Белый туман

– Это имя оказалось единственным, на которое он отзывается, после того как я перепробовал десятка два других, куда более звучных.

Тут он взглянул на Элинор и застыл на месте. Глаза ее так и искрились в ярких лучах солнца. Сердце его учащенно забилось.

– Не могли бы вы прочесть мне страницу и затем перевести текст на английский, чтобы я могла уловить мелодику речи и интонацию отдельных слов?

Гэбриел утвердительно кивнул.

– Хорошо. Выберите любую.

Она перелистала несколько страниц в книге, бегло просмотрев их, прежде чем остановиться на одной. Затем она положила книгу на стол между ними, чтобы они могли прочесть ее вместе – он вслух, а она водя вслед за ним пальцем по странице.

Их головы оказались низко склоненными друг к другу, когда Гэбриел начал декламировать избранные ею стихи, древнюю поэму на диалекте западной Шотландии под названием «Ашлиг ар Дрех мра» – «Видение красавицы». Едва с его губ плавно полилась речь на родном языке его предков, она еще ниже склонила голову над страницей, словно пытаясь вобрать в себя каждое слово из написанного, и почти сразу ему в ноздри ударил знакомый запах – тот самый экзотический аромат духов, который преследовал его день и ночь. Вскоре Гэбриел поймал себя на том, что повторяет стихи наизусть, вместо того чтобы читать их по книге, одновременно любуясь ее прелестным лицом – любопытным взором зеленых глаз, полными сочными губами, мягким завитком волос. Закончив, он перевел для нее поэму на английский:

Открой нам, о дивная, тайны звезд…

Чистая и светлая, как снег в горах,

Чьи груди, вздымающиеся тяжело,

Влекут к себе героев сердца…

Чьи губы алее душистых роз,

Чья нежная речь услаждает слух,

Чьи бока белы, словно пена волн,

Тонкие пальцы – что лепестки

Цветов, распускающихся по весне,

А глаза – будто ясного солнца лучи…

Затем Гэбриел в полном молчании наблюдал за тем, как Элинор медленно подняла на него глаза, встретившись с ним взглядом. Сам воздух вокруг них, казалось, искрился от напряжения. Они находились так близко друг от друга, что даже дыхание их сливалось. И в это самое мгновение Гэбриел вдруг понял, что она собирается сделать – так же как и то, что он не станет ей противиться. Он сидел неподвижно в своем кресле, когда Элинор, нагнувшись и преодолев разделявшее их расстояние, слегка коснулась его губ поцелуем.

Гэбриел закрыл глаза. Ее губы под его собственными оставались неподвижными – восхитительная робость девушки, которую никогда прежде не целовали и которая сама никого не целовала. Осторожно приподняв пальцами ее подбородок, он крепче прильнул к ней поцелуем, упиваясь ее светом, теплом и лаской. Она ответила ему чисто по-женски, инстинктивно приоткрыв губы и вручая ему вместе с ними в дар свою чистую и невинную душу.

То был один-единственный миг восхитительной свободы, воздаяние за долгие годы духовного затворничества, когда весь мир вокруг боялся, осуждал и преследовал его. Эта женщина, это единственное в своем роде создание, в отличие от прочих людей никогда не смотрела на него как на чудовище. Рядом с ней Гэбриел впервые в жизни мог забыть о мрачном прошлом своей семьи, о проклятии, доставшемся ему в наследство от предков, и просто наслаждаться жизнью.

Однако это забвение могло длиться не дольше, чем их поцелуй. Понимая это и вместе с тем не в силах с этим мириться, Гэбриел против воли отстранился от нее и тут же почувствовал, как тепло, объединявшее их, улетучилось. Он любовался ее лицом, пока она находилась между грезами и действительностью, с опущенными веками и губами, влажными от его поцелуя. Затем ее глаза медленно открылись, и она молча уставилась на него. И тут он впервые тихо назвал ее по имени:

– Элинор…

Потрясение, обрушившееся на нее, словно порыв ледяного ветра, оказалось настолько сильным, что она тут же отпрянула от него. Ошеломленная, испуганная, она даже не заметила, что он назвал ее не Нелл, а использовал ее настоящее имя.

