Комната ужасов. Дилогия

– Выбросим на рынок осенью. Игрушки и мультфиль мы. Повальные увлечения – это и есть мой бизнес. Создать спрос там, где нет спроса. Бессмысленные изделия, чтобы разлучить дураков с их денежками.

– Ну а почему две Холли? В том, что вы делаете, ведь нет ничего постыдного.

– Это непросто объяснить. – Холли налила еще кофе. – Вы когда–нибудь слышали о «Менса»?

– Конечно, что–то вроде клуба гениев, да?

– Не гениев. Вступить любой может: при условии, что он попадает в верхние два процента по интеллекту[9].

– Я и сказал: гениев.

– Сколько человек живет в этом здании, как вы думаете?

– Ну, сотни три, наверное.

– Итак, не считая меня, шансы пройти есть у пяти из жильцов. Спуститесь на оживленную улицу, и вы за час встретитесь с дюжиной человек, подходящих для «Менса». Не слишком мы большая редкость, не прав да ли? Вы и сами подойдете, я чувствую.

– Спасибо. Никогда не думал о себе в этом плане.

– Интеллектуальный коэффициент выше чем один и три или даже один и четыре – это еще не гений.

– Кто же тогда гений?

– Интеллект плюс увлеченность – пот, воля к работе. Большинство умных людей никогда не реализуют свой потенциал, посмотрите на меня! Я валяю дурака, пока не стукнет какая–то глупая идейка. А другие – пусть по–настоящему работают, преуспевают. Вот и все. Как бы то ни было, принадлежа к «Менса», встречаешь совсем мало умных людей. Профессоры, компьютерщики, водители грузовиков, стриптизерки, домохозяйки – весьма пестрая шайка. Примерно такая же пестрая, как любая случайная группа людей. Милых, бездельников, фанатиков, заурядных личностей. Люди как люди. Кроме одной черточки (если не считать сноровки в выполнении тестов ай–кью): девяносто процентов из них не распространяются или даже скрывают тот факт, что они «менсанианцы».

– Но почему?

– В жизни по большей части ум – это ни–ни–ни. Кто ж будет нанимать шофера с высоким «ай–кью»? А уж в стриптизе, наверное, «ай–кью» должен быть обратно пропорционален объему бюста.

– Простите, но напрашивается вопрос.

Холли перебила:

– Если они такие сообразительные, чего же они тогда не богаты?

– Пусть так.

– Менсанианцам об этом все время говорят. Многим из нас это просто не нужно. Мысль их работает в самых разных направлениях. Думаю, многие могли бы, если бы приложили к этому мозги. Знаете историю про греческого философа? Про Солона, кажется. Ему задал такой же вопрос его ученик. Это Солону запало в душу. Он одолжил несколько сотен оболов и скупил на следующий год в Афинах все прессы для олив. Имея полную монополию, он контролировал все цены. К концу лета Солон стал едва ли не самым богатым в Афинах. Он вернул долг, а остальное раздал бедным. И вернулся к ученикам. Но самые большие проблемы у женщин из «Менса».

– Отчего так?

– Мужчины не пылают страстью к умным женщинам.

– Это действительно так! Где же причина, по–вашему? Мужчины?

– Отчасти. Мужчина, который обратил внимание на мои ноги, тут же забудет о них, когда узнает, что я превосхожу его по интеллекту на двадцать пунктов. Но не только в этом дело. Те, кто умен, подвергаются преследованиям – это как быть черным или евреем. Люди могут начать слежку, особенно мужчины к этому склонны. Большинство из нас «косят» под средненьких или дурачков. К тому же, так избавишься от всех нелепых ожиданий: «ты ж гений, что же ты пишешь с ошибками?»

В школе у меня не было мальчиков, и подружек. Вот я и начала скрывать свои способности. Это вошло в привычку и, бывает, увлекаешься. Теперь я – двое. Я на работе и я в обществе. – Холли чуть улыбнулась, и в глазах блеснули искорки. – Иногда я готова согласиться, это – развлечение. Случается, дразню некоторых претенциозных снобов, вроде Клэр Сэксони. Я ведь безнравственная, правда?

– Да. – Бэрр улыбнулся. – Но иногда переигрываете.

– И выдаю себя? Но только сообразительным. Вы не поверите, как же эти люди, вроде Клэр, жаждут одурачить самих себя. Они так закутались в себя, что скорей поверят в «дурочку–блондинку», чем допустят мысль, что их одурачили. Все сойдет с рук.

