Посмотри на меня

Она быстро взглянула на Люка. Он сидел, пристегнувшись, на переднем сиденье, высунув руку в окно, и тихо напевал ту же песенку, что пел все выходные. Он выглядел счастливым. Она надеялась, что он скоро перестанет играть в эту новую игру, по крайней мере у дедушки.

Элизабет видела, что отец поджидает их у калитки. Знакомая картина. Знакомое поведение. Что-что, а ждать он умел. Элизабет могла поклясться, что на нем те же коричневые вельветовые брюки, что он носил, когда она еще жила здесь. Они были заправлены в заляпанные грязью зеленые сапоги, в которых он ходил дома. Серый хлопковый свитер украшал выцветший узор из зеленых и голубых ромбов, на груди зияла дыра, и в ней виднелась зеленая рубашка. На голове плотно сидела твидовая кепка. В правой руке он держал терновую трость, щеки и подбородок покрывала серебристая щетина. Седые брови были такими кустистыми, что, когда он хмурился, они полностью закрывали его серые глаза. Из крупного носа с большими ноздрями торчали седые волоски. Лицо в глубоких морщинах, ладони огромные, как лопаты, а плечи широкие, как горы в ущелье Данлоу. По сравнению с ним ферма у него за спиной казалась совсем маленькой.

Увидев деда, Люк сразу же перестал напевать и убрал руку из окна. Элизабет остановилась, выключила мотор и выскочила из машины. У нее был план. Как только Люк вышел, она быстро захлопнула дверцу с его стороны, не дав ему отодвинуть сиденье, чтобы выпустить Айвена. Лицо Люка дернулось, когда он это увидел.

Калитка фермы скрипнула.

Сердце Элизабет сжалось.

— Доброе утро, — пророкотал низкий голос. Это не было приветствием. Это было заявлением.

У Люка задрожала нижняя губа, он прижал лицо и ладони к окну заднего сиденья. Элизабет надеялась, что он не станет устраивать истерику.

— Люк, ты не хочешь поздороваться с дедушкой? — строго спросила она, прекрасно понимая, что сама еще этого не сделала.

— Привет, дедушка. — Голос Люка дрожал. Он все еще прижимался лицом к стеклу.

Элизабет уже подумывала о том, чтобы во избежание сцены открыть дверцу, но передумала. Ему необходимо пережить эту фазу.

— А где второй? — прогрохотал Брендан.

— Второй? — Она взяла Люка за руку и попыталась развернуть его спиной к машине. Его голубые глаза жалобно смотрели на нее. Он был не настолько глуп, чтобы закатывать сцену.

— Тот мальчик, что знает про заморский овощ.

— Айвен, — сказал Люк со слезами в голосе.

Элизабет вмешалась в их разговор:

— Айвен не смог сегодня приехать, правда, Люк? Может быть, как-нибудь в другой раз, — быстро сказала она и продолжила, не дожидаясь обсуждения: — Так, мне уже пора ехать на работу, иначе я опоздаю. Люк, хорошо веди себя у дедушки, ладно?

Люк неуверенно посмотрел на нее и кивнул.

Элизабет ненавидела себя за этот поступок, но твердо знала, что поступает правильно.

— Езжай. — Брендан махнул в ее сторону терновой тростью, как будто освобождая ее от всех обязательств, и повернулся к дому. Последнее, что она услышала перед тем, как захлопнуть дверцу, был скрип калитки. По пути ей пришлось два раза возвращаться, чтобы пропустить трактор. В зеркало она видела Люка с отцом в саду перед домом, отец возвышался над мальчиком. Она не могла быстро уехать отсюда, как будто что-то тащило ее назад, как волна.

Элизабет вспомнила, как в восемнадцать лет она упивалась свободой, глядя на эту картину. Первый раз в жизни она уезжала из дома с вещами, зная, что не вернется до Рождества. Она ехала в Университет графства Корк, выиграв битву с отцом, но утратив его уважение. Вместо того чтобы разделить ее радость, он отказался проводить дочь в этот знаменательный день. Единственной фигурой, стоявшей у калитки в то ясное августовское утро, была шестилетняя Сирша. Ее рыжие волосы были заплетены в неаккуратные косички, у нее не хватало нескольких зубов, но она широко улыбалась и неистово махала на прощание, переполненная гордостью за свою взрослую сестру.

