Очищение

Дети появились из кустов неожиданно и тихо, хотя оба бежали. Джессика – впереди, с круглыми глазами. Том – за ней, держа автомат в руках, но уже по-боевому, то и дело испуганно оглядываясь. Кларенс выскочил навстречу со вторым «калашниковым» на изготовку, внимательно осматривая кусты.

– Что? – тихо спросил он. Джессика, не задерживаясь, молча юркнула в машину и замерла на заднем сиденье. Том встал рядом с отцом, судорожно дыша. – Кто там?

– Мото… циклист, – в два приема выдохнул мальчишка.

Не показалось…

– Один?

– Д… а. Да, один.

– Он вас заметил? – быстро спросил Кларенс.

– Нет… пап, он какой-то… – Том посмотрел на отца. – Ты не смейся, пап, но он какой-то… он очень страшный, пап. Остановился прямо напротив того места, где я стоял…

– Он точно вас не заметил? – допытывался майор.

– Точно, пап… Ты куда?!

– Посмотрю. – Майор двинулся к кустам, на ходу проверив автомат. – Оставайся тут. Сидите тихо. Слушай, смотри, не позволяй сестре даже двигаться. В любого, кроме меня, тут же стреляй. В любого. Тут же. Понял?

– Понял… Не ходи, пап… – Том выглядел на самом деле напуганным. – Пап, он реально страшный, как… как…

– Как кто? – Майор остановился. Он никогда не видел сына таким. Даже вчера. Никогда.

– Ты будешь смеяться… – пробормотал мальчик.

– Как кто, Том? – тихо и настойчиво спросил майор. – Я не буду смеяться. Что бы ты ни сказал. Слово офицера.

Мальчик коротко выдохнул и взглянул прямо в глаза отцу:

– Как Сатана, пап, – сказал он тихо…

К удивлению майора, это был «Харлей». Здоровенный, как мустанг, тюнингованный «Харлей» из черного и серого хрома. Такой же уместный здесь, как закусочная «Старбакс» или вывеска на окраине очередного маленького городка со Среднего Запада. Мотоцикл твердо стоял прямо посередине дороги, на осевой разметке.

А на нем, скрестив на груди руки и чуть откинувшись назад, на высокую, явно заказанную под размер хозяина спинку, сидел молодой мужчина в черном тонком свитере, таких же джинсах (на широком, украшенном золотом поясе висели длинный нож и большой пистолет в поблескивающей лаком деревянной кобуре) и сапогах из отлично выделанной кожи.

Кларенс видел его очень хорошо, затаившись в кустах. Это был рослый, могучий атлет, но при этом очень молодой, с красивым лицом, поразительно благородные и выразительные черты которого почти удивляли. Длинные густые черные локоны, вьющиеся на концах, перехватывала небрежная красная лента-повязка, единственное яркое пятно. Скрестив на груди руки в черных тактических перчатках и откинувшись на спинку, человек смотрел куда-то на северо-запад, в небо.

И улыбался. Кларенс видел угол тонких бледных губ широкого рта.

А потом, едва майор подумал о его улыбке, мотоциклист повернулся к нему.

Точно в его сторону.

Большие холодные глаза, зеленовато-коричневые, как мутное плохое стекло, нашли Кларенса, словно в них были встроены тепловизоры. Улыбка, подумал майор, вставая и держа мотоциклиста на прицеле. Господи Боже, какая у него отвратительная улыбка! Так бы улыбался Грех, если бы обрел плоть.

– Привет, – мотоциклист говорил по-английски с произношением все того же Среднего Запада. От грузина, кстати, в нем ничего не было. И на русского он тоже не походил.

«Не обманывай себя, – подумал майор, продолжая целиться. – Том прав. И ты это видишь».

– Уходи, – сказал Кларенс. – Уезжай. Мы тебя не трогаем.

Это звучало жалко и даже нелепо – стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.

Улыбка стала еще шире.

