Дряхлость

Эмилио подумал, что Амалия продолжает проявлять свою обиду, потому что ей было гораздо легче повелевать им: сам момент, когда она бы смягчилась, чтобы сказать ему слова благодарности или просто согласия, помог бы ему вернуть утраченное душевное спокойствие. Эмилио хотел пойти за ней, но понял, что она раздевается, и пожелал ей спокойной ночи. Амалия ответила вполголоса и с жестоким безразличием.

В конце концов, она была права. Балли был должен появляться хотя бы изредка в их доме. Это внезапное прекращение визитов было обидным. И хотя Эмилио понимал, что делается это с целью излечения Амалии, но в данной ситуации главным становилось заглаживание перед ней вины. Эмилио вышел из дома в надежде найти Балли.

Но получилось так, что он сразу отвлёкся от всех своих трудностей, как только мог: по странному стечению обстоятельств у дверей своего дома Эмилио столкнулся лицом к лицу с Анджолиной. Как же быстро он забыл сестру, Балли и свои угрызения совести! Это был для него настоящий сюрприз. За эти несколько дней Эмилио уже забыл цвет волос Анджолины, который делал белокурой её всю, он снова увидел эти голубые глаза, что сейчас вопросительно и испытующе смотрели на него. Эмилио быстро поприветствовал её, при этом стараясь, чтобы приветствие это было холодным, и от этого оно получилось порывистым. В то же время Эмилио вытаращил на неё глаза, от чего Анджолина, если и сама не была удивлена и взбудоражена, то наверняка должна была испугаться.

Да! Она была возбуждена. Анджолина ответила смущённо и краснея на его приветствие. Её сопровождала мать, которую она догнала и посмотрела назад на Эмилио. Он понял, что она ждёт, чтобы он пошёл с ними, и поэтому прибавил шаг.

Они шли бесцельно какое-то время, лишь желая успокоиться. Может быть, Амалия была права, и пребывание Анджолины без Эмилио только пошло ей на пользу. Возможно, теперь она его любила! Шагая, Эмилио предался сладким мечтам: она его любила, следовала за ним, была к нему привязана, а он продолжал бежать от неё, отталкивать её. Какое чувственное удовлетворение!

Когда Эмилио очнулся, то вспомнил о сестре и его снова посетили тягостные мысли. В последние несколько дней его судьба стала ещё горестнее; также правда и то, что мысли об Анджолине, что до сих пор терзали его, сейчас уже являлись неким убежищем, хотя и не были совсем приятными от уверенности в том, что она усугубила участь его сестры.

В этот вечер он не нашёл Балли. Позже его остановил Сорниани, который возвращался из театра. После приветствия тот сразу же стал рассказывать о том, что в театре с балкона первого яруса он видел Анджолину с матерью. По словам Сорниани, она и вправду очень красива в своём лифе из жёлтого шёлка и в шляпочке, из которой можно было увидеть две или три большие розы в золоте волос. В этот вечер шла премьера «Валькирии», и Сорниани удивился, что Эмилио, слывший некогда музыкальным критиком, предвосхищающим будущее — что он не делал в своей жизни? — не был этим вечером в театре.

Анджолина смутилась и забеспокоилась, увидев Сорниани, и затем в театре выбрала себе более дорогое место. Кто знает, кто ей заплатил! Следовательно, видение Эмилио опять являлось только плодом его воображения.

Он сказал Сорниани, что в ближайший же вечер тоже пойдёт в Комунале, хотя и не собирался этого делать. Эмилио упустил единственный вечер, когда получил бы удовольствие от похода в театр. Следующим вечером Анджолина не пошла бы туда, даже если бы ей опять оплатили этот поход. Вагнер и Анджолина! И одной их встречи было слишком много.

Ночью Эмилио опять не спал. Он был беспокоен и не находил в постели достаточно удобного положения, чтобы надолго в нём оставаться. Наконец, он встал, чтобы успокоиться, и вспомнил, что, возможно, мог бы отвлечься, услышав что-нибудь из соседней комнаты. Но Амалии больше не снились сны, она утратила свои весёлые видения. Эмилио слышал, как она часто ворочается в своей постели.

Ближе к утру Амалия услышала, что Эмилио стоит в двери, и спросила, что он хочет.

Он подошёл туда в надежде услышать, как она разговаривает, и желая узнать хоть что-то, о чём она думает целыми сутками.

