Страница 29 из 48
— Желаю.
Жюжеван прочитала указанные фрагменты быстро, вернулась на свое место и сказала решительно:
— Я верю, что молодые люди не лгут. Им незачем лгать. Но я не знаю, для чего лгал Николай. Таковых отношений не было, повторяю вам.
— Следствию известно, что полковник Дмитрий Павлович Прознанский, отец покойного, около двух лет назад застал вас в момент интимной близости со своим сыном. Позволю себе выразиться определеннее: вы удовлетворяли пятнадцатилетнего Николая рукой.
— Что за чушь! — закричала Жюжеван, ее лицо сделалось пунцовым, а глаза налились слезами. — Что вы несете?! Вы хотите сказать, что такое… что такую… что этот чудовищный наговор сделан его превосходительством?!
— Да, такое заявление полковника Прознанского нам известно.
Шумилов по уклончивому ответу Шидловского догадался, что в письменном виде заявления полковника не существует. Впрочем, Жюжеван была не способна в данную минуту понять этот нюанс.
— Я повторяю: никаких интимных отношений с Николаем Прознанским я не имела никогда, ни единого раза, ни в какой форме! Все!
Шидловский посмотрел на Шульца:
— После ознакомления с предъявленными фрагментами показаний Спешнева и Павловского, мадемуазель отвергает содержащиеся в них указания на интимный характер ее отношений с покойным Николаем Прознанским.
Фраза предназначалась для внесения в протокол допроса.
— Я согласен, что продемонстрированные свидетельские показания грешат тем недостатком, что сделаны с чужих слов. Но помимо показаний Спешнева и Павловского, следствие располагает заявлениями горничной Матрены Яковлевой и няни Алевтины Радионовой, которые в один голос утверждают, будто вы признавались им в существовании интимной связи с покойным Николаем Прознанским, — продолжал Шидловский. — Желаете ознакомиться?
— Желаю.
Помощник прокурора открыл дело в нужных местах и дал Жюжеван прочесть.
— Что вы можете сказать о прочитанном?
— Меня оговаривают. Не могу понять, зачем, — отозвалась Жюжеван. Она вдруг сделалась очень задумчива.
— Вы отвергаете факт подобного разговора?
— Да, отвергаю. Такого разговора никогда не было. Я вообще мало общалась с этими женщинами. Не понимаю, что побудило их наговорить такое.
— Пишите, Никита Иванович, — Шидловский покосился на секретаря. — Можно даже дословно… Так, посмотрим, что там у нас далее. Мадемуазель Жюжеван, я предъявляю вам анонимное, то есть без подписи, письмо, полученное канцелярией петербургского градоначальника второго апреля 1878 года, — продолжал Шидловский. — Ответьте на вопрос: знакомо ли вам это письмо?
Жюжеван вновь приблизилась к столу помощника прокурора и впилась взглядом в показанный ей документ. Она прочла его от начала до конца, молча вернулась на свое место. Тишина в кабинете сделалась мучительной.
— Первый раз его вижу, — проговорила, наконец, она.
— Не вы ли его писали?
— Нет, конечно. Молодежная организация, изучение ядов! Это чудовищно!
Шидловский вновь стрельнул глазами в сторону Никиты Шульца:
— По предъявлении подлинного анонимного письма мадемуазель категорически отвергла свое авторство. Что ж, идем дальше. Мадемуазель Жюжеван предъявляется для ознакомления заключение экспертной почерковедческой комиссии от 29 апреля 1878 года.
Жюжеван опять приблизилась к столу и, неловко склонившись, принялась читать заключение экспертов. Женщине было неудобно стоять, и Шумилов поймал себя на мысли, что помощник прокурора намеренно действует так, чтобы создать у нее ощущение собственной приниженности. При желании вполне можно было предложить ей переставить стул к столу и читать предъявляемые документы сидя.
— Итак, можете ли вы прокомментировать заключение графологов?
— Это все алхимия, это — лженаука, — невпопад сказала Жюжеван. — Я хочу сказать, что не писала анонимного письма и увидела его впервые только сейчас. А то, что пишут ваши специалисты — это не про меня.
— Что ж, так и запишем, — удовлетворенно вздохнул Шидловский и снова покосился на Шульца. — Мадемуазель Жюжеван заявила о своем несогласии с мнением экспертов-почерковедов.
