Семьдесят два дня

— Да, за счастье наших детей! За счастье Клода Круазена!

Анри оборвал свою речь на полуслове. Он услышал голос Клодины и заторопился навстречу жене погибшего друга.

В карцере было сыро и холодно. Низкое окно с решёткой пропускало мало света.

Холод, сырость и темнота мало беспокоили Поля.

Беда заключалась в том, что срывался весь его план. Кто знает, может быть именно в этот час, когда он сидит здесь без дела, с чердака уже выбрасывают вещи Антуана! Долго ли намерен священник держать его здесь? Пробило три часа. Должно быть, товарищи уже давно разошлись по домам.

Звук шагов за дверью прервал размышления Поля. Он насторожился в ожидании.

Вошёл Клеман и сухо сказал:

— Можешь идти на все четыре стороны! Тебя выгнали из школы навсегда.

Поль пошёл в класс за учебниками и тетрадями, которые он там оставил. Он уже стянул ремни, когда послышался стук у входной двери.

Клеман, позабыв о Поле, побежал открывать. К своему удивлению, Поль увидел, что в коридор вошёл Лебель в сопровождении двух незнакомцев.

Суровый послушник радушно приветствовал текстильного фабриканта.

— Пожалуйте, господин Лебель!

Мальчик сообразил, что ему лучше не встречаться с домохозяином, и, когда Лебель со своими спутниками вошёл в класс, спрятался позади большого шкафа.

— Где отец Франсуа? Позовите его, да поскорее! Скажите ему, что дорога каждая минута! — приказал Лебель.

Клеман стремглав бросился исполнять приказание. Отец Франсуа не замедлил появиться.

— Известно вам, святой отец, что произошло в городе? — обратился к нему Лебель.

— Знаю, сын мой. Не надо отчаиваться. Всё в руках божьих!..

— Я не за утешеньем приехал, — грубо перебил священника Лебель. — Завтра в три часа дня состоятся похороны четырёх бунтовщиков. По случаю воскресного дня на похороны соберётся много народу. Шествие с телом Антуана Круазена пройдёт по улице Вожирар и остановится у моего дома, где жил убитый. Три остальные процессии направятся по другим улицам и тоже остановятся около квартир убитых. Потом все четыре процессии сойдутся на кладбище Пер-Лашез. Многие батальоны Национальной гвардии будут участвовать в похоронах. Теперь слушайте внимательно. Мы готовим на завтра выступление трёх батальонов, которые не пристали к революционерам. Как только стемнеет, в вашей церкви начнут собираться солдаты и другие вооружённые люди, сторонники старой власти. Они смешаются здесь с теми, кто придёт к ранней обедне. Вы благословите их перед выступлением. Нападение на мятежников будет произведено одновремен-

но из нескольких церквей, расположенных поблизости от домов, где остановятся похоронные процессии. Всё ли вам понятно, святой отец?

— Всё ясно, господин Лебель. Будем уповать на помощь божью!

— Уповайте, но не слишком рассчитывайте на его помощь. Надо действовать! Положение настолько серьёзно, что Тьер и его министры убежали из Парижа и укрылись в Версале!. Однако спасение ещё возможно. Только нельзя медлить! — Лебель понизил голос и, указав на своих спутников, продолжал: — Эти два господина останутся здесь. Отведите их в церковь, покажите все входы и выходы. Запомните пароль: «Смирение и милость». Я вернусь, когда стемнеет.

— Благослови вас бог! — произнёс отец Франсуа, молитвенно сложив руки.

Лебель ушёл, а незнакомцы последовали за священником. О мальчике все забыли.

Поль стоял в классе, позади шкафа, боясь шевельнуться.

Итак, свершилась революция, которую так страстно ждали рабочие, свершилась раньше, чем они об этом мечтали. Осуществилась народная мечта. Но Антуан!.. Неужели Антуан погиб? Он был близок и дорог Полю, как родной отец. А Клодина! А Клод! Что теперь будет? Как помешать тайному заговору, в котором замешаны Лебель и отец Франсуа?

Поль услыхал стук захлопнувшейся двери и удалявшиеся шаги отца Франсуа. В коридоре наступила тишина. Тогда Поль выскользнул из класса, отодвинул дверной засов и выскочил наружу.

1 Версаль — городок в восемнадцати километрах от Парижа.

