Падение Губернатора (ЛП)

По внешним углам периметра размещены грузовики с установленными на них пятидесятикалибровыми пулеметами. Старые железнодорожные вагоны обернуты в проволочную спираль и блокируют точки выхода. Крепостные валы окружают центральную часть города. Внутри свежевыстроенных баррикад влачат свое существование люди, цепляющиеся за воспоминания о церковных службах и барбекю во дворе дома.

Проходя через центр окружённой стеной площади, Лилли Коул целеустремлённо шагает по булыжникам Мейн-Стрит, старательно игнорируя чувство, возникающее у неё всякий раз при виде бандитов Губернатора, прогуливающихся вдоль магазинов с винтовками наперевес. Они не просто не впускают ходячих... они не выпускают нас.

В течение многих месяцев, Лилли Коул была в Вудбери персоной нон-грата после того злополучного переворота в январе месяце. Уже тогда Лилли было ясно, что Губернатор вышел из-под контроля, а его жестокий режим превращает Вудбери в смертельный карнавал. Лилли удалось привлечь на свою сторону несколько вменяемых жителей, включая Стивенса, Элис и Мартинеса — одного из приближённых Губернатора — чтобы однажды ночью схватить его, увести на прогулочку и совершить небольшую жестокость из милосердия. План состоял в том, чтобы Губернатор был случайно-неслучайно съеден. Но у ходячих есть способность нарушать самые лучшие планы, и в середине миссии, откуда ни возьмись, появилось стадо ходячих. Всё предприятие превратилось в борьбу за выживание... и Губернатор выжил, чтобы править дальше.

Удивительно, но подобным дарвинистским поворотом, эта попытка убийства только укрепила и усилила политическую поддержку Губернатора. Для уже очарованных им жителей, он стал Александром Великим, вернувшимся в Македонию... окровавленный, но непокорённый, агрессивный питбуль, рождённый быть лидером. Никого, казалось, абсолютно не заботило, что их предводитель совершенно очевидно — по крайней для Лилли, — чистой воды социопат. Настали жестокие времена, а жестокие времена требуют жестокого лидера. А для заговорщиков Губернатор стал этаким жестоким опекуном — преподавал им «уроки» и постоянно самозабвенно наказывал.

Лилли приближается к ряду небольших двухэтажных зданий красного кирпича, выстроенных по краю торгового района. Милые озелененные многоквартирные домики теперь носят отметины чумных приютов. Частоколы обмотаны колючей проволокой, красновато-желтые каменистые клумбы усыпаны гильзами, а ветви виноградной лозы, как изношенные кабели — коричневы и мертвы.

Пристально глядя на заколоченные окна, Лилли в миллионный раз задается вопросом, почему она остается в этой ужасной, пустынной, неблагополучной семье, известной как Вудбери. Правда в том, что ей больше некуда идти. Никому из них больше некуда идти. Земля вне этих стен изобилует ходячими мертвецами, на опустевших дорогах смерть и разруха. Лилли остается, потому что она боится. Страх — один большой общий знаменатель в этом новом мире. Страх загоняет людей в самих себя, он вызывает самые примитивные и худшие из первобытных инстинктов, прежде бездействующих в человеческой душе.

Но для Лилли Коул, ощущение сидящего в клетке животного выявило кое-что еще, что было глубоко скрыто в ней большую часть жизни, что-то, что преследовало её в снах и скрывалось в сущности как рецессивный ген: одиночество.

Единственный ребенок, растущий в семье среднего класса в Мариетте, она обычно всегда оставалась одна: играла в одиночестве, одна сидела в кафетерии или в школьном автобусе… всегда одна. В старших классах ее сдержанный интеллект, упрямство и остроумие резко отделяли ее от общества девочек с помпонами. Она выросла одинокой, и скрытая тяжесть этого одиночества гнетет её в мире пост-эпидемии. Она потеряла все значимое для неё — отца, ее парня Джоша, подругу Меган.

Она потеряла всё.

Её квартира расположена в восточном конце Мейн-Стрит, в одном из наиболее ветхих кирпичных домов в комплексе. Мертвый сорняк цепляется за западную стену как грибок, окна покрыты черной, высохшей виноградной лозой. Крыша захламлена прогнувшимися антеннами, которые, скорее всего, больше никогда не примут сигнал. Когда Лилли приближается, низкие облака исчезают и полуденное солнце, бледное и холодное как люминесцентная лампа, начинает жарить, шея Лилли покрывается капельками пота.

