Страница 53 из 78
На самом деле и без этого вымысла судьба генерала была предрешена. Не помогло и переодевание в форму рядового эсэсовца.
В начале мая Зепп Дитрих с остатками своей армии оказался на территории, оккупированной американскими войсками. Его арестовали и предали суду как участника Арденнской операции, в которой погибли многие американцы.
Суд приговорил Дитриха к 25-летнему тюремному сроку. Однако просидел он в камере за решеткой всего полтора года. Ловкие адвокаты сумели убедить сердобольных судей в его невиновности и болезни.
Вернувшись в родной город, Дитрих узнал, что жена его отвергла.
Последние годы жизни он провел в одиночестве. Скончался в собственной постели от обширного инфаркта в 1966 году в возрасте 73 лет.
В АЛЬПАХ, БЛИЗ ВЕНЫ
ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА
Путь нашего полка идет в обход Винера-Нойштадта. Капитан Белоусов стоит на обочине дороги и, щурясь от яркого весеннего солнца, вглядывается в шагающие мимо шеренги. Колонна растянулась, солдаты идут не в ногу, о чем-то говорят, и то и дело взрывается и расплескивается смех. Завидя комбата, они поспешно смолкают, прыгают козлами, чтобы попасть в ногу, и от этого шеренги пляшут и строй качается волнами.
В другой раз капитан не потерпел бы, прикрикнул и приструнил офицеров, но сейчас он лишь качает головой, силится казаться строгим в своем добродушии.
— Совсем распустились, братья-славяне! Подтянись!
Голос у него с легкой простудной хрипотцой, лицо обветрено и от загара потемнело. Из-под сбитой на затылок шапки видны липнущие колечками к потному лбу волосы. Глаза запали, и под ними набухли мешки.
Комбат высок, сухощав, с выправкой кадрового военного. Кожаная трофейная куртка стянута широким комсоставским ремнем, на тонком красном ремешке потертая планшетка с притороченным компасом, на другом боку пистолетная кобура.
Прошел всего час, как батальон вышел из боя. Утром, когда подходили к перевалу, откуда-то из лесу по колонне резанули автоматные очереди, а потом у дороги стали густо рваться мины. Шедший впереди в головной походной заставе взвод залег, втянулся в перестрелку. За ним развернулась первая рота, заняли позиции и минометчики. Горы загремели от взрывов и выстрелов. Тут же вторую роту направили в обход, и она-то и решила дело.
— Подтяни-ись! — хмурит капитан брови.
Батальон совсем не тот, каким был три недели назад, когда вступил в свой первый бой в Венгрии, где прорывали оборону эсэсовской армии: там сразу выбило почти треть личного состава. Потом тоже были бои, однако не с такими потерями. Да и солдаты уже не лезли сломя голову под огонь, выжидали, когда отработает артиллерия и минометы, обходили опасные места, хитрили. Однако и при этом роты таяли, словно весенний снег, тихо и незаметно.
Выбравшись на взгорье, дорога тянется к недалекому хребту с серыми зарослями леса на склонах. Справа внизу, в туманной дали виднеются нагромождения строений Вены. К ней и держит путь батальон, маршрут которого прочерчен на карте красным пунктиром.
Неширокая ухоженная дорога пролегает через редкие селения с аккуратными, крытыми красной черепицей домами. Вокруг домов площадки с желтым ракушечником или замощенные плиткой, на газонах стриженый кустарник.
Капитан пропускает мимо себя роты, стрелковые, минометную, пулеметную и артиллерийскую батарею с двумя пушчонками «сорокапятками». Потом размашисто шагает в голову колонны. За ним семенит солдат-ординарец с автоматом на ремне и чахлым вещмешком за спиной. В мешке гремит котелок.
Сзади слышится рокот автомобиля.
— Товарищ капитан! Кажется, генерал! — говорит ординарец, вглядываясь в несущийся по дороге «Виллис». Кургузый «Виллис» вихрем пролетает мимо и тут же тормозит. Из-под колес выбивается облачко пыли, а на асфальте остается черный след.
Генерал небольшого роста, широкогруд. Воротник кителя врезался белоснежной каемкой в короткую сильную шею.
— Карту, комбат! Гвардейцам вольно!
— Во-ольно-о! — полуобернувшись к строю, командует Белоусов.
