Влюбленный упрямец

Стараясь держать себя в руках, она сделала несколько шагов и протянула футляр с ожерельем.

– Я приехала, чтобы вернуть это.

Гарек взял футляр, приподнял крышку. С минуту смотрел на драгоценность. Потом, откинувшись на спинку кресла, поглядел на Элли.

– Полагаю, вы ожидаете награды?

Элли сжала кулаки. Первый импульс – с ледяной вежливостью отказаться от денег и немедленно уйти. Но только вчера она поклялась думать как бизнесмен. А бизнесмены не брезгуют никакими доходами.

– Да, я ожидаю награды, – собрав все силы, проговорила она. Элли встретила его взгляд холодно, не моргая. У него брови поползли вверх.

– Вы по крайней мере честны. – Он достал чековую книжку. – Сколько?

– Пять тысяч. – Она назвала первую пришедшую на ум цифру.

Гарек молчал. Вздернув подбородок, Элли ждала. Но недолго. Он пожал плечами, достал ручку, выписал чек и протянул ей.

Элли насторожилась. Может быть, она и не унаследовала гены Эрнандесов, но уж Вишневски-то должен уметь торговаться! Что это за бизнесмен, который так легко расстается с пятью тысячами долларов?

– Ну?

Элли подняла голову и увидела, что он, сощурившись, наблюдает за ней. Она быстро шагнула вперед и взяла чек. Скользнула взглядом по цифрам – пять и нужное число нулей. Она боролась со своей совестью и чуть не вернула чек, но тут раздался телефонный звонок.

Гарек Вишневски нажал на кнопку, и послышался голос его помощницы:

– Поступила информация по маркетингу.

– Пришлите ее сюда. – Его глаза сверкнули.

Ясно, с ней покончено. От его грубости Элли возмутилась, однако совесть ее успокоилась.

– Спасибо за награду, – беззаботно бросила девушка и, положив чек в сумку, направилась к выходу.

В этот момент дверь открылась и появился молодой человек с большим плоским прямоугольником, завернутым в ткань.

– Мистер Джонсон велел принести сюда, – промямлил он, положил прямоугольник на стол вишневого дерева и удалился.

Ткань соскользнула. Элли вытаращила глаза от изумления.

Нa картине Лилли Лейд с голой грудью и голыми ягодицами выходила из огромной белой раковины. Рыжие волосы контрастировали с ярко-голубым океаном. Два злобных купидона толклись в правом углу картины.

– Что-то еще?

Она вздрогнула при звуке хриплого голоса.

– Нет, нет, все. – И не удержавшись, добавила: – Я только подумала, что это именно та живопись, какую я ожидала увидеть у вас. – Она сладко улыбнулась.

– Вы противница "ню"?

– Нет, я противница плохого искусства.

– Ах! Эксперт.

Сарказм Гарека разозлил ее почти так же, как его грубость.

– Я работаю в галерее.

– Киоск с почтовыми открытками?

– "Фогель" в Пилсене, – фыркнула Элли. – Специализируюсь в современном искусстве. Заходите, если хотите купить что-нибудь концептуальное и действительно стоящее. – Она взялась за дверную ручку, но дверь не открывалась. Ее держала большая мужская рука. Как он ухитрился пересечь кабинет так быстро и так тихо?

– Не забудьте, я уже заплатил. Больше платить не буду. Если собираетесь что-нибудь мне предложить, то это будет даром.

– В галерее нет ничего, что я хотела бы вам предложить. – От злости Элли чуть ли не трясло. Она дергала дверь, но та не поддавалась. – Будьте любезны, уберите руку.

– Если передумаете, свяжитесь со мной. – Гарек изучал ее лицо, особенно рот. – Но сначала потратьтесь на приличную одежду.

Он отпустил дверь, Элли рывком открыла ее и вихрем вылетела из кабинета.

Она приехала домой, вошла в квартиру и захлопнула за собой дверь.

– Ты вернулась! – вышла из ванной Мартина. – Я уже начала волноваться. Как все прошло?

– Прекрасно. – Элли сняла пальто и ботинки, разместила их в шкафу и направилась в кухню. – Хотя я подумываю, не написать ли письмо в "Чикаго трэмпитер".

– Письмо? – Мартина удивленно заморгала.