Она подходит к внешней двери, выуживает ключи, но внезапно замирает, уловив что-то краем глаза. Она поворачивается и видит на другой стороне улицы потрепанную фигуру на земле, тяжелой грудой осевший возле магазинной витрины человек. Его вид отдаётся печалью в её груди.

Она убирает ключи и пересекает улицу. Чем ближе она подходит к нему, тем явственнее слышит его неровное дыхание, забитое мокротой и страданием, и низкий, хрипящий голос, невнятно бормочущий в пьяном оцепенении.

Боб Стуки, один из последних настоящих друзей Лилли, бесчувственно лежит, трясясь в позе эмбриона, одетый в изношенный вонючий бушлат, прямо напротив хозяйственного магазина. А прямо над ним на окне нарисована выцветшая под солнцем ироничная реклама: ВЕСЕННЯЯ РАСПРОДАЖА ЧИСТЯЩИХ СРЕДСТВ. На морщинистом лице военного медика, прижатом к асфальту как мокрый мусор, запечатлены следы боли — и это разбивает сердце Лилли.

Начиная с событий прошлой зимы, мужчина всё больше опускался, и сейчас он, возможно, был единственным жителем Вудбери, который был более потерян, чем Лилли Коул.

— Бедный милый мой человек, — мягко произносит Лилли и тянется к неопрятному шерстяному одеялу у его ног. До нее доносится зловоние тела, затхлого дыма и дешёвого виски. Она натягивает на него одеяло, и пустая бутылка выкатывается из ткани и разбивается о ступеньку у двери.

— ...Должен сказать ей... — бормочет Боб.

Лилли опускается рядом с ним на колени, гладит его плечи, размышляя, стоит ли ей привести его в порядок и увести с улицы. Также она гадает, «ей» — это Меган? Ему нравилась эта девушка, бедолага, и ее самоубийство его просто уничтожило. Лилли укрывает его плечи одеялом и мягко похлопывает.

— Всё хорошо, Боб... она... она в лучшем...

— ... надо сказать...

На миг Лилли отшатывается от него, увидев моргающие глаза — налитые кровью и белые внутри. Он превратился? Её сердце начинает бешено колотиться.

— Боб? Это Лилли. Тебе снится кошмар.

Лилли проглатывает страх, понимая, что он всё ещё жив, если, конечно, это вообще можно называть жизнью. Он просто корчится в пьяном бреду, вероятно вновь переживая на бесконечном повторе момент когда обнаружил висящую на балке Меган Лэфферти.

— Боб...?

Его осоловелые глаза открываются на мгновение, но взгляд ни на чем не задерживается, остекленевший, наполненный мучением и болью.

— Должен... передать ей... его слова, — хрипит он.

— Это Лилли, Боб, — говорит она, мягко сжимая его руку. — Всё в порядке. Это я.

Затем старый врач встречает её пристальный взгляд и он говорит что-то ещё тем же слизистым хрипом, от чего по позвоночнику Лилли пробегает мороз. На этот раз она отчетливо слышит, что он говорит, и она понимает, что он говорит не о Меган.

«Ей» — это Лилли.

И то, что Боб Стуки должен рассказать ей, будет преследовать её до конца жизни.

Глава 2

В этот же день чуть позже трёх часов дня по местному времени, на арене Гейб наносит заключительный удар и заканчивает поединок, длившийся целый час. Шипованная булава тяжело опускается на защищённые бронежилетом рёбра Брюса, и тот в изнеможении падает. Устав от грубой борьбы без правил, чернокожий мужчина оседает на землю, поднимая облако пыли и тяжело дыша.

— И У НАС ЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЬ!

Люди на трибунах вздрагивают от усиленного акустической системой голоса, со скрежетом раздающегося из стоящих вокруг арены рупоров, питающихся от ревущих генераторов. Гейб принимает стойку и замахивается булавой, сильно напоминая сэра Уильяма Уоллеса. Насмешки и аплодисменты заглушают низкое рычание живых мертвецов, прикованных к столбам вокруг Гейба. Многие из них до сих пор тянутся за куском человеческой плоти, их гнилые рты клацают, подёргиваются и пускают слюни в механическом бездушном голоде.