— Задача батальону меняется. — Генерал сосредоточенно вглядывается в карту и карандашом ставит на ней точку. — Мы находимся здесь. А теперь от развилки — она впереди в двух километрах, батальону двигаться на северо-запад, в Альпы. Вот так… — Кончик карандаша ползет по карте вдоль причудливо вьющейся в горах ярко-желтой линии дороги, уходя все дальше и дальше от Вены.
— А как же Вена? — вырывается у Белоусова.
— Что Вена? Вам очень она нужна? Венские вальсы вытанцовывать? — Генерал говорит медленно и тихо — верный признак раздражительности. — Зуд у всех на Вену. Твое, комбат, дело солдатское: получил приказ, взял под козырек — и выполняй! Понятно?
— Так точно! — с подчеркнутой почтительностью вытягивается комбат.
— Ну, то-то же… Не пойдем мы на Вену. — Теперь уже в генеральском голосе слышатся нотки досады. — В Альпах будем наступать. Вашему батальону сегодня овладеть вот этим пунктом… — Он чертит карандашом овал вокруг горного селения. — Кровь из носа, но сегодня к вечеру его взять! Понятно?
Последнее командир дивизии произносит, обращаясь к подошедшему заместителю Белоусова — Третьякову. Тот ниже комбата и чуточку плотней, Да и годами постарше. Взгляд у него спокойный, вроде бы равнодушный. А у глаз — густая сетка морщин.
— Само собой, товарищ генерал, — внушительно отвечает он и вытирает ладонью взмокший лоб.
Тесня противника от Вены, наш полк втягивался все глубже и глубже в горы. Куда ни взглянешь, всюду их тяжелое нагромождение. Поросшие лесом горы слева вплотную подступают к дороге, нависают обнажениями холодного гранита. А справа, под ногами, обрыв. Дорога далеко внизу серой лентой вползает в лесную чащу и местами проглядывает сквозь буйную зелень склона. Внизу в долине рассыпаны домишки. За долиной видна гряда, за ней еще и еще. А дальше — во всю ширь горизонта протянулась в удивительных изломах цепь снежных великанов.
Помню у перевала часовенку. Рядом крест с распятием. Аккуратная, ярко раскрашенная часовня кажется игрушечной.
— Неужто в такую глухомань ходят молиться? — удивляется гвардеец Васильков. — Уж лучше бы скамьи поставили или беседку для отдыха.
— Красотища-то какая! — восклицает Третьяков.
— Ничего не скажешь: красиво, — согласился Васильков. — Только у нас, товарищ капитан, красивее.
— Где это у вас?
— А на Смоленщине. Мест таких, как в нашей родной стороне, не сыскать. Кругом раздолье да березовые рощи!..
Родная сторона!
Пусть ты не славишься красотой, пусть скромны твои поля и ничем не примечательно село или станица. Пусть неширока заросшая травой кривая улица, где весной и осенью с трудом проезжают полуторки. И дом, где ты родился и вырос, низок и тесен. Пусть ты, родная сторона, скромна, тиха и неприметна. Но прелесть твоя неповторима и ни с чем ее не сравнить.
Взмахнув рукой, Васильков вдруг охнул и стал медленно оседать. И тотчас гулким эхом прокатился одинокий выстрел.
— Да где ж он, гад? — вскрикнул Артемьев, подхватывая товарища.
Из-под пальцев из груди Василькова бьет кровь.
— Военфельдшера! Фельдшера! Ионову! — послышались голоса. — Товарищ лейтенант!
Несколько человек по кювету снесли на руках товарища в укрытие. Около него уже хлопотала вездесущая Ионова.
Перевал опустел. Только в кювете залегли разведчики: сержант Крекотин, Радайкин, неподалеку снайпер Глухов.
«Эх, Васильков, Васильков! — думаю с горечью я о солдате. — В каких переплетах тебе пришлось бывать — и пуля врага миновала. А тут вот, когда конец войны виден, не уберегла тебя судьба!»
— Серьезная рана? — спрашиваю Ионову.
— Нужно немедленно в медсанбат. Может не выжить…
— Отправляйте любой повозкой!
Слева из скал ударил немецкий пулемет, разорвалась мина, вторая… Многократно усиленные эхом выстрелы слились в глубокий гул.
Снайпер Глухов выдвинулся далеко вперед и залег в кустарнике. Он старательно всматривался, выискивая цель, изредка стрелял.