Крысолов. На берегу

Он вошел в палатку, усталый, измученный опасениями. Санитар еще издали его заметил.

— Подождите здесь, — сказал он. — Я доложу Herr Oberstabarzt[68].

Он скрылся в палатке. Старик остался у входа и терпеливо ждал. Вечер наступал прохладный, теплые лучи солнца были приятны. Как бы чудесно остаться свободным, возвратиться на родину. Но он устал, очень, очень устал. Если бы только пристроить детей, можно и отдохнуть.

Из палатки вышел врач, ведя за руку ребенка. Этот новый, незнакомый ребенок сосал конфету. Чистенький, совсем коротко, под машинку остриженный мальчик. В желтом свитере, в коричневых коротких штанишках, носках и новых башмаках. Все на нем было новехонькое, и Хоуарду показалось, будто эти вещи ему знакомы. От мальчика сильно пахло зеленым мылом и дезинфекцией.

На шее мальчика белела чистейшая повязка. Он улыбнулся старику. Хоуард смотрел и не верил глазам. Врач сказал весело:

— So! Мой санитар его выкупал. Так лучше?

— Замечательно, Herr Doktor, — сказал старик. — И одели его. И перевязали. Просто не знаю, как вас благодарить.

Врач напыжился.

— Вы должны благодарить не меня, мой друг, — сказал он с тяжеловесным благодушием. — Не меня, а Германию. Мы, немцы, принесли вам мир, чистоту и порядок, и это есть истинное счастье. Больше не будет войны, больше вы не будете скитаться. Мы, немцы, — ваши друзья.

— Да, мы понимаем, Herr Doktor, — тихо вымолвил старик.

— So, — сказал врач. — То, что Германия сделала для этого мальчика, она сделает для всей Франции, для всей Европы. Наступил новый порядок.

Последовало неловкое молчание. Хоуард хотел было сказать что-нибудь уместное, но желтый свитер приковал его взгляд, вспомнилась та женщина в лавке — и все слова вылетели из головы. Минуту он стоял в растерянности.

Врач легонько подтолкнул к нему мальчугана.

— То, что Германия сделала для этого маленького голландца, она сделает для всех детей в мире, — сказал он. — Возьмите его. Вы его отец?

Страх подстегнул мысли старика. Лучше всего полуправда.

— Этот мальчик не мой. Он потерялся в Питивье, он был совсем один. Я хочу передать его в монастырь.

Немец кивнул, удовлетворенный ответом.

— Я думал, вы тоже голландец, — сказал он. — Вы говорите не так, как эти французы.

Не следовало опять называть себя норвежцем, это слишком близко к Германии.

— Я с юга, — сказал Хоуард. — Из Тулузы. Сейчас гостил у сына в Монмирай. В Монтаржи мы потеряли друг друга, не знаю, что с ним сталось. Со мной мои внуки. Они сейчас на площади. Они очень хорошие дети, мсье, но хорошо бы нам вернуться домой.

Он все говорил, говорил, вдавался в подробности, притворяясь старчески болтливым. Врач грубо отвернулся.

— Ладно, забирайте своего пащенка, — сказал он. — Можете возвращаться домой. Боев больше не будет.

И ушел в палатку.

Старик взял мальчика за руку и повел вокруг церкви, чтобы миновать магазин готового платья. Розу с Шейлой и Пьером он нашел примерно на том же месте, где их оставил. Но Ронни и след простыл.

— Роза, а где Ронни? — тревожно спросил Хоуард. — Куда он девался?

— Он так гадко себя вел, мсье, — пожаловалась Роза. — Он хотел смотреть танки, и я ему сказала, что туда нельзя ходить. Я ему сказала, что он очень, очень гадкий мальчик, мсье, и что вы очень на него рассердитесь. А он все равно убежал.

— Можно, и я пойду смотреть танки, мистер Хоуард? — звонко пропищала Шейла по-английски.

— Сегодня нельзя, — машинально ответил он по-французски. — Я ведь вам велел всем оставаться здесь.

Он нерешительно озирался. Непонятно, оставить ли детей на месте и одному искать Ронни или взять их с собой. Любой шаг может навлечь на детей опасность. Если их оставить, как бы не случилось еще хуже. Он взялся за ручку коляски и покатил ее вперед.

— Пойдемте, — сказал он.

Пьер придвинулся к нему и прошептал:

— Можно, я повезу?

