Страница 70 из 91
Как согласуется это с гем, что случится вскоре? Как согласуется с гневом и ненавистью, которые уже на пороге?
Некоторые дворяне отпали от Завиша. Им казалось — правитель слишком похож на короля Пршемысла. Им казалось — он умаляет могущество вельмож, и они подозревали, что в его высокие мысли вошла королевская сила, и обвиняли Завиша. Жаловались на него Вацлаву, вступили в союз с епископом, но король отмел их обвинения. Он подтвердил право Завиша на владения с богатыми городами и крепостями, принадлежавшими королеве, он хочет, чтобы сын Кунгуты и Фалькенштейна, Ян, был богат, он изъявляет ему свою любовь, а Завиш (как прежде) старается укрепить королевскую власть. Он разбивает козни епископа, завязывает дружественные переговоры с венгерским королем и претендует на руку сестры короля Ласло, Эржебет. Завиш строит великие планы. В сердце его нет места унынию, он молится за мертвых и готовит новые деяния.
Завиш пребывал в Буде, когда юная королева Гута переступила границы Чехии. В ее свите десять девиц, капеллан — добрый приятель епископа Тобиаша, — пять придворных, постельничий, большое число служанок и швейцарцев, назначенных заботиться об ее удобствах.
Король Вацлав с тремя сотнями рыцарей выехал навстречу супруге в Кадань. Когда оба поезда должны были сойтись, слуги зажгли свечи и на четырех жердях натянули великолепный пурпурный балдахин. Запели дудки, волынщик нажал на свои мехи, и рыцарские дружины двинулись: одна навстречу королеве, другая — королю.
Вацлав приветствовал свою супругу, затем, дав знак одному из чешских панов, молвил:
— Государыня, взгляните милостиво на этого рыцаря. Он искусен в битвах и отлично владеет мечом. Он храбр и добродетелен. Шлем его обвивает шарф, и вы без труда догадаетесь, что он держит в тайне имя той, служению которой себя посвятил.
Рыцарь преклонил колено. Король назвал его имя, перечислил победы, одержанные им в рыцарских турнирах, определил его место в свите королевы и его звание. Затем он представил Гуте еще пятерых вельмож. Первый из них назначался виночерпием королевы, второй ее постельничим, пятый — стольником. Это великая честь для рыцарей, они обрадованы, но королева печально опускает глаза.
— Одна я одинешенька в чужой стране, далеко от родного дома, но вы, король, сами будете охранять меня. Вы хороший король, и хороший супруг, и славный рыцарь. Поблагодарите же, прошу, этих дворян и скажите им, пускай они держатся где-нибудь в отдалении, и пускай примут они в свою среду тех, кто пришел вместе со мной в ваши пределы. Заклинаю вас Спасителем и той любовью, какую предписывает вам честь, — будьте, король, мне в помощь! Коварные люди в вашей стране чернят перед вами верных придворных, неверных же восхваляют и кладут враждебные чувства между вами и моими родными, между вами и епископом Тобиашем. Король, послушайтесь советов моего отца и удалите от себя этих коварных! Держитесь верных! Мне же позвольте зреть знакомые лица, дабы не оставаться совсем одинокой, когда торжества или дела государственные отзовут вас из столицы!
Король согласился, мысленно говоря себе: «Завиш, Завиш! Дурной совет ты мне подал! Неладно ты говорил, нехорошую мысль внушил мне. По твоему настоянию хотел я отослать приближенных королевы, и что же вышло? Ничего хорошего, ибо королева огорчена, боится коварства наших людей, и я испытываю великий стыд за то, что испугал ее и должен теперь менять свое решение…»
Есть возраст, есть годы и периоды, когда человек с великим негодованием обращается против своих наставников, когда он жаждет самостоятельности и оскорбляется отеческой опекой. Есть возраст, когда юноши — голова в огне и смятение в сердце (от любви ли, от жажды любви или дела) — хватаются за меч, и восстают всеми силами, и перечат отцам и старшим братьям.