– Мне так жаль, милорд! – Она в ужасе поднесла руку к губам. – Я… я не знаю, что на меня нашло. – Она выскочила из-за стола, едва не уронив в спешке кресло, и бросилась к двери. – Умоляю вас, простите меня!

Гэбриел покачал головой, собираясь сказать, что ей не за что перед ним извиняться, что она не сделала ничего дурного, а, напротив, именно то, что должна была сделать, но прежде чем он успел открыть рот, она уже бросилась прочь из комнаты.

Он хотел было позвать ее обратно, однако понимал, что не имел на это права. Всего один короткий миг ему суждено было урвать у судьбы, один-единственный захватывающий миг, когда сердечное тепло этой женщины и ее поцелуй развеяли нависшие над ним черные тучи. То были радость, свет и свобода в одно и то же время. Но затем тучи снова вернулись, заслонив собой солнце. И как бы ему самому этого ни хотелось, он не мог ничего изменить.

Он был Темным лордом Трелея, Дьяволом из замка Данвин. Она была воплощением красоты, нежности и света. Что он мог предложить ей, кроме мрака, боли и отчаяния, которые ему приходилось нести словно крест на своих плечах?

Глава 10

В течение двух последующих недель почти каждое свободное мгновение было отдано приготовлениям к приближавшемуся празднику святого Михаила, или, как его еще называли, Михайлову дню. С раннего утра и до позднего вечера на кухне кипела бурная деятельность, и Элинор с Джулианой принимали в ней участие всякий раз, когда они не проводили время за уроками или за какими-нибудь другими занятиями.

В качестве гувернантки Элинор, как правило, не должна была привлекаться к тому, что считалось делом слуг, однако она отбросила условности и охотно бралась за любую работу, какая подворачивалась под руку, лишь бы хоть чем-нибудь себя занять и не вспоминать больше о том, в какое глупое положение она себя поставила перед лордом Данвином.

Элинор до сих пор не могла понять, что же все-таки нашло на нее в тот незабываемый день, заставив решиться на такой смелый и даже дерзкий поступок. Сначала она пыталась убедить себя в том, что она просто была очарована его голосом, таким мелодичным и проникновенным, а также красотой поэмы, крторую он читал ей вслух в то утро. Она и сейчас живо видела перед собой его образ, чувствовала на себе проникновенный взгляд его глаз, слышала певучую гэльскую речь, полную столь глубокого сердечного чувства, что на какой-то миг она забыла, что он взял эти стихи из книги, а не обращался прямо к ней. И лишь позже, лежа по ночам без сна и вновь воскрешая в памяти те волшебные мгновения, Элинор поняла, что действительно хотела, чтобы его слова были обращены к ней – хотела так сильно, что почти сумела убедить в этом саму себя. Как будто такой человек, как виконт Данвин, красивый, благородного происхождения и с загадочным прошлым, способен снизойти до такой, как она! Для него она была не более чем одной из его служанок – и к тому же на редкость глупой.

И как только она умудрилась попасть в такое запутанное положение? Ведь для всего мира за пределами этого уединенного острова она была леди Элинор Уиклифф, наследницей состояния герцогов Уэстоверов. Неужели, если бы они встретили друг друга не здесь, а где-нибудь посреди лондонского бального зала, все могло бы сложиться иначе? Она спрашивала себя, что бы он подумал, что бы сказал, если бы узнал правду.

Даже если бы Данвин закрыл глаза на то, что она состояла у него на службе, рано или поздно ей придется рассказать ему об обстоятельствах своего рождения. Как мог человек вроде него, гордившийся своей родословной, подумать о том, чтобы связать свою жизнь с незаконнорожденной дочерью какого-то аристократа?

Отбросив в сторону тревожившую ее мысль, Элинор обратила все внимание туда, где в нем нуждались больше, – а именно на Джулиану, сидевшую на высоком табурете перед большим столом в центре кухни, помогая Майри раскатывать тесто для новой партии овсяных лепешек к ужину.