— Ничего, — ответил Эмилио, глубоко опечаленный тем, что она не спит, — мне показалось, что ты двигаешься, и я захотел узнать, что с тобой случилось.

— Ничего со мной не случилось, — ответила Амалия мягко. — Спасибо, Эмилио.

Он почувствовал себя прощённым и испытал от этого такое живейшее и сладкое удовлетворение, что глаза его увлажнились.

— А почему ты не спишь? — Эмилио на мгновение почувствовал себя таким счастливым, что захотел насладиться этим; если бы сестра проявила ещё свою трогательную любовь к нему, то это наслаждение продлилось бы и даже усилилось.

— Я проснулась только что, а ты?

— Я мало сплю последнее время, — ответил он, всегда полагая, что может рассчитывать на поддержку Амалии, если та узнает и о его страданиях.

Затем, вспомнив разговор с Сорниани, Эмилио сказал сестре, что решил пойти развеяться на «Валькирию».

— Пойдёшь со мной?

— С удовольствием, — ответила она. — Только смотри, чтобы это не было слишком дорого.

Эмилио запротестовал:

— Один раз это можно себе позволить.

У него застучали от холода зубы, но, стоя на этом месте, он испытывал сейчас такое сладкое волнение, что не решался его покинуть.

— Ты в рубашке? — спросила Амалия, и, услышав, что да, приказала брату отправляться спать.

Эмилио неохотно пошёл в постель, но когда лёг, то сразу же нашёл положение, что тщетно искал всю ночь, и проспал подряд пару часов.

Договориться с Балли оказалось легко. Утром Эмилио нашёл Стефано шагающим за псовой упряжкой. Тот был очень взволнован, проникнувшись ощущением тяжести участи этих бедных созданий. В этом сострадании он черпал свою скорбь, но сказал Эмилио, что сознательно искал это чувство, чтобы проникнуться им, будучи художником в своей любви к животным.

Стефано выслушал слова друга не особенно внимательно, оглушённый визгом собак, который являлся самым душераздирающим звуком в природе; Балли вызывал его болью, что была так неожиданна от внезапного резкого натяжения верёвки, дёргающей собак за горло.

— Это от страха перед смертью, — сказал Балли, — и в то же время от огромного, бессильного негодования.

Брентани с горечью вспомнил, что даже в жалобах Амалии чувствовалось удивление и огромное, бессильное негодование. Присутствие псарни облегчило ему задачу. Балли выслушал его отвлечённо и заявил, что не имеет ничего против того, чтобы явиться к нему в этот же день.

У Балли появилось некоторое лёгкое сомнение только в полдень, когда он зашёл за Эмилио в контору. Стефано уже был убеждён, что влюбившаяся в него Амалия доверилась брату и тот искал повода отвадить его ходить в свой дом; теперь же, напротив, Эмилио хотел вернуть его, потому что Амалия не понимала, почему он больше не приходит.

— Они хотят этого ради приличия, — подумал Балли, объясняя всё со своей привычной лёгкостью.

Они уже подходили к дому, когда на Стефано нашло другое сомнение:

— Синьорина, наверное, сердится на меня.

Эмилио, заверенный сестрой, успокоил его:

— Ты будешь принят, как и раньше.

Балли замолчал. Он подумал, что, может, его и примут, как раньше, но он будет вести себя по-другому, чтобы не обольщать Амалию и не провоцировать больше в её сердце тех чувств, что были так нежеланны для него.

Амалия приготовилась ко всему, кроме этого. Она хотела вести себя с Балли вежливо, но с прохладцей, и вот оказалось, что это он тот, кто выбрал подобный стиль в их отношениях. Ей не оставалось ничего другого, кроме как принять его и пассивно следовать этой установленной им манере поведения. Амалия даже не могла выказать неудовольствия. Балли обращался с ней как с синьориной, которую едва знал, и с соответствующим безразличным почтением. Больше не было той весёлой болтовни, которой Балли раньше так беззаветно предавался, раскрывая, насколько выше он себя ставит по сравнению с окружающими его людьми, и не было той нескромности, которую он так разнузданно проявлял, зная, что находится в обществе преданнейших людей. Он не мог снова вести себя так потому, что ирония перебила бы при этом у него голос и дыхание. Сегодня Стефано совсем не говорил о себе, а, напротив, лишь кратко рассуждал о тех вещах, которые Амалия даже не собиралась слушать, поражённая таким безразличием.