Страница 98 из 101
Такси проехало некоторое расстояние, прежде чем Маллет нашел слова в ответ на это странное утверждение.
– Вы станете отрицать, что были в отеле «Ривьера» в Брайтоне вечером после дознания? – сурово спросил он.
– Конечно, нет. И зачем мне это?
– И что видели меня в перерыве между двумя танцами, а увидев, выказали все признаки удивления, испуга и… – он сделал паузу для большего эффекта, – вины?
Манера Харпера держать себя совершенно изменилась. Отказавшись от своей настороженно-оборонительной позиции, он наклонился вперед и заговорил с видом полной искренности:
– Послушайте, сэр, я совершенно не понимаю, к чему вы ведете. Я был в отеле в тот вечер. Я танцевал. Я очень весело проводил время. Что касается испуга и вины, то это я испытывал меньше, чем когда-либо в жизни. Вы говорите, что видели меня. Так вот, поверьте моему слову, я вас не видел. А теперь, будьте любезны, скажите мне, что все это значит?
– Вы видели меня, – настаивал Маллет. – Я стоял в нескольких метрах, по сути дела, прямо позади вас.
– Что, конечно, объясняет, почему я вас не видел.
– Вы смотрели в зеркало, когда завязывали галстук-бабочку. Вот в этот момент и увидели меня и выглядели, как я сказал, испуганным и виноватым.
– Смотрел в зеркало, когда завязывал галстук… – Молодой человек ненадолго задумался. – Боже мой, значит, вот вы о чем?
– Ага, теперь вы вспомнили?
– Безусловно, вспомнил… только то, что не видел вас. Конечно, я мог видеть, но ваше лицо не произвело на меня абсолютно никакого впечатления.
– Тогда чего же было пугаться?
– Я испугался, – спокойно ответил Харпер, – самого себя.
– Что?
– Я имею в виду, своего вида. Тот галстук-бабочка. Вы не помните, инспектор, в тот день, когда мы нашли тело на Дейлсфорд-Гарденс, я сделал замечание по поводу галстука, мол, какой он уродливый и к тому же плохо завязан? Но, взглянув на себя в зеркало, я испытал настоящее потрясение. Мой выглядел точно так же. И это вдруг воскресило в моей памяти все: ужасное распухшее лицо, язык, торчавший из уголка рта, – ух!
Маллет рассмеялся.
– Так, значит, поэтому у вас был такой испуганный вид? – Он хмыкнул. – Так-так. Я всегда говорил, что вы знаете что-то об этом деле, чего не знаем мы! От скольких хлопот вы могли нас избавить!
– Хлопот? Не хотите ли вы сказать, что история с галстуком имела какое-то значение?
– Чуть ли не самое большое во всем деле.
– Я не понимаю. Объясните, пожалуйста.
Маллет не возражал. Теперь это была мелочь. Он с облегчением вздохнул, поняв, что этот приятный молодой человек вне подозрений, и успех развязал ему язык.
– Ваш галстук выглядел странно, – начал объяснять он, – потому что кто-то другой пытался завязать его вам и сделал это плохо.
– Да, – сказал Харпер, слегка покраснев.
– Галстук Баллантайна выглядел странно по той же самой причине.
– Но почему кто-то должен завязывать ему галстук?
– С той же целью, для которой надел ему пиджак и брюки, – чтобы он выглядел как Баллантайн.
– Вы имеете в виду, уже после его смерти?
– Именно так.
– Тогда, – спросил Харпер с растущим волнением, – как он выглядел, перед тем как был убит?
– Он был удивительно похож на тучного джентльмена с бородой, однажды приходившего к вам в офис, чтобы снять меблированный дом в Южном Кенсингтоне.
– То есть вы имеете в виду, – сдавленно произнес молодой человек, – что Джеймсом был Баллантайн?
– Вот именно. И этот факт, – добавил Маллет, – окажется весьма некстати для ряда безупречных в других отношениях алиби.
Они оба замолчали, когда машина пересекла Трафальгарскую площадь и помчалась по Уайтхоллу.
– Конечно, – заговорил Харпер, – я все время думал, что это не мог быть его галстук. Никто не наденет галстук такого цвета с тем костюмом. Интересно, почему он заменил его? – Молодой человек передернулся и словно вдруг очнулся от своих размышлений. – Я здесь выйду, если не возражаете, – произнес он. – То есть если не собираетесь…
– Все нормально, – заверил инспектор. – Вы сказали все, что я хотел знать. Было очень интересно.
