Дряхлость

Он ещё раз подумал о словах, что скажет ей этой ночью или на следующее утро. С достоинством (с возрастанием возбуждения Эмилио всё представлял уже более спокойно) с достоинством он ей скажет, что для того, чтобы от него освободиться, ей хватило бы и слова, единственного слова. Не надо осмеивать его.

— Я сразу же ушёл бы от тебя. Не следовало лишать меня моего места, отдавая его продавцу зонтов.

Эмилио несколько раз повторил эту фразу, заменяя в ней некоторые слова и стараясь улучшить даже звучание своего голоса, который становился по мере его усилий ещё более насмешливым и режущим слух. Эмилио прекратил своё занятие лишь когда понял, что чем больше он подбирал выражения, тем больше его голос срывался на крик и даже завывал.

Чтобы не идти через густую грязь в центре улицы, Эмилио подался в сторону, стараясь идти по щебню, но на неровной земле он оступился и, чтобы не упасть, протянул руки к каменной стене, и ушиб их. Физическая боль его оживила и увеличила жажду вендетты. Он почувствовал себя осмеянным больше, чем когда-либо ещё, как будто эта боль стала очередным ударом по нему Анджолины. Эмилио вновь показалось, что она идёт вдали. Любой отблеск, тень, движение — всё принимало её форму и призрачное выражение, убегавшее от него. Он снова побежал, чтобы догнать её. Эмилио уже не был спокойным и готовым посмеяться над ней, как на улице Романья. На сей раз единственным его желанием было обойтись с ней грубо. К счастью, оказалось, что это не Анджолина, и бедолаге показалось, что всё неистовство, которому он собирался предаться, теперь обратилось против него же самого, перехватило у него дыхание и лишило всякой возможности думать и сдерживаться. Эмилио укусил свою руку, как сумасшедший.

Он оказался в конце своего длинного пути. Большой и уединённый дом Анджолины вновь показался ему казармой. Дом был весь закрыт и окутан тишиной, его белый фасад освещался луной. Могло показаться, что в этом доме никто не живёт.

Эмилио остановился, стараясь найти в себе аргументы, чтобы успокоиться. Увидев его, можно было легко подумать, что в этот вечер он пережил измену верной женщины. Эмилио посмотрел на свои поране-ные руки:

— Этих ран раньше не было, — подумал он.

Да, так она с ним ещё не обходилась. Возможно, вся эта печаль и горе предшествовали выздоровлению. Но Эмилио подумал с горечью:

— Если бы она была моей, я бы так не страдал.

Если бы он действительно сильно захотел, захотел энергично, то она была бы его. Эмилио был тем, кто пытался привнести в их отношения совершенство, и всё это закончилось тем, что он стал смешон даже в своих глазах.

Эмилио почувствовал себя обессиленным и разбитым. Он сам во всём был виноват. Не Анджолина, а именно он был человеком странным и больным. И это тягостное заключение привело его прямо к своему дому.

На этот вечер всё было кончено. И вглядевшись ещё раз в фигуру женщины, что снова напомнила Эмилио Анджолину, он нашёл в себе силы закрыть за собой дверь.

Эмилио зажёг свечу. Движения его были неспешными — он старался отсрочить, как только мог, момент, когда, не в силах что-либо делать, ляжет на свою постель и не сможет уснуть.

Ему показалось, что в комнате Амалии кто-то разговаривает. Сначала Эмилио подумал, что это галлюцинация. Это были не выкрики, а только как будто кто-то спокойно разговаривал. Эмилио прикрыл осторожно за собой дверь, и у него больше не осталось сомнений — Амалия с кем-то говорила:

— Да, да, это именно то, что я хочу, — сказала она спокойно и отчётливо.

Эмилио сходил быстро за свечой и вернулся. Амалия была одна. Разговаривала во сне. Она лежала на спине, подвернув одну из своих тонких рук под голову, а вторая лежала на постели вдоль неё. Эта бледная рука смотрелась на сером одеяле очень красиво. Как только на лицо Амалии упал свет свечи, она замолчала и стала тяжело дышать. Попыталась несколько раз сменить ту позу, что стала для неё такой неудобной.