…В тот же день, ещё до наступления темноты, к церкви на улице Вожирар подъехала карета. Из неё вышли три человека. Двое были в скромных тёмных костюмах, третий, молодой человек лет двадцати пяти, — в форме офицера Национальной гвардии.

Они постучались. Тяжёлые двери церкви были на запоре. Тотчас появился Клеман и впустил незнакомцев.

— Попросите отца Франсуа, — сказал один из штатских, который выглядел старше своих товарищей.

Когда отец Франсуа подошёл своей крадущейся походкой, пожилой незнакомец кивком головы дал ему понять, что присутствие послушника здесь излишне.

Отец Франсуа отослал Клемана, а сам остановился, выжидая.

— Смирение и милость! — произнёс штатский.

Священник оживился и ответил смиренно:

— Благослови вас бог!

— Отец Франсуа, — продолжал незнакомец, — мы к вам явились по поручению господина Лебеля. Он просит вас и тех двух господ, которые у вас остались, немедленно отправиться на улицу Риволи, двадцать пять. А господин Сатурнель, — незнакомец указал на стоявшего справа от него человека, — будет вас сопровождать. Карета к вашим услугам. Мы же, — незнакомец положил руку на плечо офицера, — останемся здесь вдвоём, чтобы встретить наших людей, когда они начнут собираться.

Священник молча, наклоном головы, подтвердил согласие и отправился за другими заговорщиками.

Когда незнакомцы остались одни, военный рассмеялся.

— Знаете, Анри, — сказал он, — до последней

минуты я опасался, не напутал ли чего-нибудь со страху наш юный разведчик!

— Но теперь вы убедились, что Поль Роже не из трусливых и что благодаря ему в наших руках оказались все нити заговора.

В понедельник утром дети подходили к своей школе на улице Вожирар и в недоумении останавливались у входа. На том месте, где висела примелькавшаяся им вывеска: «Школа монахов ордена святого Августина», они увидели белое полотно с надписью:

ПЕРВАЯ НАРОДНАЯ ШКОЛА.

УЧРЕЖДЕНА В ПАМЯТЬ АНТУАНА КРУАЗЕНА, ПОГИБШЕГО 18 МАРТА 1871 ГОДА В БОРЬБЕ ЗА СЧАСТЬЕ ДЕТЕЙ

Удивление школьников росло с каждой минутой. Их встречал не хмурый, смотревший всегда исподлобья Клеман в тёмной рясе, а молодая женщина в светлом платье, с букетом маргариток в руках. Приветливо улыбаясь, она знакомилась с каждым мальчиком и радушно приглашала войти в класс.

Здесь ребят ждала новая неожиданность. Казалось, они попали в чужое помещение, а не в свой старый, мрачный класс. На учительской кафедре блестел новенький телескоп. Настене, где раньше висело деревянное распятие, теперь красовалась многоцветная карта Франции. Там, где стояло изображение святого Августина, «покровителя» школы, внимание всех привлекала человеческая фигура, сделанная из окрашенного в яркие цвета картона. Когда дёргали за свисавшую из-под картона верёвочку, ребра человека раскрывались, и показывались внутренние органы, сделанные тоже из цветного картона. На подоконниках и прямо на полу, по углам класса, стояли чучела животных и разные другие учебные пособия, которых никогда не видели в своей школе воспитанники отца Франсуа.

Железные решётки с окон были сняты, и солнечный свет свободно проникал во все уголки.

Мальчики шумно бегали по классу, забрасывая друг друга вопросами.

Вдруг один из учеников, Леон Кару, громко спросил:

— А где же Поль Роже?

Наступила тишина, а потом, как будто сговорившись, мальчики хором повторили:

— Где же Поль?

В класс вошла новая учительница, Дезире Дюфор, которая только что встречала школьников у входа.

Дети обступили её, вопросительно заглядывая ей в лицо, и ждали рассказа о судьбе товарища.

Дезире улыбнулась и молча раскрыла окна. Вместе с уличным шзччом в класс ворвались звуки «Марсельезы», которые становились всё слышнее, всё явственнее. Внезапно национальный гимн сменился новой революционной песнью парижских ребят:

Душою чист и ясен я,

Горжусь собою, право!

И знамя ярко-красное

Пришлося мне по нраву!