Очищение

Он видел на асфальте тут и там множество размазанных темных полос. Трупы тащили к ущелью. Тут и там. Тут и там. Тут. И там. Не счесть полос. Кое-где они слились в ровный слой странной дорожной краски.

Он положил на колени две гранаты, одной рукой разогнув усики предохранителей. Зацепил кольца за петлю для ремня. Так. Сейчас. Пулемет в капонире, а один уже идет к останавливающейся машине. Улыбается, но эта улыбка наклеена на мертвое, полное ужаса бледное лицо. Ему тоже страшно. Или он сошел с ума, этот солдат.

– Томми, убей его. Опусти окно и убей его сейчас.

– Хорошо, пап.

Томми опустил, бешено вращая ручку, стекло, немного высунулся, крикнул на ломаном грузинском – широкая улыбка, Кларенс видел ее в зеркальце заднего обзора, наивные глаза; глупый мальчик на переднем сиденье машины отца:

– Мы американцы, мы едем в поселок! – И уже по-английски: – Пропустите нас поскорей, пожалуйста!

Солдат остановился. Рефлекторно. Не мог не остановиться. В тот самый момент, когда он спиной почти закрывал машину от капонира. «Неужели мой сын все это просчитал?» – подумал Кларенс, быстро распахивая дверцу. С левой он выстрелил в стоящего у обочины из «беретты», и тот молча кувыркнулся в пропасть. Что делал сын, майор не видел, он только услышал, уже бросая обе гранаты (петля лопнула) в пулеметчиков, отчетливые слова Томми:

– Скажи «сыр», сволочь!

Короткая очередь «калашникова» из окна прозвучала на миг раньше двойного разрыва и крика майора: «Давай!» Кларенс метнулся обратно за руль. Томми внутри уже не было – пригибаясь, он с натугой тащил прочь металлическую змею, потом бросился в рванувшую с места машину, заднее правое стекло которой лопнуло и посыпалось брызгами. Сидя боком – ноги наружу – в открытой двери набирающего скорость автомобиля, мальчишка выпустил, кажется, весь магазин в одному ему видимую цель… Выстрелов больше не было, даже вслед.

– Никто не гонится, – сообщил Том, когда они проскочили перевал и неслись пологим спуском между маленьких пустынных клочков полей. Над поселком тянуло дым и пар – отсюда хорошо была видна огромная вчерашняя трещина. Вдали за нею, там, где располагалась авиабаза, на которой они были вчера, упирались в темное шевелящееся небо почти неразличимые на его фоне столбы густого черного дыма.

Много казавшихся неподвижными столбов. Кажется, они не напрасно там не остались…

– Ты молодец! – Кларенс проводил глазами поднявшийся на одной из улиц вверх огненный пузырь – он превратился в зыбкий фонтан пламени и рассеялся. Видимо, взорвался баллон с газом в каком-то из домов. – Я горжусь тобой.

– Да ладно. – Мальчишка поменял магазин, ему подала новый выбравшаяся из-под куртки сестра. – Спасибо, Джесс. Мы уже почти приехали… Эй, отлезь от окна, дует сильно.

Здесь можно было набрать скорость. На сумрачной улице несколько раз попадались люди – никто из Кларенсов даже не присматривался, что они делают. Потом вслед грохнуло – прямо из окна одного дома, охотничье ружье; зачем? Кто знает… Началась аллея, ведущая к воротам штабной базы. По бокам аллеи стояли машины и лежали – тела, тела, тела. Танк. Подбитый грузинский танк, на антенне – все еще флажок, на башне – труп. Лежащий на боку разбитый «Хаммер» – свой, американский, с базы. Черно-пятнистый, шины сгорели, дверцы сорваны взрывами… Снова тела – грузины-военные, тут и там, как после боя… Или правда после боя? И два все еще вяло горящих грузинских БМП с опущенными стволами скорострелок. Большой, еще недавно роскошный автомобиль со знакомым номером, развороченный попаданием чего-то солидного; знакомый номер. Только проехав мимо, Кларенс понял, откуда знает этот номер. Единственный такой номер во всей стране.

Автомобиль президента Грузии…

Если честно, майор Кларенс подсознательно был убежден, что штаба больше не существует. И почти изумился, когда впереди замаячил силуэт «М113» около свежего капонира из мешков с песком, а вышедший на дорогу солдат с винтовкой на ремне наперевес поднял правую руку повелительным жестом.