Когда такси наконец отъехало от дома, разрывая державшую ее там пуповину, вместо облегчения и радости она испытала лишь страх и тревогу. Не из-за того, что ждало ее впереди, а из-за того, что она оставляла. Она не могла вечно быть для Сирши матерью, ей обязательно надо было вылететь из родного гнезда и найти свое место в мире. Отец много лет назад отказался от отцовства и не хотел о нем слышать, но Элизабет надеялась, что, оставшись вдвоем с Сиршей, он вспомнит о своих обязанностях и полюбит младшую дочь, которой никогда не занимался.

А если нет? Через заднее стекло отъезжавшей машины она смотрела на сестру, которую, как ей казалось в тот момент, она больше никогда не увидит, и изо всех сил махала ей рукой, заливаясь слезами. Подпрыгивающая рыжая головка была видна за милю от фермы, и они всё махали и махали друг другу. Что будет делать маленькая Сирша, когда веселье проводов кончится и она поймет, что осталась одна с человеком, который никогда не разговаривал с ней, никогда о ней не заботился и никогда ее не любил? Элизабет чуть не попросила водителя остановить машину, но собралась и велела себе быть сильной. Она должна была жить.

Ты тоже когда-нибудь поступишь как я, маленькая Сирша, говорили ее глаза маленькой фигурке, пока машина отъезжала все дальше. Обещай, что ты поступишь так же. Улетишь подальше отсюда.

Элизабет со слезами на глазах смотрела, как уменьшается ферма в зеркале заднего вида, пока она не исчезла совсем, когда машина доехала до конца дороги длиной в милю. Элизабет сразу же расслабилась и поняла, что все это время задерживала дыхание.

— Ну что, Айвен, — сказала она, глядя в зеркало на пустое заднее сиденье. — Похоже, ты едешь со мной на работу.

И тут она сделала кое-что смешное.

Она захихикала, как ребенок.

Глава седьмая

Когда Элизабет переехала серый каменный мост, служивший въездом в город, Бале-на-Гриде бурлил. На узкой улочке пытались разъехаться два огромных автобуса, заполненных туристами. Элизабет видела, как пассажиры, приникнув к окнам, охают и ахают, улыбаются, куда-то показывают пальцами и подносят фотоаппараты вплотную к стеклу, чтобы снять кукольный городок. Водитель автобуса, ехавшего навстречу Элизабет, сосредоточенно облизывал губы и медленно вел свою огромную машину по тесной улице, изначально предназначенной лишь для лошадей и экипажей, и она видела, как у него на бровях блестят капельки пота. Автобусы практически соприкасались. В этот ранний час сидящий рядом с водителем экскурсовод изо всех сил старался развлечь своих слушателей, которых было никак не меньше ста человек.

Элизабет поставила машину на ручной тормоз и громко вздохнула. Такие ситуации случались в городе часто, и она знала, что это может занять немалое время. Она сомневалась, что автобусы остановятся. Разве только для того, чтобы выпустить пассажиров в туалет. Они всегда проезжали через Бале-на-Гриде, но никогда в нем не задерживались. Она их и не винила: город был хорош в качестве перевалочного пункта, но не как место, где можно задержаться надолго. Автобусы замедляли ход, пассажиры смотрели по сторонам, а водители уже решительно жали на газ и везли их дальше.

Дело не в том, что Бале-на-Гриде не был красивым городом, — напротив, как раз был. Три года подряд он выигрывал в конкурсе «Чистый город», чем очень гордились жители, а на мосту при въезде вас встречали выложенные яркими цветами слова приветствия. Цветы были в городе повсюду. Ящики с растениями украшали витрины магазинов, с фонарных столбов свисали корзины с цветами, вдоль главной улицы росли цветущие деревья. Каждый дом имел свой цвет, и главная улица, единственная улица городка, представляла собой радугу пастельных и ярких оттенков зеленого, розового, сиреневого, желтого и голубого. На сверкающих тротуарах не было ни пылинки, а если посмотреть поверх серых шиферных крыш, то можно было увидеть, что город окружен зелеными горами. Как будто Бале-на-Гриде прятался в коконе, укрытом в самом сердце матери-природы.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.