Страница 10 из 48
Шумилов беспрепятственно вошел в подъезд дома, где находилась квартира Прознанских, и начал было подниматься по лестнице, как вдруг услышал за спиной покашливание. Никто следом за Шумиловым в подъезд не заходил, однако, сзади безо всяких сомнений был человек. Шумилов оглянулся и не без удивления увидел одного из понятых, присутствовавших во время обыска в квартире Прознанских; теперь молодой мужчина был одет в шитую золотом ливрею и начищенные сапоги из красной кожи. Он выглядывал из небольшого закутка в углу площадки первого этажа, искусно замаскированного большим витражным стеклом и небольшой дверью. Ни сейчас, ни во время первого посещения дома, Шумилов даже не заподозрил, что там может находиться швейцар.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — ловко щелкнув каблуками, поприветствовал его швейцар.
— Здравствуйте, Са… Са… — Шумилов постарался припомнить фамилию понятого, благо сам же не меньше трех раз ее записывал.
— Сабанеев, — подсказал мужчина в ливрее.
— Я к господину полковнику, — Шумилов сделал было шаг вверх по лестнице, но вдруг решил не спешить. — Послушайте, Сабанеев, вы регулярно находитесь здесь?
— По мере необходимости, — уклончиво ответил швейцар.
Что-то неуловимо подозрительное чувствовалось в поведении этого человека. Шумилов поймал себя на мысли, что и в прошлый раз, поглядев на дворников этого дома, испытал смутное беспокойство.
— Вы давно работаете здесь?
— Полтора года-с.
— К покойному Николаю Прознанскому часто приходили друзья?
— Бывали-с, а как часто — ответить затрудняюсь, — опять уклончиво ответил швейцар.
Теперь Шумилов уверенно мог сказать, что именно настораживало его в этом человеке: тот нисколько не боялся работника окружной прокуратуры. Шумилов не то чтобы привык наводить на людей ужас, просто хорошо знал, что от человека в мундире министерства юстиции не отмахнется даже генерал, что ж тут говорить о людях неблагородного сословия! Дворники, швейцары, разносчики, торговцы с лотков, поденные рабочие перед прокурорским мундиром трепетали, ибо обладатель его согласно законам Империи был могущественнее самого страшного околоточного и даже станового полицейского. Но в данном случае швейцар в красных сапогах был учтив, но абсолютно равнодушен.
— Девушки среди них бывали?
— Не могу ответить. Обратитесь с этим вопросом к его превосходительству полковнику Прознанскому.
Со стороны швейцара такой ответ был верхом нахальства, хотя и вполне корректного по форме. Шумилову стало по-настоящему интересно:
— А если я официально вызову тебя на допрос?
— Сие невозможно-с, — после секундного колебания ответил швейцар. — Я не подлежу допросу.
Несмотря на корявость формулировки, Шумилов понял, что тот хотел сказать. Сабанеев был штатным сотрудником Третьего отделения, легендированным в «швейцара», и в случае официального вызова на допрос ему бы пришлось либо сообщить о себе ложные сведения (тем самым совершив уголовно наказуемое в России деяние), либо разоблачить себя. На последнее он не мог пойти, не получив предварительно санкции руководства. Все легендированные сотрудники особо инструктировались на этот счет. Существовала весьма громоздкая и сложная процедура допроса таких лиц и привлечения их к расследованию в качестве свидетелей; в любом случае, решение этого вопроса осуществлялось на уровне обер-прокурора и занимало не одну неделю. Нетрудно догадаться, что Третье отделение Его Императорского Величества канцелярии чрезвычайно не любило расшифровывать своих агентов и секретных сотрудников и всякий раз шло на это с величайшим сопротивлением.
— Тьфу, Сабанеев, что ты меня морочишь, — воскликнул Шумилов. — Так бы сразу и сказал. Остальные двое тоже?
— Так точно-с.
Теперь стало понятно, почему в доме полковника Прознанского такие крепкие и моложавые дворники. Шумилов лишь укорил себя за то, что не понял этого сразу. Случайное открытие имело по крайней мере один большой плюс: можно не сомневаться, что квартира жандармского полковника хорошо охранялась, и злоумышленник не мог проникнуть туда незаметно. Если кто-то и подсыпал Николаю яд, то делал он это, лишь придя в дом под личиной друга.
