Кровь и грязь

На втором этаже она сразу почувствовала, что на улице стоит настоящий мороз. Тут оказалось даже холоднее, чем в сенях. Хотя спальня Орелии располагалась здесь, в последнее время, оставаясь на ночь одна, она предпочитала ночевать в хорошо протопленной общей зале, где кроватью ей служил огромный ворох мягких шкур. Накануне ей нездоровилось, и она не выходила на улицу, тем более что к вечеру, когда Орелия чуточку развеселилась, пришла со своими дурацкими ягодами соседка, и вскоре после ягод ей стало совсем не до прогулок. Зато сегодня ей предстояло не только излечиться от всех недугов, но и подготовиться к вечернему развлечению, а значит, нужно, несмотря на слабость, одеваться потеплее и отправляться на улицу, точнее, на рынок. Покупать всякие приятные мелочи для знакомых и незнакомых, с которыми придется общаться на эфен’моте, ну и, разумеется, не обделить какими-нибудь обновками себя, любимую.

— Брр! — поежилась Анора, ступая по скрипучим половицам второго этажа. — Ты бы сперва здесь протопила, что ли…

Она не договорила, потому что Орелия у нее на глазах проделала, как всегда, именно то, чего от нее менее всего ожидали: стянула через голову бисерное платье, встряхнула волосами и прямо в чем мать родила прошлась через промерзшую комнату к дальнему углу, где стоял массивный сундук с одеждой. Анора, затаив от восхищения и зависти дыхание, следила, как подруга с усилием поднимает тяжелую крышку, гибко наклоняется над восхитительным в своем разнообразии содержимым и одну за другой извлекает на холодный свет утра теплые вещи.

— Нравится?

Орелия просунула загорелые ноги в нечто мешковатое и мохнатое, выпрямилась, и это нечто внезапно оказалось замечательными меховыми штанишками, красиво облегающими бедра и спадающими с колен до самого пола размашистыми складками. Она замерла, ожидая ответа и нерешительно поигрывая тесемками, словно не решаясь раньше времени затянуть их на тонкой талии.

Анора невольно перевела взгляд с теперь почти мужского низа ее фигуры на обворожительно женственный, покрытый мурашками верх, едва прикрытый золотистыми в лучах выглянувшего солнца прядями, и не нашла что ответить. «Нравится» было неподходящим словом. Во всяком случае, не тем, с которым Анора могла сразу согласиться.

Орелия восприняла ее молчание как сомнение.

— Но у меня ничего теплее нет, — удрученно призналась она и добавила, чтобы подбодрить саму себя: — К тому же для езды верхом пока ничего удобнее не придумали.

И решительно завязала тесемки длинным бантиком.

Анора заставила себя отвести взгляд от такой маленькой и красивой груди Орелии и подошла к единственному окошку, из которого открывался замечательный вид на постепенно оживающую рыночную площадь. Вон уже расставляют свои широкие лотки торговцы рыбой, чей полуживой еще товар долго не залеживается. Прямо на булыжной кладке площади расстилают ковры жены гончаров, мужья и дети которых наверняка где-то на подступах — тащат кувшины, тарелки, чаши и прочую кухонную утварь, разложенную по тяжеленным корзинам, подвешенным к коромыслам. Чуть поодаль незло переругиваются торговки овощами и сушеными фруктами. Тоскливо подтягивает расстроенные струны старый гусляр, то и дело отхлебывая из длинной бутыли, чтобы согреться. Свора собак залегла в отдалении, поджидая щедрых на кости мясников. Зачиналось обычное утро обычного дня в Малом Вайла’туне.

— Кого высматриваешь?

Орелия стояла рядом и обеими руками собирала волосы в длинный хвост на затылке. На ней теперь была мягкая домотканая рубаха навыпуск и надетая поверх нее толстая безрукавка, вывернутая мехом внутрь. Вероятно, рубаха была недавно постирана в каком-то душистом отваре, потому что запах от девушки исходил непередаваемо соблазнительный.

— Отцовы люди еще не подошли, — вздохнула Анора. — А ты чем так пахнешь?

— Это мой аромат, — заметила Орелия, что должно было значить: «Не суй свой нос, все равно не получишь». — Из водорослей.

— Чего-чего?