Захлопнув дело и отложив его в сторону, помощник прокурора положил руки на стол и задумчиво вгляделся в лицо Жюжеван.
— Знаете, на самом деле и авторство анонимки, и рассказы молодых людей для меня не слишком интересны. Меня занимает всего один вопрос. Ответьте на него, пожалуйста, чистосердечно… — неспешно проговорил он.
— Да, конечно, — кивнула Жюжеван.
— Зачем вы убили Николая Прознанского?! — прогремело на весь кабинет.
При этих словах Жюжеван отшатнулась, словно от удара, подняла на Шидловского округлившиеся глаза, но встретившись с его холодно-пронзительным недобрым взглядом, обвела глазами всю комнату, словно в поисках сочувствия у Алексея Шумилова и Никиты Шульца. Повисло тяжелое молчание. Шумилов видел, как постепенно глаза Жюжеван наполнялись слезами, а пальцы судорожно перебирали синий вельвет платья. Тягостная тишина скоро сделалась невыносимой, но никто из присутствовавших не желал ее нарушать первым. В конце концов не выдержала Мари.
— Значит, вы полагаете, я… Я убила?! — Она задохнулась, на лице проступила гримаса недоумения и ужаса. — Что вы говорите! Какое чудовищное и несправедливое… подозрение…
Ее взгляд потерянно метнулся по кабинету, потом, словно прикованный неведомой силой, остановился на Вадиме Даниловиче и уже не отрывался от его лица. Голос Жюжеван поднялся, зазвенел, в нем послышалась дрожь и отчаяние:
— Как бы я могла?! Это же мой… мой воспитанник, мой ученик, я его… лелеяла много лет! Я с ним провела больше времени, чем родная мать! Какая же это чушь! Как только это могло прийти вам в голову?!
Слова срывались с ее губ резко, быстро, она вся подалась вперед, казалось, что вот-вот вскочит со своего стула и набросится на помощника окружного прокурора с кулаками. Он смотрел на нее как обычно смотрит зоолог на пришпиленную булавкой бабочку: как она бьется, сучит лапками, бессмысленно пытаясь избежать безрадостной участи. Шидловский, всем своим видом показывая, что на него не действуют дамские «выкрутасы», спокойно проговорил:
— Вы его отравили, дали под видом лекарства морфий, который Николай получил летом из экстракта опийного мака. Я полагаю, что все это произошло потому, что он порвал тяготившую его связь с вами. Либо готовился это сделать. Я верю, что вы его ценили, дорожили им и даже искренне любили. Хотя любовь эта была, конечно, нездоровой. Но вы многое связывали с Николаем. Это так по-женски.
— Но это же неправда! Этого не было! — она почти кричала.
От ее светской сдержанности не осталось и следа. Она уже не могла сдержать слез, мокрое лицо исказила гримаса, вмиг сделавшая его некрасивым.
— Так и запишем в протокол, — продолжал Шидловский, обращаясь как бы к секретарю, но поглядывая при этом на Жюжеван. — Мадемуазель, в ответ на заданный ей прямой вопрос о виновности в смерти Николая Прознанского, заявила, что себя виновной не признает. Ввиду тяжести инкриминируемого Жюжеван преступного деяния, ее запирательства, наличия, как иностранной подданной, возможности в любой момент покинуть пределы Российской Империи, помощником прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Шидловским В. Д. принято решение об аресте Жюжеван и заключении ее под стражу в женское отделение Санкт-Петербургского тюремного замка. Обвиняемой вручено постановление об аресте и разъяснено…
Плавное течение речи Вадима Даниловича было остановлено падением тела Жюжеван на пол. Шумилов подскочил к упавшей, пощупал пульс сначала на запястье, потом на шее. Не нащупав, испугался не на шутку. Шульц, привстав на цыпочки, из-за конторки с любопытством наблюдал за его манипуляциями.
— Никита Иванович, — обратился к нему Шумилов, — пригласите конвойных, они в коридоре сидят. И потрудитесь врача пригласить.
Шульц выскользнул за дверь.
— Вадим Данилович, у вас где-то нашатырь был, — вспомнил Шумилов.