Страница 22 из 78
Меж тем Вацлав закончил обряд и, сняв церковные одеяния и отложив византийские украшения, заговорил с королем. Не прекращая беседы, они подошли к прелатам, и тут князь, обратясь к ним, молвил такие слова:
— Земли западные и земли восточные сходятся в одном месте, и место это — в пределах моего обзора. Оно — в этом краю, который я вижу окрест себя. Оно — там, куда ни обернусь. Я вижу ангела, летающего по мою правую и по мою левую руку. Я вижу ангелов, витающих в просторах этого места. И я вижу у них под ногами храм, вижу храм и свод для собраний. Я вижу строение в новой манере и искусности, я вижу храм, о коем вел речь монах с западной стороны, и храм этот полнится сокровищами, которые унаследовал я от отца моего и которые усердно и бережно храню.
Молвив так, с великой страстностью стал Вацлав говорить о монахе, что видывал рейнские костелы и внушил ему мысль приняться за возведение подобного строения. Мысль эта увлекла его. Пред его внутренним взором рождались отныне картины строительных работ, и приемы искусного мастерства, восточного и западного, соединялись в единое целое.
Вацлав говорил словами восторженными, и король слушал его, но не мог понять. Король внимал его словам, епископы приклоняли к ним свой слух, однако ни королю, ни епископам не дано было уловить суть речей князя. Не могли они уследить за их смыслом.
Король был в волнении. Он смотрел вдаль на окружавшие холм леса, на пустынную Летненскую равнину и снова переводил взор на глиняные валы и на сбившиеся в кучу деревянные строения Пражского городища; различал острия палисадников и грубо отесанные бревна стен; скользнул взглядом по голой сланцевой скале, отметил топорность работы, и в голове его мелькнуло воспоминание. Король был взволнован, и жалость повергла его в уныние.
Искусство старинных мастеров эпохи Карла Великого ко времени правления Генриха кануло в небытие. Германию уже не украшали храмы, приходили в запустение города, и меж каменьев рассевшихся построек пробивалась трава. Это воспоминание, осознание упадка и чувство сожаления промелькнули в голове короля. Они не облеклись в слова, но в странном хаотическом беспорядке зазвучали в мыслях, обжигая, словно гнев, что ни с того ни с сего вдруг охватывает душу. И поворотился король к епископам, и принялся их укорять. А епископы и монахи решили, что негодование короля вызвано их бессмысленными речами, которые они изливали перед Вацлавом, требуя смерти его брата. И ответили они такими словами:
— Болеслав изводит народ твой, даже большие скопления людей не могут чувствовать себя в безопасности, окажись они перед ним. Мечом достает он всякого, кто замешкается у ворот, и если выйдут десять воинов, то воротится только один.
Высказав такие слова, приволокли священники старика, что накануне спасся из лесу на краденой кобылке, и принудили его подтвердить сказанное. Однако тут между властителем и епископами встал Болеслав и молвил:
— Тот, кто украдет коня неоседланного, заслуживает кары, ему отсекают десницу. Того же, кто уведет коня снаряженного, наказуют смертью.
После этих слов потребовал Болеслав, чтобы исполнили все, как он сказал.
И когда он смолк и все узнали подлинную правду, то стало ясно, что старикашке, избежавшему смерти в лесу, не избежать ее в силках судейских. Похоже было, что старика казнят, ибо король не встал на его защиту. Раздосадованный, отвернулся он от несчастного и молвил, обращаясь к Вацлаву:
— Поступай, как велит закон, принятый у тебя в стране. Делай как знаешь.
Минуту длилось молчание, и затем Вацлав сказал:
— Двоих воинов потерял князь Болеслав. И пали семеро с вашей стороны, их количество превышает стоимость целого табуна. Поднимись же с колен, старче. Поднимись и восхвали Иисуса Христа.
Этими словами Вацлав даровал бедняге жизнь.