Впервые малыш заговорил с ним сам. Хоуард уступил ему коляску.

— Конечно, вези, — сказал он. — Помоги ему, Роза.

И пошел с ними туда, где стояли танки и грузовики, со страхом всматриваясь в толпу. Вокруг машин собрались немецкие солдаты, серые, усталые, и усердно старались расположить к себе недоверчивых местных жителей. Иные чистили свое обмундирование, другие хлопотали у машин. У некоторых в руках были небольшие разговорники, и они старались завязать разговор с французами. Но те держались угрюмо и замкнуто.

— Вот он, Ронни! — сказала вдруг Шейла.

— Где? — Хоуард обернулся, но не увидел мальчика.

— Вот он, вон там, — сказала Роза. — Ох, мсье, какой он гадкий! Смотрите, мсье, он сидит в танке с немецкими солдатами!

Холодный страх пронзил сердце Хоуарда. Он плохо видел на таком расстоянии. Прищурился, напряженно всмотрелся. Да, верно, Ронни там, куда показывает Роза. Мальчишеская голова чуть видна над краем стального люка наверху орудийной башни, Ронни оживленно болтает с немцем. Похоже, солдат приподнял его и показывает, как водитель управляет танком. Премиленькая сценка братания.

Старик торопливо обдумывал положение. Ронни сейчас почти наверняка говорит по-французски, у него нет повода перейти на английский. Но ни его сестренке, ни самому Хоуарду не следует подходить близко: мальчик взбудоражен и тотчас начнет по-английски рассказывать им про танки. Меж тем надо его увести немедля, пока он не думает ни о чем, кроме танка. Едва он подумает о чем-нибудь другом, об их путешествии или о Хоуарде, он неизбежно выдаст их своей ребячьей болтовней. Стоит ему утратить интерес к танку — и через пять минут немцы узнают, что он англичанин и что старик англичанин бродит по городу.

Шейла потянула его за рукав.

— Я хочу ужинать, — сказала она. — Можно мне сейчас поужинать? Пожалуйста, мистер Хоуард, можно мне сейчас ужинать?

— Сию минуту, — рассеянно отозвался Хоуард. — Сию минуту все мы будем ужинать.

А ведь это отличная мысль. Шейла проголодалась, значит, голоден и Ронни, разве что немцы угощали его конфетами. Придется рискнуть. Тут есть питательный пункт, о котором упомянул немец, когда они входили в город; в сотне с лишком шагов дальше на площади Хоуард приметил походные кухни.

Он показал на них Розе.

— Видишь дым? Я поведу туда младших, там мы поужинаем, — сказал он небрежно. — Пойди позови Ронни и приведи его к нам. Ты проголодалась?

— Oui, monsieur. — Она подтвердила, что очень хочет есть.

— Нам всем дадут отличный горячий ужин, горячий суп с хлебом, — сказал он, стараясь вызвать в воображении картинку пособлазнительней. — Поди скажи об этом Ронни и приведи его. Я пойду с маленькими.

Он отослал ее и последил, как она бежит через толпу, босые ноги так и мелькали. Потом торопливо пошел с остальными детьми прочь, чтобы Ронни не мог их окликнуть. Успел заметить, как девочка подошла к танку и настойчиво заговорила с немцами, потом потерял ее из виду.

Помогая Пьеру толкать коляску в сторону походных кухонь, старик про себя помолился — только бы Роза успешно выполнила неожиданное поручение. А от него уже ничего не зависит. Их судьба теперь в руках двух детей и в руках божьих.

Подошли к дощатому столу, окруженному скамьями. Хоуард поставил коляску, усадил Пьера, Шейлу и безымянного маленького голландца за стол. Тут раздавали суп в грубых мисках и по куску хлеба; он получил на всех четыре миски и отнес к детям на стол.

Потом обернулся — рядом стояли Роза и Ронни. Мальчик раскраснелся, вне себя от восторга.

— Меня взяли в танк, — сказал он по-английски.

— Рассказывай по-французски, пускай и Пьеру будет понятно, — мягко сказал по-французски Хоуард.

Пока, наверно, никто ничего не заметил. Но этот город бесконечно опасен: в любую секунду дети могут перейти на английский, и тогда все пропало.

Ронни сказал по-французски:

— Там большущая пушка, мсье, и две маленьких, и управляешь двумя рукоятками, и машина делает семьдесят километров в час.

68

господину главному врачу (нем.)