Страница 7 из 7
– Ну как это, мама! – фальшиво возмутилась Светлана. – Я сто тысяч раз говорила тебе про Олега Васильевича, это доктор такой, мы еще летом познакомились, когда я в детской городской больнице проходила сестринскую практику, я тебе рассказывала, что он День Нептуна придумал... Для детского веселья...
– День Нептуна помню, – ответила Анна, – детское веселье помню, а вот про твою дружбу с Олегом Васильевичем не помню...
– Просто тебе это было неинтересно! – Матери показалось, что на том конце дочь лукаво улыбнулась.
– Ну ладно, до завтра, приготовь, пожалуйста, что-нибудь нормальное. Пирог. Жаркое. Отбивные. Бифштекс. Он мясо постоянно ест... Должны же мы на него произвести неотразимое впечатление? Как ты думаешь?
Поутру Анна сходила на рынок за мясом, выбрала роскошнейшую баранину. Баранина настойчиво потребовала приобретения правильного риса, сорта «девзира», такого матового, розоватого. У того же продавца-узбека она придирчиво нюхала сопутствующие пряности: зиру, тмин, куркуму, щупала ссохшийся барбарис. Плов, решила Анна, это будет плов. Выбирая все эти нюансы, столь важные для приготовления настоящего блюда, она думала о том, как же все-таки приятно готовить. Делать это со вкусом и желанием.
Дома замочила рис, поставила перекаливать масло. Сама присела на краешек табуретки с чашкой зеленого чая – аутентичность во всем. Все ее детство дед не разговаривал с отцом; причины их непонятной вражды Анна не знала, вопросов задавать не полагалось. Папа по субботам приготавливал плов. Когда в воздухе начинали витать ароматы кипящего растительного масла и брошенной бараньей косточки, необходимой по представлениям папы, дедушка закрывался в своей комнате, закладывая щели в дверях влажными тряпками, – утверждал, что дышать просто невозможно. А она, когда только заходила в субботу после школы в подъезд, немедленно наполнялась радостью и даже счастьем, как будто вдыхала их вместе с вкусным запахом плова. Анна любила его и сейчас, безболезненно перемещаясь на десятилетия назад, становясь на время маленькой девочкой, отличницей Нюрой – так ее называл папа. А дедушка специально звал Анной, чтобы отличаться. В сущности, они были безобидные оба.
Через пять минут после назначенного срока на пороге стояла счастливая Светлана и детский доктор Олег. Светлана особо не изменилась со вчерашнего дня, а детский доктор оказался широкоплечим блондином лет тридцати, гладковыбритые щеки, темные глаза – интересный контраст. На нем были черные брюки, мягкие на вид, черная кожаная куртка, черный свитер без высокого воротника и черный шелковый шарф. Казалось, он не просто предпочитает черный цвет, а купается в нем, наслаждаясь каждой каплей.
Он совершенно не походил на предыдущих поклонников дочери – веселых ровесников в приспущенных широких джинсах и балахонах с пестрыми принтами, и Анна удивленно рассматривала букет роз, который он преподнес ей с легким поклоном аккуратно причесанной головы.
– Приятно познакомиться, – глупо произнесла Анна, хотя никогда не говорила такой банальной общепринятой чепухи, и зачем-то протянула руку.
Детский доктор слегка сжал ее холодные пальцы, и вот тут все и началось. Анна даже на минуту вышла, вежливо извинившись и проводив дочь с гостем в гостиную, зашла в спальню и остановилась растерянно. Посмотрела на свою правую ладонь – она выглядела совершенно обычно, не покрылась волдырями, не посинела и не заросла густой шерстью. Но Анна чувствовала, что детский доктор Олег инфицировал ее контактно, брызнув в кровь непонятную горячку, лихорадку, смятение и непокой. Пальцы задрожали. Она обхватила правую ладонь своей же левой, сильно сдавила, стало больно.
– Мама! – крикнула недовольно Светлана, и Анна вернулась в гостиную.