А старикан, спасенный от смерти, родом был из Порейнских земель. Имя его забылось, однако достоверно одно, что был он искусный каменотес и в молодые годы работал с монахами на постройках. Дело у них было налажено славно, и когда король воротился к себе домой и составил себе понятие о замыслах Вацлава, то отправил он того старичка согласно княжескому пожеланию в чужедальние края отыскать монахов и мастеров, себе подобных. Искал он каменотесов, искал сотоварищей и настоятеля, что знал толк в строительстве. Так бродил он по городам и все никак не мог дознаться, где эти люди пребывают. В конце концов он все-таки разыскал их. И принялся от имени князя Чешского уговаривать, от его имени призывать всех на великое дело.
Когда же, разыскав всех, вернулся он к князю, решил Вацлав ознакомить со своим замыслом епископа Регенсбургского по имени Туто. И снарядил к нему посольство. Отправились к епископу знаменитые мужи Вацлава и, став пред ним, произнесли те слова, что передал князь. И слова эти звучали так:
— Мой отец воздвиг храм Господу Богу. Я же прошу твоего позволения заложить храм в честь святого Вита, мученика за веру Христову.
Епископ хорошо сознавал, что мастера строительного дела разбросаны повсюду и пребывают в забвении. И по той причине опасался, удастся ли довести это начинание до конца, а посему более хвалил намерение, чем самое дело.
— Верой твоей и решимостью, — ответствовал он, — храм, который ты замышляешь воздвигнуть, тем самым уже стоит.
Однако вопреки недоброжелательству, человек, набиравший ремесленников в чужедальних краях, уже привел на Пражское городище солидную братию. То были мастера, достигшие порога старости. Были они изнурены и утомлены, но когда Вацлав обратился к ним с речью и сообщилась им вера, и страстное желание, и любовь этого святого князя, принялись они за дело. И росло между ними и Вацлавом согласие и готовность возвысить храм над другими строениями, и вот уже замысел Вацлава получил свое зримое воплощение. Так искусным трудом заложил Вацлав со друзьями-товарищами основы великого творения.
Храм, по мысли Вацлава, должен был быть круглым, шириной в двадцать шагов с четырьмя аспидами, цоколи которых получили форму подковы. Основное пространство храма заключалось в мощном куполе, и меж этим куполом и полом возвышался портик, а на нем — алтарь. И почитался храм Вацлава прекраснейшим изо всех храмов. Небольшой костел в Будечи, костелик на Левом Градце, костелик Тетинский, костелик в Старой Болеславе и даже первый костелик пражский, так же как и немецкий, не могли сравниться с ним по благородству линий. Сказывали, будто сама тишина в этом храме звенит страстным желанием обрести Бога живаго, а своды его возвышаются и снижаются будто от дыхания Господа.
Когда строительство храма было закончено, Вацлав первым отслужил в нем службу на старославянском и латинском языках. Ремесленники, то бишь каменных дел мастера, мастера дел литейных и ткаческих, равно как и те, кто возводил своды и купол, и те, кто тесал камни, одним словом — все строители храма преклонили тогда колени пред алтарем, и искреннее религиозное чувство затрепетало в их душах. Вацлав повернулся, дабы благословить их, и все они, и лесной старичок, которому когда-то дарована была жизнь, ответствовали князю, исторгнув из глубин души любовные вздохи и вздох восхищения.
КРЕПОСТЬ
По смерти Вацлава власть перешла к брату его Болеславу, и он держал ее твердой рукой. Болеслав был человек решительный, обладавший несокрушимой волей. Он с легкостью проходил мимо всего, что относится к пользе для души, и всеми средствами стремился укрепить свое могущество. Хотел стать первым среди князей и в этом подобен был карающему мечу. Болеслав не знал жалости, укоры совести или раскаяние редко приближались к изголовью его ложа. Сохранились записи о том, что и в любви был он столь же неистов и что сильно любил Вацлава. Старший брат был ему дороже всех, но увидев, что мягкость Вацлава умаляет могущество рода, что святость его на руку намерениям короля и чужеземных церковников, — убил его. Погубил и его, и многих его советников, и лишь малая часть из полусотни их бежала в Германию.