Мужчина-вамп

Перед тем, как лечь спать, подруга поставила передо мной флакончик с успокоительными каплями:

— Выпей ложечку, а то всю ночь будешь думать, я тебя знаю. И вообще, Сима, если что и случилось, то уже не изменить. Затопила, значит, затопила. Выкрутимся!

Милая подруга по доброте сердечной подбадривала меня и обещала свою помощь. А я чувствовала себя последней лгуньей. Но капли все же выпила. Ночь действительно обещала быть неспокойной, но совсем по другой причине. Я ведь еще не решила, к кому пойду завтра.

Луна заглядывала в окно, расстилая по старым половицам мерцающий серебряный ковер. Зоя спокойно сопела во сне. По счастью, ее не тревожили найденные зажигалки, чужие дневники и якобы незакрытые краны. А я все ворочалась с боку на бок. Ну, приеду завтра в город и что? Какие предприму действия? Вот елки, и посоветоваться не с кем! Валевич в отъезде. С Зойкой разговаривать — только ее пугать. Путного все равно не присоветует, еще в истерику ударится. Вцепится в меня мертвой хваткой, тогда уж точно ничего не сделать. И попадет бедный Коля Ерохин в места не столь отдаленные на долгие годы с сомнительной славой местного Герострата. Так ничего и не придумав, я начала, наконец, валиться в теплую бездонную яму сна. И в самый последний момент, переступая зыбкую границу между сновидением и явью, вдруг четко поняла, к кому мне завтра надо идти.

Алексей Михайлович Подлубняк с утра находился в раздраженном состоянии духа. Последнее время его часто мучила бессонница. Говорят, что Наполеону хватало трех часов, чтобы выспаться. Алексею Михайловичу три часа сна было явно маловато. Горячий душ и чашка крепкого кофе встряхивали его лишь на какое-то время, но потом предательская вялость сковывала руки и ноги, веки наливались свинцом, а сердце начинало колотиться от малейшего напряжения. Уже с восьми вечера он принимался мечтать о постели. Рабочий день, как всегда, затягивался допоздна. Наконец, ближе к полуночи Подлубняк добирался до спальни в предвкушении крепкого освежающего сна. Но сон, как нарочно, не шел. И Алексей Михайлович сперва безуспешно ворочался, пытаясь задремать, а потом сдавался и до самого рассвета лежал с открытыми глазами, пялясь в темноту.

Он торопливо шел через сквер к офису, не замечая ни утренней влажной свежести воздуха, ни ароматов простенькой городской растительности, когда в его внутреннем кармане требовательно зазвонил телефон. Даже не взглянув на дисплей, Подлубняк на ходу поднес трубку к уху и сказал, как всегда, отрывисто и деловито:

— Алле!

— Алексей Михайлович, доброе утро. — Подлубняк не узнал женского голоса в трубке. Но, хотя и слыл любителем женщин, особых сантиментов разводить не стал и только сухо произнес:

— Я слушаю.

— Вас беспокоит Серафима Александровна Нечаева.

Нечаева? Кто такая Нечаева? Тренированная память услужливо выудила из своих закоулков темные внимательные глаза и короткую стрижку. Образ не вызвал раздражения, даже был приятен, как порыв свежего ветерка в душной комнате. А невидимая собеседница уже торопливо напоминала:

— Я помогаю Раисе оформлять вашу квартиру.

Подлубняк поморщился. Мимолетное удовольствие от того, что легко представил приятное лицо, улетучилось. Все касающееся дурацкого, бесконечного ремонта раздражало его невероятно. Он бы сам никогда не ввязался в эту трясину, в эту тягомотину грязи и разрухи. Кира настояла в свое время.

— Что случилось? — спросил он сварливо. — Со всеми вопросами по ремонту, пожалуйста, к дизайнеру или бригадиру.

— Нет, я не по ремонту. — Судя по интонации, женщина на мгновение стушевалась, но тут же голос ее вновь окреп. — Алексей Михайлович! Мне необходимо с вами встретиться и поговорить по личному вопросу.

Еще хуже! Только личных вопросов с утра не хватало. Денег, наверное, будет просить. Или, чего доброго, в любви признаваться. И такое бывало. Встречался с умелицами, желающими заполучить в личное пользование симпатичного холостяка со всем его капиталом. Хотя эта самая Нечаева не производила впечатления матримониальной хищницы. Жаль, если он ошибся.