— Подумайте хорошенько, Сабанеев, накануне смерти Николая Прознанского, то есть вечером 17 апреля, у него собирались друзья-студенты? — спросил Шумилов.
— Тут и думать нечего. Вечером накануне гостей у молодого Прознанского не было, — уверенно ответил швейцар. — Когда стало известно о смерти Николая Дмитриевича, мы все — старший дворник и помощники — собрались и обсудили случившееся, вспоминали, кто что и когда видел подозрительное. Так что про вечер семнадцатого могу заявить с уверенностью и за себя, и за других: гостей не было. Гости были днем ранее, шестнадцатого числа, но днем и недолго.
— Сабанеев, вы сказали, что вспоминали подозрительные моменты. А что, такие были? — уточнил Шумилов.
— Никак нет-с. Все как у всех, обычная семья.
Расставшись, наконец, со «швейцаром», Шумилов поднялся к массивной дубовой двери в квартиру Прознанских и тренькнул звонком. Дверь отворила горничная в накрахмаленном черном переднике. Сама хозяйка, Софья Платоновна, одетая в строгое черное платье, встретила Шумилова в большой комнате. Платье ей не шло, лицо казалось бескровным, блеклым. Но глаза женщины утратили вчерашнюю красноту и опухлость, что свидетельствовало о нормальном сне. Она не выразила особого энтузиазма при виде Алексея Ивановича, по лицу пробежала тень, но безропотно согласилась ответить на вопросы.
Шумилов был усажен в роскошное, чрезвычайно неудобное, с высокой спинкой кресло, которое впивалось в спину.
В комнату из глубины квартиры доносились звуки рояля. Кто-то разучивал мазурку Глинки, старательно повторяя по несколько раз отдельные места.
— Софья Платоновна, возможно, мои вопросы покажутся вам травмирующими, прошу заранее прощения.
— Для меня сейчас сама жизнь травмирующая, — спокойно отозвалась женщина.
Шумилов поймал себя на мысли, что она чрезвычайно хорошо владеет собой.
— Расскажите, пожалуйста, о Николае. На каком факультете он учился, чем увлекался, кроме химии?
— Николаша поступил на юридический — на том настоял отец. Да. Химию любил, литературу, много читал. Вы обратили внимание, сколько книг в его комнате? Он сам их покупал, любил захаживать в книжные лавки. Он вообще был очень умным, начитанным мальчиком.
— А с кем он дружил и много ли времени проводил вне дома?
— Да нет, он вообще был… домашним мальчиком. Конечно, последние год-полтора он проводил в компании друзей больше времени. Это все были молодые люди нашего круга — Петр Спешнев, Владимир Соловко, Андрей Штром. У нас они частенько бывали. Конечно, они и развлекались вместе, как обычно развлекаются: театр, обеды, именины, зимой — горки.
— Они учились вместе с Николаем?
— Спешнев и Соловко — да, тоже на юридическом. А Штром, по-моему, занимался естественными науками.
— Вы не могли бы сообщить мне их адреса? — Алексей Иванович быстро записал на отдельном листе продиктованные адреса. — Скажите, Софья Платоновна, а были в жизни Николая романтические увлечения? Мы нашли среди его бумаг письмо от девушки, подписанное «В. П.».
— Это, по-видимому, Вера Пожалостина. Только я вас прошу, — Софья Платоновна посмотрела на Алексея Ивановича в упор, дабы убедиться, что он понимает серьезность момента, — не упоминайте ее имени, пожалуйста. Она дочь почтенных родителей, отец — действительный тайный советник, имеет право прямого доклада Государю, матушка старинного уважаемого рода. Скомпрометировать юную девушку легко, а я себе этого не прощу. Да тем более, что и не было никаких отношений у Николаши с Верой, о которых можно было бы всерьез толковать. Я вас очень прошу, Алексей Иванович, — для пущей убедительности Софья Платоновна коснулась рукой рукава Шумилова.
Алексей Иванович неловко кашлянул и со всей возможной почтительностью, на которую только был способен, ответил: