Страница 24 из 28
– Все наши слуги имеют отличные аттестаты, – ответил я, – и все заслужили доверие своей госпожи.
После этого мистеру Сигрэву оставалось только одно: самому приняться за дело и лично проверить репутацию наших слуг.
Их допросили одного за другим, и ни один из них не мог ничего открыть, хотя наговорили они, особенно женщины, очень много и весьма негодовали на запрещение, наложенное на их комнаты.
Следующий и последний шаг в следствии довел дело, как говорится, до кризиса. Полицейский офицер имел беседу (при которой я присутствовал) с миледи. Сообщив ей, что алмаз, должно быть, похищен кем-нибудь в доме, он просил позволения обыскать комнаты и сундуки слуг. Моя добрая госпожа, как великодушная и благовоспитанная женщина, не хотела позволить обходиться с нами, как с ворами:
– Я никогда не соглашусь отплатить таким образом за все, чем я обязана верным слугам, живущим в моем доме!
Полицейский офицер поклонился и бросил на меня взгляд, ясно говоривший: «Зачем же было призывать меня, если вы связываете мне руки таким образом?»
Как глава прислуги, я тотчас почувствовал, что по справедливости мы не имеем права злоупотреблять великодушием нашей госпожи.
– Сердечно благодарим ваше сиятельство, – сказал я, – но просим позволения поступить так, как надлежит в этом деле, и сами отдаем наши ключи. Когда Габриэль Беттередж подаст пример, – сказал я, останавливая в дверях инспектора Сигрэва, – остальные слуги последуют ему, ручаюсь вам. Вот вам прежде всего мои ключи!
Миледи взяла меня за руку и поблагодарила со слезами на глазах. Боже, чего не дал бы я в эту минуту, чтобы иметь право отколотить инспектора Сигрэва!
Как я и сказал, остальные слуги последовали моему примеру – весьма неохотно, разумеется, но все же согласившись со мной. Стоило поглядеть на женщин, когда полицейские рылись в их вещах! Кухарка так смотрела, словно хотела изжарить инспектора живьем на сковороде, а другие женщины – словно собираясь съесть его, как только он изжарится.
Обыск окончился, а алмаза, разумеется, не нашлось и следа. Инспектор Сигрэв удалился в мою комнату поразмыслить, что ему предпринять дальше. Он и его помощники были у нас в доме уже несколько часов и не подвинулись ни на шаг к открытию того, как и кем был украден Лунный камень.
Пока полицейский инспектор раздумывал в одиночестве, меня позвали к мистеру Фрэнклину в библиотеку. К моему невыразимому удивлению, не успел я взяться за ручку двери, как она вдруг открылась изнутри, и из комнаты вышла Розанна Спирман.
После того как библиотека была выметена и убрана утром, ни первой, ни второй служанке незачем было входить в эту комнату. Я тут же остановил Розанну Спирман и сделал ей выговор за нарушение домашней дисциплины.
– Что вам понадобилось в библиотеке в такую пору? – спросил я.
– Мистер Фрэнклин Блэк потерял наверху кольцо, – сказала Розанна, – и я ходила отдать его ему.
Щеки девушки пылали.
Когда я вошел в библиотеку, мистер Фрэнклин что-то писал за столом в библиотеке. Как только я вошел в комнату, он попросил у меня лошадей на станцию. Первый же звук его голоса открыл мне, что опять одержала верх его решительная сторона. Человек, подбитый ватой, исчез, и снова сидел передо мной человек железный.
– Вы едете в Лондон, сэр? – спросил я.
– Еду телеграфировать в Лондон, – ответил мистер Фрэнклин. – Я убедил тетушку, что нам должен помочь человек поумнее инспектора Сигрэва, и получил ее позволение послать телеграмму моему отцу. Он знает начальника полиции, а начальник может выбрать человека, способного разгадать тайну алмаза. Кстати, о тайнах, – прибавил мистер Фрэнклин, понизив голос: – Я должен сказать вам два слова, прежде чем вы пойдете на конюшню. Но не говорите пока об этом никому. Или голова Розанны Спирман не совсем в порядке, или, боюсь, она знает о Лунном камне более, чем ей следует знать.
Не могу сказать наверное, чего эти слова причинили мне больше – испуга или огорчения. Будь я помоложе, я бы признался в этом мистеру Фрэнклину. Но когда вы стареете, приобретаете превосходную привычку: в тех случаях, когда не знаешь, как поступить, – помолчать.
– Она пришла сюда с кольцом, которое я обронил в своей спальне, – продолжал мистер Фрэнклин. – Я поблагодарил ее и ждал, разумеется, что она уйдет. Вместо этого она остановилась против моего стола и уставилась на меня самым странным образом: полуиспуганно и полуфамильярно – я не мог разобрать. «Странное это дело насчет алмаза, сэр!» – сказала она вдруг неожиданно. Я ответил «да» и ждал, что будет дальше. Клянусь честью, Беттередж, мне кажется, она, должно быть, не в своем уме! Она говорит: «Алмаза-то ведь не найдут, сэр, не так ли? Нет, не найдут и того, кто его взял, – я поручусь за это». Она кивнула мне головой и улыбнулась. Прежде чем я успел спросить ее, что все это означает, за дверью послышались ваши шаги. Она, верно, испугалась, что вы застанете ее здесь. Как бы то ни было, она изменилась в лице и ушла из комнаты. Что это может значить?
Я не мог решиться даже тогда рассказать ему историю этой девушки. Ведь это попросту значило бы обвинить ее в этой краже. Кроме того, предположив даже, что я рассказал бы ему все откровенно, и допустив, что алмаз украла она, – причина, почему из всех людей на свете Розанна выбрала именно мистера Фрэнклина, чтобы открыть свою тайну, все равно осталась бы неразгаданной.
– Я не могу решиться обвинить эту бедную девушку только потому, что она ветрена и говорит очень странно, – продолжал мистер Фрэнклин. – А между тем, если она сказала инспектору то, что сказала мне, – как он ни глуп, я боюсь…
Он остановился, не досказав остального.
– Лучше всего будет, сэр, – ответил я, – если я передам об этом миледи при первом удобном случае. Миледи принимает дружеское участие в Розанне, и очень может быть, что эта девушка была только развязна и безрассудна. Когда в доме какие-нибудь неприятности, сэр, служанки всегда любят смотреть на дело с мрачной стороны, – это придает бедняжкам некоторый вес в их собственных глазах. Если кто-нибудь болен, уж наверное, они будут предсказывать, что больной умрет, а если пропала драгоценность, они заявят, что ее уже никогда не найти.
Такой взгляд на дело, кажется, очень облегчил мистера Фрэнклина; он сложил телеграмму и прекратил разговор. Отправляясь на конюшню, чтобы приказать заложить кабриолет, я заглянул в людскую, где слуги как раз обедали. Розанны Спирман между ними не было. Спросив о ней, я узнал, что она вдруг занемогла и пошла в свою комнату прилечь.
– Странно! Она казалась совсем здоровой, когда я недавно видел ее, – заметил я.
Пенелопа вышла вслед за мной.
– Батюшка, не говорите так, – сказала она, – вы этим еще более вооружите прислугу против Розанны. Бедняжка сохнет по мистеру Фрэнклину Блэку.
Это было уже другое объяснение странностей Розанны. Если Пенелопа была права, это значило, что девушка готова была наболтать что угодно, лишь бы мистер Фрэнклин заговорил с ней.
Я сам наблюдал, как запрягали пони. В адской сети тайн и неизвестностей, теперь окружавших нас, право, утешительно было глядеть, как пряжки и ремни понимали друг друга. Когда вы видите, как пони запрягают в оглобли, – это уже нечто, не подлежащее сомнению. А это, позвольте вам сказать, уже нечто в доме, где всех раздирают сомнения.
Подъезжая в кабриолете к парадной двери, я увидел не только мистера Фрэнклина, но и мистера Годфри и инспектора Сигрэва, ожидавших меня на лестнице.
Размышления инспектора (после того как ему не удалось найти алмаз в комнатах или в сундуках слуг), по-видимому, привели его к новому заключению. Все еще будучи убежден, что алмаз украден кем-то в доме, наш опытный сыщик был теперь такого мнения, что вор действовал заодно с индусами, и он предложил перенести следствие к фокусникам в фризинголлскую тюрьму. Узнав об этом новом решении, мистер Фрэнклин вызвался отвезти инспектора обратно в город, откуда можно было телеграфировать в Лондон так же просто, как с нашей станции. Мистер Годфри, все так же упорно веривший в мистера Сигрэва и чрезвычайно желавший присутствовать при допросе индусов, просил позволения поехать с инспектором во Фризинголл. Один из полицейских должен был остаться в доме на случай какого-нибудь непредвиденного обстоятельства. Другой возвращался с инспектором в город. Таким образом, все четыре места в кабриолете были заняты.