— Извините, я очень занят, — холодно произнес Подлубняк и хотел отключить телефон, но почему-то медлил.

— Алексей Михайлович, разговор касается обстоятельств смерти Киры. — Голос в трубке зазвенел. — Кажется, я знаю, кто ее убил и почему.

— Я тоже это знаю, — парировал Подлубняк и вдруг спохватился. Какого черта! Сумасшедшая девица наслушалась сплетен и бесцеремонно втягивает его в разговор на тему, которая ее совершенно не касается. Потрясающая наглость! Надо сказать Раисе, чтобы она немедленно избавилась от такой помощницы.

— Вы ошибаетесь, Алексей Михайлович! И скорей всего считаете меня бессовестной авантюристкой или ненормальной.

Угадала, подумал Подлубняк. Попробуй докажи обратное.

А Нечаева словно прочла его мысли:

— У меня есть определенные доказательства, что следствие пошло по ложному пути. Кроме того, я считаю, что и в смерти Киры, и в смерти Макара Шальнова виноват один и тот же человек, — добавила она невероятную, невозможную фразу.

Эти слова подействовали на Подлубняка, как неожиданный хук слева. В голове зазвенело, вокруг поплыли разноцветные звезды. Он беспомощно остановился и вытер внезапный пот со лба. Откуда темноглазая Нечаева могла знать про Макара? И про его смерть? Кто ее подослал?

— Алле, Алексей Михайлович, вы меня слышите? — тревожно проговорил голос в трубке.

— Слышу. — Подлубняк постарался взять себя в руки.

— Ну как, вы согласны поговорить? Только поговорить с глазу на глаз, и ничего больше.

Упоминание о Шальнове разрушило все первоначальные незатейливые предположения, которые строил бизнесмен по поводу неожиданного звонка. Теперь отмахнуться от этой женщины, как от назойливой мухи, было невозможно. Более того — глупо.

— Я согласен. Назначайте время и место.

— Мне кажется, что удобней всего будет у вас дома. Спокойно, и никто не помешает.

— Но там же строители, — беспомощно сказал Подлубняк, едва справляясь с внезапной тревогой.

— Алексей Михайлович, — голос в трубке стал мягким и предельно деликатным. — Позвоните бригадиру и предложите после обеда всем рабочим отдохнуть. Взять отгул до завтрашнего дня.

Да что же это он! Совсем перестал соображать! Простые вопросы решить не может. Досада на самого себя вернула Алексею Михайловичу самообладание.

— Хорошо, — сказал он почти спокойно. — Что еще?

— Все. Только, пожалуйста, приезжайте один. Без охранников и без водителей. Беседа весьма конфиденциальная.

— Это я уже понял. — Не думает ли его странная собеседница, что он испугался и явится на рандеву с полком охраны. Нечего ему бояться, тем более в собственной квартире. Матвея предупредит, конечно, что у него сегодня дома деловая встреча. На всякий случай.

— Я буду в пять. До свидания.

— До свидания, — автоматически сказал Подлубняк в замолчавшую трубку. Он вошел в офис, безрезультатно пытаясь определить, какие дела у него намечены на сегодня по плану. Голова была абсолютно пустой. А до пяти часов еще целый день.

Сказать, как в душещипательных романах, что у меня трепетала душа перед встречей с Подлубняком, значит — ничего не сказать. Это вам не посиделки с Зойкой при полной луне под звон кузнечиков, когда я могу смело проговаривать свои предположения и догадки, а она так же смело может их опровергать. И все живы и даже не в ссоре. А тут… Тема опасная и щекотливая до невозможности. Стоит лишь поскользнуться на неубедительном аргументе или случайной ошибке — все! Взлетишь к небу, как минер-неудачник. В переносном смысле. А может, и не только в переносном. Алексей Михайлович не из тех, кто безропотно подставляет щеки под оплеухи. Он совсем не похож на библейского мудреца, это точно.

Но выхода у меня нет. И назад дороги тоже нет. Боишься последствий — сиди и не вякай. А я вякнула уже. Еще как вякнула! Ничего, Сима, не трясись. Подлубняк, конечно, крут. Но не дурак. Неужели сам не захочет во всем разобраться? Эх, сейчас бы граммульку коньяка для храбрости. То-то бы меня понесло! Знаю я спасительный эффект этой граммульки. Но нельзя. Надо быть серьезной и безупречной. И убедительной, вот что главное.