Страница 18 из 20
Я поднялся на мостик. Дигирнес протянул руку.
— Доброе утро, мистер Колчин. Хау дид ю слип? — Он изъясняется со мной на непонятной смеси русского с английским.
— Отлично. Никогда не спал лучше…
…Когда это было? Мы лежим на траве перед серо-красным административным корпусом нашего института. В моторной лаборатории ревёт двигатель. Нина читает вслух конспекты. А я сплю. Сплю под рёв двигателя и голос Нины, перечисляющий формулы расчётов, днём, посреди институтского двора, накануне последнего экзамена… Когда это было? Всего два года назад. Летом сорокового…
— …Воздух, — говорит Дигирнес. — Воздух нашего Норвежского моря — лучшее средство от всех болезней. Верно, Роал?
Мой сосед по каюте штурман Иенсен молча кивает. Его нелегко заставить заговорить. Дигирнес — исключение среди норвежцев. В его роду все мужчины становились пасторами. Он первым, мальчишкой убежав из дома, нарушил традицию. Но груз наследственности давал себя знать.
— А я не спал, — вздыхает Дигирнес. — Проклятая старость…
— Беседовали с богом?
Дигирнес испытующе смотрит на меня, ожидая подвоха. Но я абсолютно серьёзен.
— Нет, — говорит Дигирнес, — слишком много забот. Для беседы с ним надо иметь покой на душе…
Над морем расходился туман. Вода была серо-зелёной, местами белел битый лёд. Небо облачно. Это успокаивало. Мы опасались немецких бомбардировщиков.
Базируясь на севере Норвегии, гитлеровцы зорко стерегут эту зыбкую тропинку, связывающую нас с союзниками. В мае им удалось потопить два английских крейсера. В июле — растрепать огромный караван, или, как говорят англичане, «конвой». Из тридцати пяти судов пошли ко дну двадцать два.
От камбуза тянуло дымком. Сейчас меньше качало. Я почувствовал голод.
— После завтрака приходите ко мне! — крикнул Дигирнес. — Я сейчас передам вахту.
2
Когда я вошёл в каюту, капитан сидел перед старинной библией в кожаном переплёте — реликвией, переходившей из поколения в поколение Дигирнесов. На столе стояла квадратная бутылка джина, дымящийся термос с кипятком и открытая банка консервированного лимонного сока. Мы вошли в полосу битого льда. Сильно похолодало, и всему экипажу полагалась к обеду порция водки. Но, судя по покрасневшему лицу Дигирнеса, он начал пользоваться этой добавкой к рациону ещё до первого завтрака.
Капитан знаком указал мне на стул.
— Вы слышали когда-нибудь про бой Давида с Голиафом?
— Немного. Кажется, Давид уложил его камнем из рогатки.
— Из пращи, пращи, юный язычник… «И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб, и он упал лицом на землю. Так одолел Давид филистимлянина пращой и камнем, меча же не было в руках Давида», — Дигирнес шумно захлопнул книгу. — Что вы будете пить? Чистый джин?
— Никак не привыкну к этой солёной водке. Лучше грог.
Капитан одобрительно кивнул. Он собственноручно готовил грог, рецептом которого очень гордился. Надо признаться, рецепт был не очень замысловатый: на полстакана водки — полстакана крутого кипятку, несколько кусков сахара и немного лимонного сока. Дигирнес наполнил два стакана.
— Ну-ка, попробуйте.
Я осторожно отпил глоток обжигающего напитка.
— Ну как? Не мало джина?
— Нет. В самый раз.
Дигирнес отхлебнул добрую половину своего стакана, поморщился.
— Горячая вода. — Он долил свой стакан из квадратной бутылки. — Давайте я вам тоже добавлю.
— Спасибо. Мне достаточно.
— Вы совсем не похожи на русского. Я встречал в ваших портах немало парней, которые умели выпить. У всех вас только один неисправимый недостаток — вы атеисты.
Дигирнес допил стакан и тут же налил себе снова. Что-то случилось. Недаром он перечитывал притчу о Давиде и Голиафе. Капитан не мог простить позора девятого апреля сорокового года, сданных без выстрела береговых укреплений Нарвика, несработавших минных полей у входа в Осло-Фиорд. Юный Давид смог победить великана Голиафа. Почему же сдалась почти без боя его маленькая гордая страна? Но что заставило Дигирнеса сегодня снова вспомнить об этом?
