Хороший человек

— Хоть бы уж господь бог его принес! — вздохнула Мадла, все время опасавшаяся, что ее станут искать и найдут тут.

— Ну наконец-то, папаша, два воза, один пароконный, второй с одним конем... сам большой... все сходится точь-в-точь, это не кто иной, как папаша Гаек, все так, как мне его описали в Малой Скаличке.

— Ах, Бетушка, теперь, когда он здесь, мне так хочется вернуться! Сердце мое разрывается. Ты пойдешь домой, а я останусь тут одна, как липа в поле. Бог знает, увижусь ли я с вами еще когда-нибудь.

— Ах ты горемыка, слышала бы это тетка, от тоски бы вся иссохла. Что это еще за выдумки, как можно говорить, что вы не вернетесь?.. Гора с горой не сходится, а человек с человеком... разве не знаете?.. Даст бог, опять увидимся в добром здравии и я еще на вашей свадьбе станцую.

— Ну да ты всегда веселая, а каково мне, не знаешь, — ответила Мадла, и глаза ее наполнились слезами.

— Что ж, речи говорят, хлеб едят, вода течет, а человека иногда разные заботы волнуют, только, девонька, что смеетесь вы, что плачете — все одно, поэтому будьте всегда веселой и помните, что царство божье всюду.

Тем временем возы подъехали к трактиру, где слуга уже ждал с сеном, потому что издавна тут Гаек либо до полудня, либо после обеда давал коням корм. Трактирщик, еще издали сняв шляпу, тоже вышел, чтобы поздороваться с Гаеком. Стали говорить про груз, трактирщик хвалил лошадей Гаека, а Гаек говорил о других лошадях, как это бывает среди людей подобных профессий. У каждого сословия свои нравы.

— Иди, Бетушка, скажи ему обо мне, — попросила Мадла, — ты смелее меня.

— Может, сперва с его батраком поговорить, что и как, не хотите?

— Зачем? Ведь батрак тут не распоряжается, ты иди, Бетушка, передай ему привет от тетки.

— Да вы сами идите, Мадла... вам ведь нечего стесняться, он такой же человек, как и мы. Ваше слово ему будет приятнее, идите же, а кроме того, я с ним тоже поговорю.

— Похоже, Гаек, эти женщины хотели бы ехать с вами, они ждут вас тут с раннего утра. Поговорите с ними... а я пока приготовлю завтрак, — с этими словами трактирщик скрылся за дверью, оставив Гаека снаружи, а к дверям в это время подошла Мадла с Беткой.

— Вижу я, — начал Гаек первым, — вы хотите, чтобы я вас немного подвез?

— Я-то нет, папаша, — ответила Бетка, — это вот наша Мадла хочет в Вену, а я только провожаю ее.

— Вы, барышня, одна едете в Вену? Наверное, к знакомым? — с некоторым удивлением спросил Гаек, не спуская глаз с ее чуть зардевшегося лица.

— У меня там ни души. Думаю поискать работу, — тихо ответила Мадла.

— Работу!.. Разве у вас нет ни родителей, ни друзей, что приходится идти служить? — продолжал расспрашивать Гаек.

— Родители у нее есть, мать — родная, а отец умер, когда ей было девять лет. Это случилось восемь лет назад, на святого Георгия. Мать снова вышла замуж, так что у нее есть отчим. И тетка... Мадла, ты что должна передать папаше?

— Бетушка, милая, наверное, тетя ошиблась, ведь с той поры, что она пряжу в Градец возила и, как она сказала, папаша ее вез, прошло много лет. Она еще говорила, что у папаши был сын подросток, который ей в Градце дорогу показывал.

— Теперь я понял, о ком речь, — засмеялся Гаек, — это она про моего отца говорит, а подростком был я. С тех пор, надо сказать, много воды утекло. Мой отец умер, и теперь этим делом занимаюсь я, отца люди называли «папаша», а теперь так называют меня по привычке... хотя никакой я не папаша.

— Ну, это все равно. Так вот, папаша, тетя эта тоже вас просит, чтобы вы девочку взяли c собой... все к вам с удовольствием обращаются.

— И я тоже всегда готов услужить, так что и эту девушку охотно возьму с собой, а если смогу ей чем-то помочь, буду очень доволен. Только вот что, барышня, послушайте моего совета: если можете остаться дома — останьтесь, если не можете, тогда служите здесь за небольшую плату и не стремитесь в Вену, там служба тяжкая... Заработок в Вене может вам дорого обойтись... многие за это даже жизнью заплатили. Мне вас жаль!