Он велел водителю остановиться, высадил Харпера и поехал дальше в Нью-Скотленд-Ярд. Он пребывал в благодушном настроении, думал, что способен справиться со всеми задачами, был доволен собой. Погоня близилась к концу, и он готовился пожать плоды своего упорства и находчивости. Ему и в голову не пришло оглянуться на своего недавнего попутчика. Если бы он это сделал, то увидел бы, как тот недолго постоял в нерешительности на тротуаре, а потом быстро подошел к телефонной будке.
Маллет сразу направился в свой кабинет. У дверей его догнал чрезвычайно взволнованный Франт. Инспектор жестом предложил ему войти.
– Ну что? – спросил он.
– Сегодня днем я арестовал Илза, – объявил сержант.
– Да? И все?
– А полчаса спустя – Дюпена.
Инспектор улыбнулся:
– Снова двоеженство?
Франт покачал головой.
– Вы можете смеяться, сэр, – сказал он, – но обвинение в двоеженстве подействовало как заклинание.
– Не сомневаюсь. В чем состоит преступление Дюпена?
– Контрабанда наркотиков.
– Ага, так вот в чем заключалась его маленькая игра.
– Да, какое-то время он, очевидно, привозил их в весьма значительных объемах и в буквальном смысле эксплуатировал Илза в качестве посыльного в Париж. Бедолага был в таком тяжелом материальном положении, что не мог отказаться, как сказал мне. И ему хорошо платили. Когда я его арестовал сегодня утром, он снова отправлялся за границу – на этот раз самолетом.
– Каков же наглец этот Дюпен – прямо у нас под носом.
– Больше, чем наглец, – мягко возразил сержант. – Видите ли, он вынужден был доставать зелье. Оно позарез было нужно ему.
– Для собственного употребления, хотите сказать?
Франт кивнул.
– Он был в ужасном состоянии, когда его доставили к нам, – продолжил он. – Дежурному врачу пришлось сделать ему инъекцию приличной дозы морфия, иначе бы он свихнулся. Мне жаль этого мерзавца. Похоже, он употреблял наркотики многие годы, но после краха компании и смерти Баллантайна тревога и страх настолько подорвали его нервы, что он увеличивал дозы, пока не исчерпал свой запас и запас своих клиентов также. Вот почему он отправил Илза сегодня. Это очень полезная поимка, и если французская полиция подыграет, мы сможем покончить со всей бандой на обоих берегах Ла-Манша.
Маллет удовлетворенно потер руки и проговорил:
– Конец удачного дня. Думаю, мы оба заслужили чашку чая.
– А сейчас, – обратился к шефу Франт, – не могли бы вы проинформировать меня, что делали и как вам удалось докопаться до сути.
– Чисто – как это говорится? – логические рассуждения, – гордо ответил инспектор. – Я подошел к этому таким путем. Убить Баллантайна могли несколько человек. Из них первым завладел моими мыслями Фэншоу. Помимо мотива, на мой взгляд, он единственный человек, слепленный из теста, предназначенного для убийц. Нет, он ни в коем случае не убийца обычного сорта; наоборот, я бы причислил его к убийцам высшего разряда: надменный, утонченный и все такое прочее. Но тщеславный, Франт, тщеславный, или, если это слишком слабое слово, гордый, как Люцифер. Человек, для которого, если он решил, что кого-то нужно стереть с лица земли, сделать это – все равно что прихлопнуть муху на оконном стекле. Это было мое первое размышление.
Потом я стал анализировать факты. Одна вещь сразу бросилась мне в глаза. Фэншоу отправился во Францию ночным пароходом в пятницу тринадцатого. Как мы выяснили, Илз тоже. Несомненно, случайность, но вполне возможная. То же самое сделал и Колин Джеймс. Такое совпадение показалось мне совершенно невероятным. Чтобы три человека, связанные с убийством, независимо друг от друга решили плыть на том пароходе… Сейчас мы знаем и знали с самого начала, что под видом Джеймса был кто-то другой. Это ясно как божий день. Чтобы сократить число путешественников с трех до двух, то есть невозможное совпадение сделать возможным, я подумал, что Джеймсом должен быть один из двух, но в гриме – либо Илз, либо Фэншоу. Я исключил Илза по известным вам причинам. Поэтому Джеймсом был Фэншоу. В то же время мы знали на основе неопровержимых фактов, что Джеймс был жильцом в доме на Дейлсфорд-Гарденс, а Фэншоу находился в тюремной камере в Мейдстоне. Поэтому Джеймсом был не Фэншоу. Два совершенно логичных предположения, приводящих к противоположным результатам. Я отложил их в сторону и вернулся к тому, что мы считали ключевым моментом: личности Джеймса.