– Пока не выдадут глаза.

– Глаза?

– Я видел искорки в глазах, веселую чертовщинку и… интеллект. Лишь мгновение.

– Спасибо за совет, буду следить за собой. – Холли посмотрела Бэрру прямо в глаза своими широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.

– Я предпочитаю вас настоящую.

– Настоящую? Иногда уже сомневаюсь, есть ли такая. Иногда я чувствую, что расщепилась надвое: два совершенно отдельных человека и ни одного настоящего. Как это выглядит, быть самим собой?

– Самим собой? Вот я, например, мне кажется. Я всегда был, как все. Одно «я» для дома, другое «я» – для работы, третье – для знакомых. Как у всех. Как мне ни неприятно говорить, но это связано с травмой, и не одной, может быть. В моем случае развод. Я жил как будто кто–то другой все двадцать лет, работая на «безопасной» работе, которую ненавидел. Никогда не жалуясь, никогда не требуя. Все только, чтоб ей было хорошо. И настал день, когда я понял, что теряю «себя», даже где–то глубоко внутри, там, где я прятался. Наш разрыв был отвратителен. Бедная женщина так никогда и не смогла понять, что было не так. Это моя вина. Надо было сделать так, чтобы она приспосабливалась ко мне, утверждать себя тогда, много лет назад, в начале. Это все из–за того, мне кажется, что я потерял уверенность в себе. А я ее потерял, когда… Это другая история. Так вот, я измерял себя способностью делать людей счастливыми – делать так, чтоб нравиться им. И всем нравился добрый старый Бэрр – кроме самого Бэрра. Теперь они имеют дело со мной настоящим. Я им не нравлюсь, упрямый – Бога ради. Я без них обойдусь.

– Это стоило того, всей боли?

– Чтобы переродиться? Родиться заново, наконец целым? Конечно, стоило. Надо было сделать это намного раньше. Хорошо нравиться другим, но прежде всего надо нравиться себе самому.

– Вы мне очень симпатичны, Бэрр. Я надеюсь, мы станем настоящими добрыми друзьями.

– Только друзьями?

Холли вертела в пальцах ароматическую зажигалку. – Думаю, так. Не то, чтобы вы не были привлекательны. Умный и сильный одновременно. Видишь ли, Бэрр, любовники они… за доллар пара, ты же знаешь. Я видела всех женщин, флиртующих с тобой на вечеринке в бассейне и у Клэр. Когда неприятности в любовных делах, надо идти на сторону. А дружба может быть стабильной, удобной, нетребовательной. Мы можем остаться друзьями, Бэрр?

– Конечно. – Он взял из ее руки зажигалку. – Значит ли это, что я могу попросить еще немного рому?.. И прошу тебя, впредь не подавай такое хорошее вино. У меня просто недостаточно развит для него вкус. Только добро переводить. – Бэрр щелкнул зажигалкой.

– Конечно. Осторожно с зажигалкой. Я же говорила, мы хотим продавать ее как эротическую!

– Эротическую? – Бэрр глубоко затянулся. – Хм. Да я всем своим существом борюсь с твоими чарами, какие уж тут духи.

Глава 15

Джейн все нежилась в постели. Идиотская складчатая розовая маска продлевала ее ночь. Девочки в спальне Персефоны. Играют в «наряды». Давненько они не играли. Рэндольф сможет наконец спокойно поговорить по телефону. Он положил пустые бутылки в мусорное ведро под раковиной и уселся за стол в кухне. Номер был записан на жеваном клочке бумаги.

– Алло! – прозвучал мягкий голос. Не то.

– Домино? – мягко спросил Рэндольф. Его взгляд остановился на кухонной двери.

– Это Алита Ла Тобре. Вы, видимо, неправильно набрали номер.

– Нет, правильно. Ты – Домино Мартинэ. У меня совершенно правильный номер. Это Рэнди.

– Мистер Эльспет?

– РЭНДИ, Домино. Я знаю, кто ты, и ты знаешь, что я это знаю.

– Что ты хочешь, Рэнди? – Голос теперь стал жестким, хрупким, как снежный наст. Порядок.

– Мне надо тебя повидать. Я тут собираюсь выйти по делу. Важному делу. Перед тем как я пойду, мне надо тебя повидать.

Молчание. Рэндольф расстегнул ворот рубашки.