— Я вам верю, папаша, — ответила Мадла, и в глазах ее заблестели слезы, — я с радостью бы осталась дома, но это невозможно... мне надо ехать. Поэтому я и хочу служить далеко от дома, где меня не знают.

— Ну, коль это так, я с удовольствием возьму вас с собой. Подождите тут еще немного, я сейчас вернусь. К передним коням не подходите, они не всегда добрые и никого, кроме меня, не слушаются.

Он повернулся и вошел в трактир.

«Что заставляет ее уехать... почему она так торопится в Вену?» — эти вопросы бередили ему душу  пока он разговаривал с трактирщиком.

— Бетушка, не говори тете про то, что он мне сказал... ты же знаешь, она станет переживать, а там, может, будет совсем не так. Ведь не я первая и не я последняя туда иду... А если мне будет плохо, поищу другое место.

— Конечно... не обращайте на это внимания. Разве мужчины знают, что такое женская работа? Всюду что-нибудь да найдется... Делаю, что могу. И все. Хороший он, однако, человек, этот Гаек, раз вам так посоветовал.

— Кажется, да. Ты говорила, что он пожилой, да ведь он же молодой.

— Ну, а как же могло быть иначе, если мы сына за отца приняли. Да он не такой уж и молодой. А высокий какой! Видно, бог утратил меру, когда ему рост отпускал. Стояли вы оба рядом, так тебя и не видно было.

— Разве я такая маленькая?

— Ты-то в самый раз, как надо, а он — великан.

Так беседовали они, и Мадла еще давала Бетке разные поручения, пока из трактира не вышел Гаек.

— Якуб, эта барышня поедет с нами, найди-ка место. Спрячем там ее узелок, — крикнул он батраку, взял с лавки узелок Мадлы и отнес его на воз.

— Я на спине несла и то тяжело было, а он поднял одной рукой, как будто там ничего нет, — удивилась Бетка.

Якуб тотчас же взобрался на меньший воз, Гаек наблюдал, чтобы все было сделано как надо, и сам принес со своего воза большую попону.

— Это чтобы вам хорошо было сидеть, барышня, — сказал он, укладывая попону на сено, где между ящиками Якуб приготовил для нее место.

«Можно было бы, конечно, и на большой воз ее посадить», — подумал Гаек, но ничего не сказал, потому что попутчиков всегда брал на малый воз.

— Что вы, папаша, мне и на твердом хорошо будет, не беспокойтесь, — сказала Мадла.

— Вот погодите, барышня, когда второй день будем ехать, вы уже этого не скажете, а у нас впереди долгая дорога, — ответил Гаек с усмешкой.

Кони были запряжены, Гаек пригласил Мадлу садиться. Но Бетка, не желая прощаться на людях перед трактиром, предложила Мадле идти пешком, сказав, что проводит ее за город.

Гаек щелкнул кнутом, маленький пинчер залаял, стал прыгать вокруг лошадей, забегал вперед, возы тронулись. Гаек попрощался с трактирщиком и двинулся в путь. Бетка проводила Мадлу за Яромерж. Шли молча, сердца их сжимались от грусти, и лишь когда вышли за Яромерж и Мадла в последний раз оглянулась на родные места, обе дали волю слезам.

— Дай же вам бог счастья и не забывайте о нас, — всхлипнула Бетка, видя, как их догоняют возы, и сказала, что дальше она идти не может. Она откинула платок с лица Мадлы и мозолистой ладонью погладила ее щечку — красивую, цветущую.

— Дайте знать о себе, я с радостью сбегаю в Малую Скаличку к папашиному приезду.

— Обязательно дам знать, разве я могу вас забыть! Передайте привет маме... тетке, Марьянке... Барушке Нивелтовой... всем остальным, и пусть бог не оставит вас.

Они еще раз подали друг другу руки и, расставшись, пошли — одна к родному дому, вторая на далекую чужбину.

Пчелка любит кружить над красивым цветком, а человек любуется красотой. Поэтому неудивительно, что по дороге многие оборачивались на Мадлу, а в трактирах спрашивали Гаека, куда и откуда он эту красивую девушку везет. И удивительно ли, что сам Гаек с большим удовольствием глядел на нее, чем на лошадей?

Мадла была хороша как маков цвет. Глаза черные, жгучие, брови будто кто-то нарисовал. На щеках ямочки, маленький подбородок, словно бутон розы. Рот небольшой, чуть припухлые губы, алые и свежие, как малина. Над высоким лбом копна светло-каштановых волос, стянутых в узел, такой тяжелый, что едва держался. Короткий носик не был красив, но ведь иногда одному не нравится то, что другому кажется красивым, а именно этот носик подходил к ее лицу, как никакой иной.