Хорошая хозяйка и внимательная мать, Анна нарядно накрыла стол. Старый стол, очень старый, когда-то он входил в состав бабушкиного приданого – большой, дубовый, прямоугольной формы, он не складывался и не раскладывался, чем доводил сначала дедушку, и без того гневливого, а потом и маму до исступления. Пару раз дедушка предпринимал партизанские попытки избавиться от «дубового чудовища», с усилием подтаскивая его к входной двери, но реально оценивал все-таки свои силы, подозревая, что в скоростном спуске с пятого высокого этажа победит не он.
Когда Анне довелось сделаться потомственной столовладелицей, в стране как раз происходил кооперативный бум, появлялись всякие разные полезные услуги, она воспользовалась реставрационными. Стол приобрел утерянную за годы лишений респектабельность и титул настоящего антиквариата. Анна считала, что он не нуждается в мещанских скатертях – и убирала его крахмальными однотонными салфетками из льна.
В этот день она выбрала ярко-красные: салфетки были достаточно торжественными и отлично сочетались с молочно-белым английским столовым сервизом, тоже частью бабушкиного приданого.
– Здравствуйте, – опять некстати сказала Анна, усаживаясь напротив дочери, которая тоненько захихикала и заметила:
– Обычно мама не такая растерянная. Перетрудилась, наверное. Мама работает много.
– Да? – Олег посмотрел на Анну и немного приподнял левую бровь. – Чем занимаетесь, Анна Владимировна?
Она помолчала, бесцельно двигая вилку и нож, меняя их местами. Собралась и ответила:
– Сейчас репетиторством. Подготавливаю школьников к ЕГЭ, математика – обязательный предмет.
– Да! – Дочь гордо глянула на детского доктора. – И не только математика, мама еще в физике прекрасно разбирается, да, мама? У нее учеников полно, только успевает поворачиваться, да, мама?
– Да, дочка, – кивнула Анна, – прекрасно разбираюсь, успеваю поворачиваться...
Детский доктор внимательно разглядывал белоснежную, безо всякого орнамента, тарелку перед собой. Светлана сунула ему в руки бутылку вина. И подвинула шампанское. Он бездействовал.
– Открой же! – рассмеялась она. – Ты тоже сегодня какой-то тормоз...
Наконец откупорили шампанское, справились с закусками, Анна внесла на круглом узбекском блюде плов, все как положено – снизу рис, сверху мясо, головки чеснока блестели перламутрово, и запах, запах...
Обед прошел как в тумане, Анна ощущала себя обернутой ватой, залепленной парафином, воском, залитой гелем.
Разумеется, она поддерживала беседу, уместно вспоминала забавные случаи на занятиях, смешные изречения учеников: «Возьмем переменную А и обозначим ее за В...» – «И зачем, Егор, мы так поступим?» – «Ну вроде бы надо что-то сделать...»
Разумеется, она отзывчиво слушала дочь, Светлана много шутила, была прекрасна, Анна смеялась в нужных местах и даже дополняла ее истории какими-то деталями, подробностями.
Разумеется, она старалась не смотреть на свою правую ладонь и вообще предпочла бы не пользоваться ею, но как истинная правша сделать этого не могла и нехотя орудовала блестящим увесистым ножом. Она хотела остаться со своей ладонью наедине. Она хотела подумать.
Что касается Олега, детского доктора, то он тоже в основном молчал, в двух словах лишь поведав о том, что стал врачом случайно, – изгнанный из школы после девятого класса, поступил в ближайшее к дому училище, им оказалось медицинское:
– Закончил. За время учебы как-то проникся... Вот как-то так...
Разливая чай в тонкостенные чашки с мадоннами, младенцами и прочим антуражем, Анна нечаянно плеснула кипятком себе на левую руку. А может быть, плеснула намеренно, желая как-то уравнять ее со страдающей правой.
Левой руке оказалось совсем не больно, она не дернулась даже, Анна удивленно полила ее кипятком еще.
– Что вы делаете? – произнес детский доктор, встал с места и промокнул воду бумажной трехслойной салфеткой.
– Мама, ты что? – Дочь смотрела испуганно.
– Простите, я очень рассеянная сегодня, – сказала Анна четко, – действительно, устала. Наверное.
– Мы сейчас пойдем, – немедленно засобиралась Светлана, – да-да, пойдем, ты отдыхай, наверное, завтра с утра опять занятия назначила, да?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.