– Не хочешь прочесть экзорцизм, майор Фил Кларенс? – осведомился мотоциклист и торжественно осенил себя крестом. Сперва католическим, потом православным. И расхохотался. Так, что майор почувствовал, как останавливается сердце. В глазах помутилось, он опустил автомат и пошатнулся. В гудящей кровавым приливом в висках серой кружащейся пелене слова мотоциклиста раздавались как гром, хотя Кларенс понимал краешком мозга, что тот не кричит, а просто говорит, даже не очень громко. – Я не уйду, глупец. И меня не изгнать – ничем не изгнать, никому не изгнать. Но вас я не трону, и сейчас я отсюда уеду. Вы мне не более интересны, чем блохи в горящем доме, – что мне, гоняться за вами и давить поодиночке? А вот полюбоваться на пожар я очень даже не прочь… – И вдруг резко выкрикнул, и от этого крика словно бы дрожь пошла по воздуху и почве, вибрирующе передаваясь в тело майора: – Здравствуй, Земля!!!

Майор почувствовал, что ноги его больше не держат. И повалился ничком, гаснущим сознанием отметив: мотоцикл взревел как-то насмешливо, и этот ревущий рокот растаял вдали…

«Она слишком много плачет за эти сутки», – подумал Кларенс, пытаясь сесть. Что-то не давало, и он не сразу понял, что, пока плачущая Джессика поливает его лицо водой из фляжки, Том удерживает его за плечи, бормоча:

– Пап, пап, полежи еще немного, полежи…

– Вы меня сюда принесли? – Майор понял, что лежит на куртке. Твердо отстранил руки Томми, улыбнулся дочери и все-таки сел. Прислушался к себе – нет, все нормально. – Я потерял сознание… нервы, наверное. Да, нервы.

– Кто это был? На мотоцикле? – Том заглянул в глаза отцу – требовательно, пристально.

– Я не знаю, – покачал головой Кларенс. – Уехал, и хорошо. Ты прав – неприятный человек какой-то. Наверное, бандит.

Томми несколько секунд еще вглядывался в лицо отца и, видимо, предпочел поверить. Даже облегченно перевел дух и подмигнул Джессике:

– Ну вот, зря мы вчера перетрусили.

Не зря, подумал майор, вставая. Еле сдержал дрожь, вспомнив мотоциклиста. Думать о нем не хотелось. Но думалось – и Кларенс со спокойным ужасом, который теперь уже не отпускал его, не давал себе произнести то, что знал.

Он знал, кто это был. Как бы это дико и иррационально ни звучало! Но если это… то…

Джессика на заднем сиденье опять задремала. Это не очень нравилось Кларенсу, но, с другой стороны, пусть дремлет, меньше увидит и запомнит. Они вернутся в безопасное место, и все забудется, словно дурной сон. Майор отгонял от себя мысль о том, что, возможно, такого места больше нет. Нигде нет.

Томми сидел рядом. Ждал, когда отец наконец решит двигаться дальше. Потом сказал, глядя перед собой, – солнце уже поднялось высоко, но смотреть на него можно было совершенно спокойно:

– Пап, эти, вчера… они ведь были военные.

– Дезертиры, наверное, сынок. – Кларенс тоже взглянул на алый диск. – Когда русские сделали три восьмерки, у них тут за сутки разбежалась почти вся армия. Я хорошо помню, как это было.

– Пап, – Томми встал коленями на сиденье, – пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!

Отец и сын замолчали, глядя вперед.

Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.

И эта краска… была живой.

– Если бы мы были в Канзасе, я бы решил, что приближается ураган, – как можно спокойней сказал майор.

– Это и есть… ураган? – Томми вздрогнул, не сводя глаз с небосклона.

Тучи коснулись края солнечного диска и неостановимо, плавно ползли дальше и дальше.

– Нет, – покачал головой Кларенс. – Тут не бывает такого.

– А что это, пап?

– Я не знаю, сынок, – честно ответил майор.

– Это что-то страшное, – медленно сказал мальчик, снова возвращаясь взглядом к туче. – Смотри… птицы летят. И как много… – Он подался к лобовому стеклу. – Пап… пап, они убегают от этой тучи. Пап, ты видишь?! – И вдруг выкрикнул тонко: – О господи, пап!!! – И, отшатнувшись назад, всем телом влип в кресло – так, что оно хрустнуло.

Завопила Джессика.

Майор видел. И чувствовал, как холодеет, покрывается липким потом тело, поднимается дыбом каждая волосинка на коже. Ему вдруг захотелось завыть, выскочить из машины и бежать прочь, бежать с криком, бежать, пока…