Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 58 из 74

Во всех расчётах вашей внешней и внутренней политики вы исходите не из любви к Родине, которая вам чужда, а из животного страха потерять личную власть.

Ваша беспринципная диктатура, как гнилая колода, лежит поперёк дороги нашей страны.

«Отец народа», вы предали побеждённых испанских революционеров, бросили их на произвол судьбы и предоставили заботу о них другим государствам. Великодушное спасение человеческих жизней не в ваших принципах. Горе побеждённым! Они вам больше не нужны.

Еврейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними двери нашей страны, которая на своих огромных просторах может гостеприимно приютить многие тысячи эмигрантов.

Как все советские патриоты, я работал, на многое закрывая глаза. Я слишком долго молчал. Мне было трудно рвать последние связи не с вами, не с вашим обречённым режимом, а с остатками старой ленинской партии, в которой я пробыл без малого 30 лет, а вы разгромили её в три года. Мне было мучительно больно лишиться моей Родины.

Чем дальше, тем больше интересы вашей личной диктатуры вступают в непримиримый конфликт с интересами рабочих, крестьян, интеллигенции, с интересами всей страны, над которой вы измываетесь, как тиран, дорвавшийся до единоличной власти.

Ваша социальная база суживается с каждым днём.

В судорожных поисках опоры вы лицемерно расточаете комплименты «беспартийным большевикам», создаёте одну за другой привилегированные группы, осыпаете их милостями, кормите подачками, но не в состоянии гарантировать новым «калифам на час» не только их привилегии, но даже право на жизнь.

Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго.

Бесконечен список ваших преступлений! Бесконечен свиток ваших жертв! Нет возможности всё перечислить.

Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов.

Ф. Раскольников.

17 Августа 1939 г.

— Неплохое дополнение! — процедил сквозь зубы Борис. — Давай свои комментарии, Степан!

Медведев отхлебнул чай и начал:

— Они будут коротки: истребление специалистов в промышленности, сельском хозяйстве и в других областях государственной и общественной деятельности при Сталине проходило планомерно и отнюдь не отставало от темпов истребления военных руководителей. Помните упомянутую в докладе Хрущёва на XX съезде резолюцию Кагановича? Истребляли нужных людей тысячами и миллионами, и экономика страны, естественно, должна была реагировать на это снижением темпов производства.

На войне Сталин защищал не Родину, а себя самого, при строительстве социализма и материальной базы коммунизма он укреплял, прежде всего, свою деспотию: тут интересы народа и врага народа сливались, и в меру сил последний старался, уничтожая кадры и разрушая экономику, не мешать народу делать своё дело, при условии сохранения личной диктатуры. Так была выстроена система экстенсивной экономики, а чтобы она не распалась, был придуман принцип высших интересов, при которых нужно было давать продукцию невзирая на потери, давать её во что бы то ни стало. Возникла экономическая система, противоречащая элементарным правилам экономики, — себестоимость продукции превышала продажную или объективную её стоимость, а разница покрывалась за счёт скрытых налогов на труд, то есть за счёт беспощадного ограбления населения. Изоляция от внешнего мира ограждала устойчивость этой нездоровой системы — она могла существовать только под стеклянным колпаком.

До войны у нас ничего не было, и строить на пустом месте можно было и при такой нерациональной системе: кое-как она выполняла свои функции и, разбазаривая половину национального дохода страны, на остальную половину сумела положить начало нашей индустриализации.

После войны положение круто изменилось к худшему: жизнь вынудила отказаться от полной самоизоляции, начался взрыв всемирной технической революции, Хрущёву пришлось снять стеклянный колпак, и вот тут-то и обнаружилась полнейшая несостоятельность сталинской экономики без экономического обоснования в виде прибыльности.