— Вы чем-то расстроены, капитан?
— Нет, всё хорошо. Всё идёт хорошо. Слишком хорошо, чтобы это продолжалось долго… Налить вам ещё?
— Только немного. Я ещё не спускался в трюм.
Дигирнес посмотрел на меня поверх стакана.
— Вы думаете, кому-нибудь ещё нужны эти станки?
— Полагаю, да.
Дигирнес налил себе чистого джина.
— Я слушал сегодня сводку, — сказал он. — Бои идут уже у Волги.
Было очень трудно услышать это, но я сдержался и как можно спокойней сказал:
— Дальше они не пройдут.
— Вы уверены?
— Да. У Волги сейчас стоит вся Россия.
— У вас гигантская страна, но не всё, мой друг, решается размером, — вздохнул Дигирнес. Он продолжал думать о своем. — Нас, норвежцев, всего три миллиона, но если у вас был Пётр Великий, то у нас король Сверре. У вас Достоевский и Толстой, а у нас Бьёрнсон и Ибсен.
Дигирнес вдруг притих и, допив стакан, буркнул:
— Это честный морской счёт. Книги Гамсуна я ещё год назад выбросил за борт.
Он взял бутылку и потянулся к моему стакану. Я накрыл его ладонью.
— Нет, мне хватит… Видите ли, капитан, у нас нет не только Гамсуна, но и Квислинга.
Это было жестоко по отношению к старику, но он слишком раскис сегодня.
У него в Тромсё осталась семья, он не видел её уже больше двух лет. Дигирнес опять налил себе.
— Кретины с протухшим жиром вместо мозгов! — вдруг воскликнул он. — Обжирались копчёной селёдкой и думали, что нас оставят в покое в наших фиордах… Офицеры генерального штаба смотрели фильм в германском посольстве, когда над побережьем уже летели самолёты Геринга. Командующий вторжением прибывает в Осло накануне с дипломатическим паспортом, как на курорт, и во время уличных боёв звонит по междугородному телефону в Гамбург своему начальнику! Чёрт побери! Троянский конь в стране викингов! Нас предали! Будь трижды прокляты сытость и беспечность!
Дигирнес залпом допил стакан. Таким он мне нравился больше.
— Запомните, мистер Колчин: всё сосчитано, взвешено, разделено! Валтасаров пир справляют там сейчас. Огненные слова — мене, текел, фарес — уже горят на скалах, и гибель победителей будет страшнее смерти нечестивого вавилонянина!
Переплёт старинной библии жалобно пискнул под ударом кулака.
В иллюминатор заглянуло солнце. Я посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать. Я поднялся.
— Куда вы? — спросил Дигирнес.
— Вышло солнце, Иенсен сейчас будет брать широту. Дигирнес улыбнулся.
— Я всё забываю, что вам только двадцать пять лет.
3
Я стоял на мостике с секстантом в руках и старался поймать отражение солнечного луча. Мне была немного знакома авиационная навигация — во время лётной практики в институте я работал дублёром штурмана и теперь пользовался каждым случаем, чтобы постичь премудрость кораблевождения. Молчаливый Иенсен уже доверял мне самостоятельно определяться по солнцу.
Мне почти удалось совместить солнечный луч с точкой горизонта, как вдруг горизонт сдвинулся с места. Это было невероятно. Я снова навёл прибор. Намеченная точка оторвалась от горизонта. Она приближалась к нам. Я опустил секстант и взял бинокль. С юга к нашему каравану, спутав осень с весной, стремительно приближался чёткий клин журавлиной стаи.
И в тот же миг завыли сирены судов. Послышалась команда Иенсена. На «Олафе» забил колокол громкого боя.
Я бросился на корму — там, у пожарной помпы, было моё место по боевой тревоге. На палубе со мной столкнулся спешивший на мостик Дигирнес. Кажется, он даже не заметил меня.
Бой длился всего несколько минут. Он окончился раньше, чем я успел добраться до своей помпы. «Юнкерсов» встретил огонь всех зенитных стволов кораблей конвоя. Клин раскололся пополам и исчез из виду. Через несколько мгновений «юн-керсы» появились с востока. Конвой не успел закончить перестроение. Несколько машин прорвалось к транспортам. На «Олафе» забили пулемёты.