– Да, и сказать им, что в отношении Гарека Вишневски они допустили ошибку. – Элли достала из сумки чек на пять тысяч долларов и положила его в обшарпанную шкатулку. Потом с треском закрыла ее. – Им следовало назвать его "Самый Отвратительный Холостяк в Чикаго".

Рождественский вечер для большинства – добрый семейный праздник. Гарек не разделял общего веселья. Для него этот день стал кульминацией совершенно неудавшегося месяца.

Портрет Лилли Лейд – дурацкая шутка Теда Джонсона – вызвал досаду. В добавление к пяти тысячам долларов, которые он отдал этой особе, Эрнандес. К тому же она стала свидетелем доставки портрета, что невыносимо гадко. Но это не идет ни в какое сравнение с пыткой, которая предстоит ему. Рождественский вечер с сестрой Дорин.

– Я ходила на концерт в кантри-клуб, – сообщила сестра. – Там были все известные люди – Митчеллы, Бренуэллы. Даже Палермо. Их племянник Энтони пригласил Карен танцевать.

– Энтони Палермо законченный дегенерат, – заявила ее дочь. – У него руки влажные, а дыхание вонючее, как собачий корм недельной давности.

– Карен! – воскликнула мать. – Ты не должна так говорить об Энтони. Палермо – одна из самых богатых и достойных семей в Чикаго. Тебе следует помнить об этом.

После ужина Дорин повела всех в гостиную, где под гигантской елкой громоздились рождественские подарки. Карен опустилась на колени и начала разворачивать свертки. Гарек достал элегантный плоский футляр и вручил сестре.

Дорин, сидя в кресле, обтянутом красной парчой, приняла подарок. Без видимого возбуждения, медленно и осторожно она снимала обертку. Но при виде содержимого футляра в обычно холодных серых глазах засверкали искры.

– Ах! – вырвалось у нее.

– Боже милостивый! – вскрикнула подошедшая к матери Карен, глядя на изумруды и рубины. – Дядя Гарек, ты, должно быть, потратил целое состояние!

– Карен, это невежливо, – проворчала Дорин.

Дочь ссутулилась и вернулась к своим подаркам. Она взяла ноутбук, принесенный Гареком, и отложила его в сторону без каких-либо эмоций.

– Карен, что надо сказать дяде? – напомнила Дорин, не спускавшая глаз с дочери.

– Спасибо, дядя Гарек, – без всякого энтузиазма, будто зомби, пробормотала Карен.

– Карен, мне не нравится твой тон, – сверкнула глазами Дорин. – Отправляйся лучше в свою комнату.

Карен взяла ноутбук и побрела к себе.

– Не знаю, что с ней происходит, – громко проговорила Дорин, хотя дочь еще не вышла из комнаты. – Боюсь, ее жуткие друзья плохо влияют на нее. У одной девочки отец – водитель грузовика! Если бы я могла послать ее в приличную школу! Та, куда она ходит сейчас, ужасна.

– Ты можешь оплатить приличную школу. – Гарек подошел к елке, разглядывая гору подарков. – Если захочешь.

Дорин чуть не уронила ожерелье, быстро захлопнула футляр и посмотрела на брата.

– Ты не понимаешь, что это значит – пережить смерть любимого мужа и остаться в нищете...

– Брось, Дорин. – Гарек наклонился и поднял теннисную ракетку. Он взмахнул ею, и легкая, идеально сбалансированная ракетка рассекла воздух. – Ты обеспечила свою долю при разводе задолго до его смерти. И он заплатил сполна, лишь бы избавиться от тебя. Будь твой муж немного сообразительнее, он заставил бы тебя подписать брачный контракт.

– Я бы никогда ничего подобного не подписала. Это же оскорбление! Я и так не получаю то, что мне положено. И в "Вишневски индастриз" тоже. Несправедливо, что отец оставил компанию тебе... Ради бога, тебе обязательно махать ракеткой? Хрусталь стоит целого состояния. Если ты разобьешь что-нибудь, я очень расстроюсь...

– Компания была банкротом.

Это замечание успешно отвлекло Дорин от мыслей о сохранности хрусталя.

– Временная неудача, ничего больше. Зато теперь компания зарабатывает миллионы.

– Из которых ты, как главный держатель акций, получаешь львиную долю. Я знаю, потому что подписываю чеки.

– На нищенские дивиденды я едва могу поддерживать свое положение в обществе, – фыркнула она. – При таких доходах я никогда не увижу своего имени в "Социальном регистре".