Страница 8 из 52
Дуглас решил, что эта девица привыкла, чтобы все плясали под ее дудку. Больше из любопытства, нежели из каких-то иных побуждений он позволил подвести себя к дверям трактира под соломенной крышей.
Потолок с балками в зале был таким низким, что Дуглас, оказавшись внутри, почти задевал его головой. Поверху плыл ленивый дымок из каменного очага в углу и из глиняных трубок посетителей, сидевших за столами. Глаза всех присутствующих обратились на вошедших, и, конечно, все удивились: что делает в обществе двух разодетых молодых леди явный простолюдин? Но вскоре все опять занялись своими пивными кружками и трубками, а Дуглас отыскал свободный столик в дальнем углу.
Он усадил за него дам и направился к стойке, за которой стоял владелец заведения по имени Тернбулл, которого он хорошо знал.
– Что это ты задумал, Маккиннон? – спросил трактирщик. Он медленно потер свой заросший, с проседью, подбородок и, сузив глаза, посмотрел на леди в дальнем конце залы. – С тобой две девушки, и сдается мне, это к тому же сакские барышни[3]. Я не потерплю никаких проделок у себя в доме. У моего заведения хорошая репутация.
Дуглас сердито посмотрел на трактирщика.
– Не пори горячку, Тернбулл. Они попали в трудное положение. У их кареты сломалось колесо, и я помог его починить. А теперь они хотят угостить меня ужином. Так что будь добр, подай нам тушеной баранины – твоя жена мастерица ее готовить. Я быстро поем и сразу на боковую.
Трактирщик смерил Дугласа недоверчивым взглядом.
– Ты только проверь, Маккиннон, когда окажешься в постели, что ты там один. В округе полно сакских патрулей с тех пор, как якобитов[4] разбили при Куллодене. Ищут, к чему придраться, чтобы отправить на тот свет еще одного скотта. Ты хороший парень, Маккиннон. Не хотелось бы мне видеть тебя в гробу.
Изабелла, сидевшая в противоположном конце зала, с испуганным видом рассматривала посетителей. Она никогда в жизни не видела такого пестрого сброда. Уместившись на краешке стула, она сидела, стиснув колени, и даже отказалась снять плащ.
Элизабет же расположилась со всеми удобствами – сняла шляпу, стянула перчатки, движением плеч скинула свой шерстяной плащ, с любопытством рассматривая все вокруг, как ребенок, впервые попавший на ярмарку.
– Бесс, приди отцу в голову, что мы окажемся в подобном месте, одни, в обществе человека, которого почти не знаем, он… он просто сошел бы с ума!
Элизабет приподняла брови.
– Но ведь отец послал меня в Шотландию, чтобы я вышла замуж за человека, которого почти не знаю, так что особой разницы я не вижу. Все зависит от того, Белла, какой из двух незнакомцев привлекательнее, а пока что я выбираю этого горца.
По правде говоря, Изабелла не могла с ней не согласиться. Но все же она наклонилась и взяла сестру за руку.
– Я знаю, ты все еще сердишься, и можно только пожалеть о поступке отца. Я знаю, в глубине души намерения у него были самые добрые, и еще я знаю, что, как бы он ни грозился, он не станет принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь. Но право же, Бесс, – она бросила взгляд на тускло освещенный трактир, на смутные фигуры, склоненные каждая над своей кружкой эля, – ты и в самом деле считаешь, что это разумно?
Элизабет оставила вопрос сестры без внимания. Грязь, вонь, смутная опасность, витающая в воздухе, – все это нравилось ей, а почему, она и сама не могла бы объяснить. Всю жизнь она ждала чего-то подобного – какого-то мрачного, опасного приключения, которое заведет ее в такие места, о которых она никогда и не подозревала. И теперь, когда это случилось, сердце у нее в груди билось взволнованно и гулко, и настроение было приподнятое. Ей казалось, что до сих пор она жила в стеклянном шкафу вроде тех, где ее матушка хранила фарфоровые статуэтки – предмет ее увлеченного коллекционирования. И вдруг одна из этих статуэток взяла и сбежала.
– Бесс, ты меня слушаешь?
Но Элизабет почти не слышала, что говорит сестра. Она была просто заворожена необъятной грудью, которую являла миру служанка, подошедшая с ними поздороваться. Грудь была воистину замечательная. Элизабет просто не могла взять в толк, как можно ходить с так туго затянутой талией, разнося посетителям бесконечные кружки с элем, и не выпасть при этом из лифа платья.