– Наши, – выдохнул Том, буквально расплываясь по сиденью. Но автомат из рук не выпустил.

Солдат покосился на оружие у мальчишки, однако не сказал по этому поводу ни слова. Произнес, отдавая честь:

– Мы очень рады вашему возвращению, майор, сэр.

Кларенс кивнул, уже проезжая мимо. Ничего не стал спрашивать. Вскоре машина уже медленно шла по территории штабной базы привычным путем – к домам офицерского состава.

Увидев флаг над плацем, скользнув взглядом по окнам штаба, майор снова вернулся к мысли, что все недавно случившееся – какая-то ошибка. Сейчас все наладится. Все вернется на круги своя. Обязано вернуться. Сейчас… Он остановил машину у хорошо знакомого подъезда. Перевел наконец-то дыхание.

И тут пошел дождь. Словно прохудилось небо, в которое, казалось, упирался флагшток. Сразу во множестве мест прохудилось. Несильный дождь, даже, в общем-то, нечастый. Ветер нес его, превращая в какой-то странный душ. Капли были серые, разбиваясь, они оставляли на асфальте, на крыльце, на капоте машины и ее стекле грязные пятна. Не черные, а серые, прозрачные, но грязные, и Кларенс понял, что ничего не вернется. Повернулся к детям, привстал, изогнувшись, принялся стаскивать с сиденья чехол.

– Том, сними свой. Укроетесь с головами, не надо под этот дождь попадать.

На крыльце, куда они пробежали в этих импровизированных накидках, его снова посетило ощущение нереальности событий последнего времени. Он оглянулся через плечо, на ощупь попадая ключом в скважину. Мокла весенняя трава на коротко стриженном газоне; сейчас выйдет из-за туч солнце, и трава вспыхнет зеленым и хрустальным пламенем… В отводной канавке уже бежал ручеек. Через видимый между деревьями плац быстро шли трое солдат – в химических накидках, хотя и без противогазов, – и он наконец открыл дверь.

– Чехлы бросайте на крыльце, – приказал он сыну и дочери. – Внутрь не носите…

В доме было пусто и тихо. И показалось – очень холодно. Кларенс передернул плечами, провожая взглядом детей, – Том вел сестру за руку к ее комнате и что-то говорил.

– Я в душе! – крикнул он. – И вы тоже не задерживайтесь!

Он правда хотел пройти в душ, но в дверь постучали. Майор открыл ее. На пороге – с плаща, с капюшона текла вода – стоял капрал, посыльный из штаба. За плечом – винтовка в боевом стрелковом чехле с гильзоприемником.

– Сэр, – мелькнула, замерла, упала рука, – генерал Грилл очень рад вашему возвращению. Вас, признаться, уже списали… Я послан сообщить, что сегодня в семь вечера состоится совещание штаба. В кабинете генерала Грилла, сэр. Вы обязаны быть.

– Я буду, капрал. – Рука сама отдала честь.

Капрал снова козырнул в ответ:

– Сэр… – И, повернувшись, спустился с крыльца, заспешил дальше.

«Значит, не работают внутренние коммуникаторы?» – задал он сам себе вопрос, закрывая дверь. И еще подумал: «У капрала есть семья? Что с ней? И что он сейчас чувствует?..»

В ванной казалось теплей. Майор включил нагреватель – обычно он умывался холодной водой, но сейчас хотелось еще одного подтверждения, что в мире все нормально. Вода потекла. Теплая вода. Он сделал ее еще горячей, закатал рукава рубашки, стал почти ожесточенно отмывать руки. Если та грязь в каплях – то, что он думает… то мой не мой… она все равно попадет даже в воздух. И в воду. Остается надеяться, что концентрация невелика. Конечно же, невелика. И вообще опасность ядерной зимы сильно преувеличена…

Он помотал головой, прикрыл глаза, слушая, как журчит струйка воды. Если щелкнуть выключателем в любой из комнат, зажжется свет. Тому миру сюда нет хода. Может быть, он все-таки даже приснился ему…

– Пап.

В дверях ванной стоял Томми. В свежих трусах, но с автоматом через плечо. Руки и лицо на фоне остального тела казались очень грязными. Особенно руки. Левая ладонь была залеплена по ребру свежим пластырем, и майор вспомнил, как Том тянул по дороге колючую ленту…

– Ты закончил? – спросил мальчик. – Джессика должна помыться. И мне не мешало бы.