походил на треск разрядов в приемнике, вызванный деятельностью далеких квазаров.
— Я ведь считал, что ты знаешь все о моих разговорах на корабле, — сказал Силвест, обращаясь уже к инопланетянину. — Я имею в виду тот вечер, когда я блефовал.
— Блефовал? О чем ты?..
— О горячей пыли в моих глазах, — ответил Силвест. Он снова расхохотался, но теперь уже громче и веселее.
А потом задействовал несколько нервных спусковых сигналов, которые так долго и прилежно хранил в памяти и которые, в свою очередь, вызвали целый каскад событий в токах его искусственных глаз, а затем и в крупинках антиматерии, вделанных в них.
И тогда появилась вспышка, такая яркая, такая чистая, что равных он не видел даже в портале, ведущем в Гадес.
И больше не было ничего.
Вольева первой увидела это.
Она все ждала, когда же «Бесконечность» прикончит ее. Она следила за огромным коническим корпусом корабля, черным как ночь, который, затмевая звезды, скользил к ней с акульей неуклонностью. Где-то внутри этой огромной туши различные системы спорили между собой, как лучше отправить ее на тот свет и какой способ будет занимательнее. Только этот спор и мог служить объяснением тому факту, что ее еще не убили, поскольку сейчас она была в досягаемости для любого орудия корабля. Возможно, что присутствие на корабле Похитителя Солнц придало «Бесконечности» болезненное чувство юмора, готовое, например, предать ее смерти с садистской медлительностью — процесс, который начался с убийственного ожидания того, чтобы хоть что-нибудь произошло. Воображение Вольевой превратилось сейчас в ее самого заклятого врага. Оно умело напоминало ей обо всех системах, какие могли бы потрафить вкусам Похитителя Солнц: о таких, которые могли кипятить ее несколько часов или обрубать ей конечности одну за другой, не убивая, или, например, о лазерах, которые могут использоваться для прижигания плоти, или, наконец, об отрядах роботов, которые просто раздавят ее. О, мозг Вольевой работал великолепно! Именно его плодовитости она была обязана возникновением столь большого числа способов казни.
И вдруг она увидела это.
Это была вспышка на поверхности Цербера, примерно там, где находится «Плацдарм». Она длилась какую-то долю секунды — гигантский светляк, вспыхнувший в недрах этой планеты только для того, чтобы тут же погаснуть.
Или это был колоссальный взрыв?
Ей казалось, что она видит, как взлетают вверх обломки камней и оплавленных механизмов.
Хоури потребовалось время, чтобы примириться с фактом, что она все еще не умерла, несмотря на уверенность в том, что уж сейчас-то все должно неизбежно кончиться. Как самое малое, она ожидала прихода боли, когда ее сознание перестанет действовать, а Гадес начнет рвать ее на части. Ее тело, равно как и душа, будут раздавлены и разорваны с помощью гигантских лапищ силы тяжести нейтронной звезды. Было вероятным и предположение, что она проснется и ощутит самую дикую головную боль — хуже той, с помощью которой Мадемуазель будила в ней погребенную память о Войне Утренних Зорь. Только на этот раз мигрень должна была быть следствием перебора алкогольных напитков.