Первейший принцип, на котором зиждятся хрущёвские наука, экономика и общественная жизнь, — это анти-НОТ, то

есть антинаучная организация труда. Анти-НОТ — это железный закон хрущёвщины. Наследник Сталина пытается, оставляя всю порочность сталинской системы, состряпать какую-то другую путём всяческих реформ, согласно басни Крылова «Квартет». Но от перемены мест слагаемых сумма остается той же, и мы подошли к рубежу, когда наше отставание с каждым годом станет всё очевиднее, всё бесспорнее.

Степан сделал паузу и стукнул ладонью о стол.

— Нужна коренная перестройка, точнее — ломка сталинской экономической системы. Для ломки нужен авторитетный, сильный и культурный руководитель. Типа царя Петра или Ленина. Такого человека у нас нет, а добровольно освобождать тёпленькие насиженные места ни бюрократы, ни пьяницы и лодыри не захотят: перестройку встретят в штыки и сверху, и снизу, а ломать сопротивление у нас некому — рискнуть на безработицу, на роспуск нерентабельных колхозов и закрытие фабрик и прочие решительные меры у нас никто не возьмется. Вывод: будут приняты паллиативные меры, на дыры здесь и там будут нашиваться заплаты до тех пор, пока сталинско-хрущёвский кафтан вдруг не лопнет по швам.

— И что же тогда будет? — спросили мы.

— Тогда народ или выдвинет нового Ленина и спасёт достижения революции, подведя под экономику здравые основания в форме новой нэп, или наша экономика не вынесет давления мировой технической революции и половины национального дохода уже окажется недостаточно для поддержания равновесия, и страна начнёт хиреть так, как на наших глазах хиреют, скажем, буржуазная Англия или социалистическая Чехословакия: непомерно пышная и дорогая политическая надстройка слетит с жидкого основания. Она уже содрогается, и отсюда отчаянные и бесполезные броски Никиты в разные стороны, а убыстряющаяся гонка вооружений подталкивает этот процесс. Настанет мгновение, когда нужно будет решиться. Как это называется у Хемингуэя, Дима?

— Моментом истины!

— Правильно. Этот момент истины для нашей страны медленно, но неизбежно приближается. Вот всё, что я хотел сказать как экономист. Теперь твой черёд, Дима!

Снова разлили чай. Сидящие за столом задвигались, заговорили, наконец постукивание ложечек и чашек кончилось и Степан объявил:

— Всё! Начинай!

Я вынул свои бумаги.

— Товарищи, сейчас входит в моду тема разведывательной работы. От замалчивания мы переходим к восхвалению подвигов настоящих и главным образом выдуманных. Я хочу включиться в общее течение и заготовил интервью некоего журналиста со мной.

Все улыбнулись.

— Как?! Оригинально!

— Не очень! Это — вынужденный трюк: я не могу рассказать кому-нибудь оперативные дела, составляющие служебную тайну с тем, чтобы он сам затем отобрал бы то, что можно печатать без ущерба для нашей страны. Поэтому дело самого отбора и зашифровки материала я взял на себя и написал репортаж о встрече репортёра с бывшим разведчиком и в своих ответах дал довольно любопытную картину быта и работы советских разведчиков в предвоенное время.

Устраняя точные данные, цифры и имена, я обокрал самого себя, но что поделаешь — может, хоть в таком оскоплённом виде мой материал увидит свет. Я хочу посоветоваться с дежурным офицером в приемной КГБ. Перспектива получения разрешения невелика — пять процентов против девяноста пяти, но попытаться стоит: опубликование репортажа мне мыслится как барабанная реклама моего имени перед выходом из печати африканского романа и последующих книг. Отсюда и хлесткий стиль изложения, и густая приправа полагающейся фразеологии — ведь иначе не напечатают! Если захочет редакция, можно разбавить водой мою крепкую спиртовую настойку так, чтобы получился более приличный напиток. Но для нас сегодня это не важно, я зачитаю текст, а потом дам к нему коротенький комментарий. В нём-то и зарыта собака. Слушайте!