– Чего изволите? – спросила девушка, прижимая поднос к бедру и отбрасывая с глаз непокорную прядь каштановых волос. В то же время она пожирала глазами каждую подробность роскошных туалетов обеих леди.
Элизабет потерла лоб.
– У вас есть что-нибудь, чтобы согреться? Сегодняшний вечер выдался довольно прохладным. Клянусь, я чувствую это всеми своими косточками.
Девушка улыбнулась, обнаружив отсутствие переднего зуба. Но это вовсе не лишало ее привлекательности – напротив, придавало ей что-то манящее и задорное.
– Ах, миледи, хороший глоток уисге-бита – и озноба как не бывало.
– Ууш-ке ва? – попыталась повторить Элизабет.
– Ага, это живая вода. Быстренько согреет вам кишки.
Вряд ли леди в гостиной ее матери пробовали что-нибудь подобное.
– Звучит превосходно, но…
– Эффи, сдается мне, что леди больше подойдет чай, – вмешался в разговор Маккиннон.
– Чай? А почему я не могу выпить этой уисге-бита?
Он взглянул на девушку.
– Это очень крепкое питье. Для мужчин.
Для мужчин? Элизабет повернулась к пышногрудой служанке.
– Мисс Эффи, а вы сами когда-нибудь пили эту уисге-бита?
– Ну ясное дело, миледи. Всю жисть пью. Папаша втирал ее мне в десны, когда у меня в младенстве зубки резались. А бабка – ей уже почти девяносто – клянется, что пользуется ею от кашля. «Ничего не найдешь лучше, – это она говорит, – чтобы прогнать какую ни на есть хворь».
Элизабет посмотрела на Дугласа, сидевшего напротив, словно говоря: «Вот что пьете вы, мужчины»…
Тот только пожал плечами.
– Просто этот напиток больше подходит шотландцу, чем саксу.
Этого оказалось довольно. Теперь ничто на свете не остановит ее, и она попробует это зелье.
– Если можно, Эффи, глоток этой уисге-бита. – Элизабет посмотрела на настырного Маккиннона и улыбнулась: – А вообще-то почему бы и не два глотка?
– Ах нет, Бесс, спасибо, – остановила ее Изабелла, – я бы предпочла чай.
Элизабет посмотрела на сестру.
– А я заказываю не для тебя, Белла.
– А-а. – Спустя мгновение, кивнув в знак того, что она все поняла, Изабелла добавила: – Ах…
Троица молча сидела за круглым столом, ожидая возвращения Эффи. Та принесла три деревянные миски с тушеной бараниной, чайник с чаем для Изабеллы и две крошечные рюмки, каких Элизабет никогда видеть не доводилось. Служанка откупорила бутылку и поставила ее на стол между Дугласом и Элизабет.
– Господи, да сюда и глоток не войдет, – сказала Элизабет, глядя, как Маккиннон аккуратно наливает себе и ей по наперстку коричневатой жидкости. Потом она взяла рюмку и сказала, понюхав: – Вы пока не ставьте бутылку на стол, Маккиннон. Сразу же нальете еще раз.
С этими словами она поднесла рюмку к губам и выпила все залпом.
Ей тут же подумалось, что она проглотила либо яд, достойный знаменитой отравительницы Лукреции Борджа, либо нечто такое, чем их домоправительница в Дрейтон-Холле, миссис Барнаби, пользуется для чистки самых грязных ночных горшков. На ее глазах выступили слезы, горло обожгло, а желудок, казалось, пронзили насквозь горящей стрелой. Бросив взгляд через стол на шотландца, Элизабет поняла, что он прекрасно представляет себе, что она чувствует. По его кривой улыбке и смеющимся синим глазам было ясно, что он просто наслаждается ее стараниями подавить непреодолимое желание раскашляться.
Где-то на задворках сознания тоненький голосок прошептал: «А ведь он предупреждал, что питье очень крепкое…»
Негодяй!
Элизабет заморгала слезящимися глазами, проглотила жгучий комок в горле и с трудом улыбнулась, изображая полное удовольствие.
3
Саксами в Шотландии презрительно называли англичан.
4
Приверженцы свергнутого английского короля Якоба II (1633-1701) из династии Стюартов.