Страница 15 из 50
В каждом гостеприимном и благополучном доме имелась коллекция трубок, чубуков и мундштуков; для их хранения сооружались высокие стеллажи. Как и в прежние годы, лучшими считались черешневые мундштуки. В зажиточных домах при трубках состояли казачки, в обязанности которых входило чистить трубки, запаливать их и раскуривать. Дядя Н. А. Лейкина курил «табак Жукова из трубок на длинных чубуках, которых у него было много, и стояли они в углу в медном тазу».
Для парадных чубуков ставили также стойку или вешалку. Табак держали в особых шкафчиках с ящичками. На вешалке затейливой столярной работы висели вплотную к стене самые длинные чубуки с янтарными мундштуками, прикрепленные шелковыми петлями с медными крючками к планке вешалки.
Гостей приглашали в курительную комнату, убранную разнообразными произведениями восточных ремесел, и предлагали трубки на выбор. Нередко гости оказывались в весьма оригинальной обстановке, вроде той, что описана в великосветской повести барона Ф. А. Бюлера «Ничего», вышедшей в свет в 1843 году. В курительной князя Волгина, героя этого произведения, «красовалось целое чучело некогда застреленного им медведя, который, как раболепный евнух, сторожил его курительные препараты, упорно сжимал в лапах несколько цареградских чубуков и не отдавал их до тех пор, пока известная пружина в его лапе не уступала настойчивости гостя».
В кабинете более известного литературного героя Манилова, напротив, все было более чем скромно, зато «больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табашнице, и, наконец, насыпан был просто кучею на стол. На обоих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивыми рядками». Согласитесь — скромно, неряшливо даже, но весьма живописно.
В XIX веке, как и нынче, было распространено прикуривание у прохожего, при этом соблюдались определенные правила вежливости: если на улице подходили к незнакомому человеку и просили у него прикурить, то приподнимали шляпу со словами: «Позвольте прикурить». Прикурив, снова приподнимали шляпу и отдавали легкий поклон, получая поклон в ответ. Считалось невежливым зажечь спичку и прикурить прежде, чем от нее прикурит сидящий рядом курильщик, приготовившийся закурить. В присутствии дам без их позволения не курили.
Иногда гостю подавали свечу (она так и называлась — «курительная свеча»), чтобы он смог прикурить (в наше время прикуривать от свечи считается дурным тоном, о чем, правда, догадываются не все прикуривающие).
Средний курильщик века полтора назад выкуривал тридцать-сорок папирос в день, и это удовольствие обходилось ему от пяти до десяти рублей в месяц.
Пепел сбрасывали в расставленные на столах металлические, стеклянные или фарфоровые пепельницы, которые были всевозможных форм: блюдечки, раковины, рыбы, звериные морды, башмачки, ведерки на санках, листочки, яичные скорлупки, лежащие чертенята и т. п. — фантазия художников, работавших на производителей пепельниц, охватывала весь животный и растительный мир и распространялась далеко за его пределы. Стива Облонский тушил папиросы в перламутровой раковине-пепельнице — вещь в те времена не редкая, но и не безделица.
К началу XX века изделия табачных фабрик Петербурга по своим высоким качествам были практически вне конкуренции в России. Они имели широкий и устойчивый спрос по всей стране и экспортировались за границу. Ежегодно в Петербурге распродавалось сигар и папирос 1 миллиард 853 миллиона 146 тысяч штук на сумму девятнадцать миллионов рублей, что составляло на каждого жителя столицы, с населением в один миллион человек, 19 рублей. «100 миллионов папирос в день — до таких размеров дошло потребление табака курящим Петербургом», — отмечала в 1910 году «Петербургская газета». Папиросы тогда продавались в пачках по 10 штук за 5–6 или 10 копеек. Но лучше всего расходились папиросы низших сортов, которые стоили меньше 5 копеек за десяток. «За последнее время замечается исключительное повышение спроса на дешевые папиросы, которые начинают совершенно вытеснять курительный табак», — заметил тогдашний наблюдатель. Отсюда можно сделать вывод, что курение охватывало все большие слои населения.
Курящий человек во все времена вызывал разные чувства у некурящих. В эпоху «серебряного века» курящий мог вдохновить на поэтические строки. Так Георгий Иванов, увидевший однажды, как в редакцию журнала «Гиперборей» заходит его редактор М. Л. Лозинский записал: «Так успокоительно в этом просторном, теплом, уютно освещенном кабинете. Горничная в наколке разносит чай, бисквиты, коньяк. Уже собрался кое-кто. Хозяина — редактора — еще нет, задержался в типографии. Но вот — скрип двери, шорох портьеры:
Табачные фабрики продолжали трудиться на пользу всем курящим, поэтам в том числе. В 1913 году в Петербурге вырабатывали 81,5 % всего российского табака (в Москве — только 17,3 %). До 1914 года экспорт табачных изделий русского производства (папирос и крошеных Табаков) неуклонно рос. Основными потребителями русского табака были Финляндия и Германия. И кто бы тогда мог подумать, что к 1917 году вывоз табачной продукции сойдет в России на нет?..
Теперь перейдем к рассказу о тех, кто в Петербурге нюхал табак, кто его производил, кто, где и почем продавал. Нас ждет еще немало интересного, особенно если читать без перекуров.
2. «Ведь это — не курить…»
Сганарель (с табакеркой в руке): «Толкуй Аристотель и вся философия, что им угодно, — ничто не может сравниться с табаком: все порядочные люди имеют к нему пристрастие, и кто живет без табака, тот жизни не достоин… Разве вы сами не замечали, какое любезное обращение со всеми приобретаешь, как только начнешь нюхать табак?..»
В XVIII веке в Петербурге курили в основном иностранцы. Русские табак больше нюхали, многие из простого народа «клали себе за щеку». Жевание табака, как и его искусственная ароматизация, в Петербурге не были популярны, а вот нюхательный табак был весьма распространен, особенно среди людей пожилого возраста. Считалось, что нюханье табака благотворно влияет на здоровье (хотя, как увидим далее, думали так не все), но распространилась эта привычка во многом и из-за запрета на курение в публичных местах.
Перелистывая страницы истории увлечения человека табаком, отдадим должное «нюхарям» — из-за их пристрастия не случилось ни одного пожара, что и неудивительно: тем, кто нюхает табак, спички не нужны. А нужно им вот что: чистый нос (вернее, ноздри) и платок, в который перед употреблением табака можно высморкаться, чтобы потом в него же и чихнуть (затем и нюхали). Некоторые, впрочем, чихали в рукав, что со стороны выглядело не очень эстетично, однако заставляло окружающих уважительно вздрогнуть, ибо нюхали табак преимущественно люди степенные, в летах, и даже царственные особы.
Дань увлечению табаком отдала, например, Екатерина II, но, в отличие от своего супруга Петра III, она табак не курила, а нюхала. Всезнающий М. И. Пыляев свидетельствует: «Императрица очень любила нюхать табак, но никогда не носила с собой табакерки; последние, впрочем, у ней лежали на всех столах и окнах в ее кабинете. Привычка не носить с собой табакерки произошла у нее оттого, что Петр III не позволял ей нюхать табак; но страсть у Екатерины к табаку была настолько сильна, что она не могла долго обходиться без нюханья, и при жизни Петра III всегда просила князя Голицына садиться за обедом возле нее и тихонько под столом угощать ее табаком. Раз император заметил это и очень рассердился на Голицына, сделав ему серьезный выговор. Императрица впоследствии нюхала табак только тот, который для нее сеяли в Царском Селе, нюхала же его всегда левой рукой на том основании, что правую руку давала целовать верноподданным».