Кровь и грязь

Покойный дядя, большой любитель древностей и сторонник порядка во всем, в один прекрасный день озаботился поиском корней своего рода и в конце концов докопался до имен родоначальников всех трех ветвей этого путаного генеалогического древа. Ими, как и следовало ожидать, оказались три брата — Тангай, Овин и Кентигерн. Легендарный герой Лаирт, но его расчетам, с которыми соглашался и его старый приятель Харлин, был прямым потомком Тангая. Тэрлу же и его родственникам далеким пращуром приходился младший из братьев — Кентигерн. Разумеется, поскольку у всех троих был общий отец, имя которого почему-то не сохранилось не только ни в одной хронике, но и в устных преданиях, изысканиями дяди можно было с чистой совестью пренебречь и считать вообще всех вабонов своими сестрами и братьями. И все же Тэрлу грело душу сознание того, что он не один такой на белом свете, что и до него в их роду были низкорослые крепыши, добивавшиеся славы и почета трудовыми и ратными подвигами. Включая самого Кентигерна, который остался в памяти благодарных потомков как храбрый воин, сумевший однажды голыми руками побороть дикого лесного медведя, будучи в несколько раз меньше его ростом и весом. Как ему это удалось, история умалчивала, однако в роду Тэрла из поколения в поколение передавался сломанный клык чудовищного хищника.

Элета, целительная помощь которой, к сожалению, никому не понадобилась, вышла из амбара последней. Заметив нерешительно застывшего с молотилом под мышкой Тэрла, она молча взяла его под здоровую руку и настойчиво повела обратно в терем. Он не стал сопротивляться и был в душе даже рад уважительной причине остаться наедине с собой и своими сумбурными мыслями.

Тэрл покорно прилег на шкуры и задумчиво смотрел, как женщина снова готовит отвар.

— Не дергает? — спросила она, кивая на перевязанное плечо.

— Еще как! — усмехнулся Тэрл. — Будто старого друга встретил.

— Это хорошо. Значит, заживает. Если будете меня слушать, пить и спать побольше, глядишь, дня через два-три повязку снимем. — Она передала ему чашку с отваром, не имевшим, казалось, ни вкуса, ни запаха. — Вам повезло, что лезвие не было отравлено. Это вас в Вайла’туне так угораздило?

Кто-то уже намекал ему сегодня на отравленное оружие. Тогда он ничего не ответил.

— Мир не без добрых людей, Элета. — Тэрл ощущал, как вместе с отваром в него вливается бодрость и сила. — Тем более когда дело касается денег.

Ему совершенно не хотелось делиться с целительницей правдой о случившемся. Элета поняла его по-своему.

— И куда только смотрит стража! Еще совсем недавно даже рыночная площадь считалась вполне безопасным местом. Неужели так быстро падают нравы?

«Знала бы она, насколько низко они уже пали», — подумал Тэрл, щурясь на пламя факела над ложем. Приятное тепло растекалось по всему телу, веки тяжелели. Стража… Стража смотрит в рот тому, кто ей платит. Раньше на ее содержание шла часть гафола. Виггеры это понимали и чувствовали свой долг перед простым людом. Теперь гафол уходит прямиком в казну, а стража оказывается как бы на довольствии замка, хотя деньги-то те же самые. Пока мало кто это замечает, но Тэрл на то и аол, чтобы видеть дальше других. Если так пойдет и впредь, очень скоро вабоны окажутся меж двух огней: лесными дикарями и выкормышами Ракли. Что до самого Тэрла, то для него это будущее уже настало…

Аол уступил умиротворяющему действию отвара и закрыл глаза. Он чувствовал на себе сострадающий взгляд целительницы и не испытывал неловкости оттого, что она видит его таким покорным и усталым.

Когда он погрузился в сон, сопровождаемый шумом не желавшего прекращаться дождя, Элета расправила шкуру, служившую раненому одеялом, и поднялась с колен. Оглянувшись, она заметила притаившегося у дверей Струна. Струн, как и большинство односельчан, испытывал перед целительницей суеверную робость и старался не вмешиваться в ее дела.

Элета поманила его к себе.

— Дай Тэрлу выспаться, — тихо сказала она, заглядывая в душу Струна своими прозрачно-голубыми глазами и разглаживая на груди по-девичьи тугую косу. — Пусть спит, сколько сможет: хоть до обеда, хоть до ужина.

— А как же похороны? Без аола ведь нельзя…

— Я дала ему отвар, который погружает в крепкий, живительный сон. Ты сам видел его рану, Струн. Она слишком серьезная, да и крови он потерял немало. Мне думается, что для всех нас лучше иметь аола спящего, чем аола мертвого. Семья Кемпли это поймет.

С чувством выполненного долга она откинула косу за спину и, расправив плечи, оставила Струна наедине с раненым. Здесь она тоже сделала что могла.

Нескончаемый ливень не смущал Элету. Точнее, он относился к тем вещам, которых она за свою долгую жизнь научилась просто не замечать. Равно как и поднявшийся промозглый ветер, прогнавший с улицы даже такого любителя приключений, как Таффи. Правда, мальчишка, скорее всего, где-то здесь, прячется и наблюдает. Не зря же сам аол призвал его к бдительности.

Отойдя от терема, Элета моментально промокла до нитки, несмотря на длинный кожаный плащ с капюшоном. Собственно, плащ, вероятно, промок еще накануне, когда ее оторвали от домашних забот и позвали спасать Тэрла. Лечение было тем искусством, за которое односельчане уважали и побаивались ее. Главным образом ей приходилось исцелять их обычные недуги, связанные с болезнями и старостью, которая, словно испугавшись трав и притираний, отступила от самой Элеты. Раны фолдиты получали значительно реже, разве что по оплошности, и она справлялась с ними со всеми, прикладывая соответствующие примочки, готовя отвары и мази и внушая необходимость целительного сна и покоя. Одним словом, делая то, чему научилась у своего давным-давно принявшего лютую смерть тайного мужа.

Элета обогнула плетень, окружавший терем, и заметила на крыльце соседней избы неподвижную фигуру одного из незваных гостей аола, хромого воина по имени Фейли. Тот тоже заметил одинокую путницу и приветствовал ее легким поклоном. Стоя под навесом, он как будто даже наслаждался ненастьем, жуя бодрящий корень хотома, ягодного куста, алые плоды которого делаются съедобными только с наступлением настоящих зимних холодов.

— Как ваш друг? — поинтересовалась целительница, вспоминая тщедушного старика, которого оставила еще вчера мирно спящим под бдительным оком двух сиделок.

— Полагаю, что лучше. — Фейли надкусил корень, поморщился и сплюнул. — Не хотите нас проведать?

— Зайду, только попозже.

— Что там был за шум, не знаете? Мы слышали чьи-то крики, как нам показалось.

— Вам не показалось. — Она смахнула с бровей назойливые капли, не боясь, что собеседник примет их за слезы. — Привезли семью Кемпли…

— Так я и предполагал… А Тэрл где?

— Я дала ему снотворного и велела Струну никого к нему не пускать.

— Он плох?

— Не слышала, чтобы от таких ран умирали, но можно лишиться руки. Едва ли кому понравится подобный исход. Не ходи к нему пока, дай выспаться и прийти в себя.

Фейли понимающе кивнул и посмотрел вслед неторопливо удаляющейся целительнице.

Элета ощущала на себе его тяжелый взгляд до самого порога свой избы. Она не любила, когда на нее так смотрели, а хромой приятель Тэрла не нравился ей вовсе. В нем было нечто, напоминавшее ей стародавнее время, когда вот такие же, как он, сухие, безупречные и бесчувственные воины на лошадях за одну ночь прочесали весь Вайла’тун и без малейшего зазрения совести уничтожили всех лесных дикарей, что жили тогда разрозненными горстками среди вабонов в качестве пленников, а точнее, помощников по хозяйству. Шеважа не были вооружены и не могли оказать сопротивления. Многие из них, даже окажись у них в руках оружие, не подняли бы его против убийц, поскольку сжились с вабонами и сами не хотели возвращаться в Пограничье, однако приказ Ракли не оставлял выбора ни им, ни воинам, ни пытавшимся было возмущаться фолдитам. В числе остальных в тот страшный день погиб и безобидный слуга самой Элеты, ставший со временем ее учителем и тайным мужем. Она не могла даже оплакать его, не вызвав опасных подозрений со стороны людей Ракли, да и со стороны послушных любым приходившим из замка приказам односельчан.