— Не прикидывайся тупой. — Орелия игриво ткнула подругу кулачком под ребро. — Берутся водоросли из обводного канала. Высушиваются. Потом кое-какие травы с опушки Пограничья добавляются. Все это варится на медленном огне с полудня до захода солнца. На ночь раскладываешь то, что получилось, сохнуть под звездами. Утром, до рассвета, собираешь и вымачиваешь в вине. Потом сушишь на печи, чтобы вся влага вышла. Растираешь в порошок. И готово.

Анора не стала переспрашивать, сколько и каких трав нужно рвать в Пограничье и какое вино использовать. Очень даже может статься, что ничего вообще не нужно было варить. Она не раз уличала любимую подругу в безобидном обмане. Просто той не хотелось, чтобы кто-то еще знал ее маленькие тайны. Она же предупредила, что «это ее аромат»…

— Ты этому в Айтен’гарде научилась?

Орелия закатила глаза к потолку и встряхнула хвостиком волос.

— Ты неисправима, Анора! Дался тебе Айтен’гард! — Она обняла насупившуюся девушку за плечи. — Ты уже знаешь, какие подарки и кому купишь?

— Нет, но уж точно не такие, как в прошлый раз.

Орелия рассмеялась, вспомнив, сколько всевозможных гребешков и заколок получила тогда Анора. Почти столько же, сколько раздарила сама. И хоть бы кто из юных эделей догадался преподнести ей букетик обычных цветов. Ведь нюх был слабым местом Аноры. В том смысле, что развит он был превосходно. Вот и сейчас она учуяла запах, который витал в сундуке еще с прошлой зимы.

— Пошли вниз быстрее, я тут с тобой окоченела, — взмолилась Анора и машинально обняла подругу за талию.

— Пойдем, любимая моя, — в тон ей ответила Орелия, призывно покачивая бедрами. — Если мой жар не согревает тебя. — Она прыснула и вырвалась.

— Орелия!

— Догоняй!

Девушки наперегонки бросились вниз по лестнице. Анора не преминула заметить, что Орелия успела переобуться в необычную разновидность ско — меховые, выше щиколоток сапожки, на деревянной подошве с кожаным подбоем, отчего рост их обладательницы приятно увеличивался, но при этом она не стучала по полу, как подкованная лошадка. Подобную обувь могли позволить себе, точнее, своим женам, только богатые эдели. Вот что она постарается купить сегодня! И не в подарок, разумеется.

— У тебя после вчерашнего угощения ничего не болит? — поинтересовалась Орелия, берясь за ручку входной двери и спохватываясь.

— Какого угощения? Ты про ягоды, что ли? Да нет, терпимо…

— А вдруг меня снова по дороге прихватит? — Меховая красавица подняла бровь, задумчиво глядя на озадаченную Анору. — Знаешь что, давай-ка чуток задержимся. Кроме того, я, кажется, забыла силфуры…

— И долго ты намереваешься тут сидеть? — Анора удобно расположилась в самом центре сваленных в кучу шкур, на которых, как она знала, проводит ночи Орелия.

— Сидишь ты, а я в раздумьях. — В самом деле юная хозяйка дома вовсе не спешила устраиваться где бы то ни было. Она напряженно прохаживалась туда-сюда, от печи до окна, от окна до сеней и обратно, раскачивая хвостом волос и к чему-то словно прислушиваясь. — Жди тут. Я сейчас, — деловито распорядилась она наконец и скрылась за той же дверью, откуда вышла незадолго до этого. — И не подслушивай!

— Очень надо! — отмахнулась Анора ей вслед и перекатилась на живот.

Мех под ладонями был мягкий и теплый.

Хорошо бы на эфен’мот сегодня пожаловал тот интересный парень, о котором вчера с таким воодушевлением рассказывал за обедом отец. Анора, разумеется, не поняла многое из того, что говорилось про какие-то камни из простой глины, которые будто бы жарились в печи, про то, как из них можно будет строить целые дома, а главное — выгодно продавать, однако отец исключительно редко одобрял ее выбор, когда речь заходила о сердечных увлечениях, так что если бы она выбрала того, кто изначально понравился ему… Имело смысл немного помечтать. Парень тот, видимо, был не из эделей, а вовсе даже из простецкой семьи, не то сын каменщика, не то трактирщика, но он, по словам отца, уже водил дружбу с самим Локланом, сыном Ракли, а это кое-что да значило. Да не кое-что, а почти все! Отец так и сказал: «Малый явно далеко пойдет!» Причем сказал это без тени зависти, что случалось с ним в присутствии Аноры крайне нечасто.