Эмилио ушёл со свечой в свою комнату, затушил её и стал готовиться лечь спать. Его мысли, наконец, изменили направление. Бедная Амалия! И для неё жизнь не была слишком радостной. Её сон, который, судя по её голосу, был сладким, представлял собой не что иное, как естественную реакцию на грустную реальность.

Вскоре спокойные и произносимые почти по складам слова Амалии вновь зазвучали в соседней комнате. Полуголый Эмилио вернулся к двери. Казалось, между отдельными словами не было связи, но (как в этом сомневаться?) Амалия разговаривала во сне с кем-то, кого очень сильно любила. В её словах легко можно было уловить огромную нежность и благосклонность. Во второй раз Амалия сказала во сне, что другой человек, которого она представляла, угадал её желания:

— Это то, что мы будем делать? Я на это и не надеялась!

Последовала пауза, прерываемая неясными звуками, по которым было ясно, что сон продолжается. Затем она снова сказала что-то с тем же смыслом. Эмилио ещё долго подслушивал у двери, когда же он захотел вернуться к себе, полная фраза из уст Амалии его остановила:

— В свадебном путешествии всё можно.

Несчастная! Она мечтала о свадьбе. Эмилио постыдился, что таким образом узнаёт секреты своей сестры, и закрыл дверь. Надо забыть, что слышал эти слова. Сестра никогда не должна узнать, что ему известна её самая сокровенная мечта.

Когда Эмилио ложился спать, то не вернулся мысленно к Анджолине. Он ещё долго слушал нежные и спокойные слова Амалии, которые тихо звучали в соседней комнате. Уставший от эмоций Эмилио почувствовал себя почти счастливым. Порвав отношения с Анджолиной, он сможет теперь посвятить всего себя сестре и будет жить только этой своей обязанностью.

VII

Эмилио проснулся через несколько часов, когда уже рассвело, и сразу же вспомнил все произошедшие накануне события. В нём всё ещё была жива острая боль, и он пожалел о том, что не смог отомстить за неё сразу. Очень скоро Анджолина узнает его гнев, и затем он её бросит. Избавившись от чувства обиды, Эмилио порвёт эту единственную оставшуюся связь с Анджолиной.

Он ушёл из дома, не поприветствовав сестру. Эмилио надеялся вскоре вернуться и начать с ней новую жизнь.

На улице было ветрено, и, проходя мимо Городского парка, Эмилио испытал трудности при подъёме, когда ему пришлось преодолевать сопротивление ветра. Но разве этот подъём был так же труден, как тот, что он совершил прошлой ночью во время тяжких душевных мучений?

Этим ясным утром, казалось, Эмилио даже рад размять мышцы на свежем воздухе.

Он не думал, что скажет Анджолине. Эмилио ощущал себя слишком уверенным, чтобы готовиться к этой встрече, слишком уверенным, чтобы думать, как её обидеть и затем бросить.

Ему открыла мать Анджолины. Она провела его в комнату дочери, которая одевалась в комнате соседней, и, как обычно, предложила составить ему компанию.

Эта новая затяжка, пусть даже и на несколько минут, опять заставила Эмилио страдать.

— Анджолина вернулась поздно этой ночью? — спросил он со смутным желанием что-нибудь разузнать.

— Она была в кафе с Вольпини до полуночи, — ответила старуха на одном дыхании и гнусавым голосом, из-за чего вся фраза прозвучала как одно длинное слово.

— А разве Вольпини не уехал вчера? — спросил Эмилио, удивлённый договорённостью между матерью и дочерью.

— Он должен был уехать, но не успел на поезд и уехал только что.

Эмилио не захотел говорить пожилой женщине, что не верит ей, и замолчал. Всё и так было очевидно, и не было никакой возможности обмануть его или заставить сомневаться. А эту ложь уже предвидел Балли и говорил об этом Эмилио.

В присутствии матери ему не составило труда встретить Анджолину с лицом довольного влюблённого. Он действительно был доволен. Эмилио, наконец, нашёл её и теперь уже не желал уступать своему порыву решить всё сразу. Это она должна была говорить. Он даст ей возможность самой запутаться во вранье для того, чтобы поймать её с поличным.