Есть возраст неопределенности, есть сердца, терзаемые сомнениями. Кто жил в заточении и узнал страхи, кроющиеся во тьме, и слышал жуткий крик филина, кто прошел подземельями ужасов, кому еще снится место страданий (этот сад, эта изнанка рая, этот страшный узел времени, в котором сплелись день и ночь); кто познал тоску темниц, паутины в которых шевелит смерть, кто узнал самое страшное и видел косящий взгляд измены, — как же может тот не поверить, что где-то в засаде опять притаился наемный убийца?
— Король, вы грустны, вы проводите много времени за молитвой. По ночам из часовни доносятся глухие удары. То не ваше ли чело, король, бьется о каменные плиты? За что вы молитесь? За душу свою, что столь ласкова, или за своего недруга? Король, ваши мысли — о Завише? Он вступил в союз с Хенриком Вратиславским, через брак вошел в родство с венгерским королем, а ведь эти два суверена — ваши враги! А далее? Или не знаете вы, что пойман убийца, бродивший под стенами? Разве мало доказательств тому, что Завиш покушается на вашу жизнь? Не тянется разве он к трону, и не его ли сторонники беспрестанно раздувают смуты и войны? По пустячному поводу, король, разошлись вы с Альбрехтом Габсбургом; слово предателя посеяло неприязнь между вами и теми, кто склонен к любви. Ах, король Вацлав, за что же вы молитесь — за то, чтобы Господь и Дева Мария вырвали вас из тенет человека, присвоившего герцогский титул, или за душу вашего сыночка, ныне пребывающего в раю?
Король молчит, не отвечает. Не может он ни спать, ни поднять взоры к ясному небу, он охвачен тоской. Измена его ужасает — и не отличает он правды от низкой клеветы.
А Завиш?
Что до епископа, то Завиш его презирает. Что до дворян, отпавших от него, то их он собирается наказать. Окруженный верной дружиной, слишком любимый, слишком жадный к жизни, стремится он вырваться оттуда, где ему тесно. Интриги лишь укрепляют его доверчивость, хмурое молчание подстегивает его доброе отношение. Он уверен в своей воле, уверен в своем короле.
С наступлением зимы Эржебет Венгерская родила Завишу сына. Герцог благодарит Деву Марию, покровительницу рожениц, и пишет два письма. Первое — чешскому королю Вацлаву, второе — королю Венгрии, брату своей жены. Письмо Вацлаву начинается так: «Королю, высокому, доброму, ласковому, с которым я провел долгие годы и который скорбит о смерти своего сына». Дописав эти первые строки, вкладывает Фалькенштейн все сердце свое в слова утешения. Он молит доброе Небо не пресекать течения жизни. Возвеличивает род Пршемысла, возвеличивает короля и его королеву и просит, требует, настаивает, чтобы король соизволил почтить замок Завиша и присутствовать на торжестве крестин.
Затем Завиш подписал второе письмо и привесил печати. Он рассчитывал, что оба короля встретятся под счастливым знамением, и вернутся тогда времена определенности, решительности, времена подвига.
Король Вацлав отетил сразу:
«Завиш, молю Бога благословить тебя. Шлю тебе свою любовь и одаряю твоего сына. По душе мне и приглашение, что прислал ты ко мне со скорым гонцом, только хочу я, чтобы ты сам приехал за мною в Пражский град и чтобы за приятными беседами незаметно пробежало время моей поездки к тебе».
В зале Пражского града беседуют Завиш и король Вацлав. Едва последний произнес несколько ласковых слов, снаружи поднялись крики. Король встал; он смотрит через плечо Завиша, взгляд его скользит мимо лица Завиша, король бледнеет и уходит в смятении. В зал врываются девять вооруженных человек.
— Завиш из Фалькенштейна, называющий себя герцогом, — ты пленник короля!
Завиш не сдается. Выкрикнув ответ, он наносит удары, страшные, смертельные. Где-то за стеной король, прислушиваясь к глухому шуму, прижимает кулаки к сердцу.
Девятеро одолели. Ни один не остался без отметин, двое убиты, некоторые при последнем издыхании, но Завиш схвачен. Связав ему руки, тащат его в темницу, что в башне по названию Белая. В тесное подземелье у четвертых ворот на третьем дворе брошен он.
Что повествует летопись дальше? Завиш остался несломленным!
Через окошко темницы слышали люди его звучный голос, и часто мужчины и женщины плакали там, уткнувши лицо в сгиб локтя.