Страница 13 из 58
Улицы бурлили, кипели. И конечно, повсюду пробовали голоса певцы, шумной толпой заполнившие улочки. Они старались вовсю, и от резких переходов с высоких нот на низкие, почти басовые, так звенело в ушах, что я зажала их ладонями. А тут еще со всех сторон трубят в длинные альпийские рога — настоящая какофония! Мы с Жакобом не слышали друг друга, только смеялись и качали головами, пока машина медленно пробиралась сквозь толпу.
Приятно было вырваться наконец снова в сонную тишину полей.
— Кстати, йодли тоже родились из суеверий, — сказал Жакоб, усаживаясь поудобнее и прибавляя скорость. — Из древнего обычая пастухов в горах постоянно петь и перекликаться с товарищами, чтобы развеять страх одиночества и отогнать злых духов.
— В таком количестве это сильно действующее средство, — засмеялась я. — До сих пор в ушах звенит.
Эта веселая сутолока задержала нас, так что добрались мы до Берна только во втором часу.
— Наверное, уже начали, — озабоченно сказал Жакоб, посмотрев на часы. — Кофейку выпить не придется.
Мы промчались по старому мосту через Ааре и, сразу сбавив скорость, начали плутать в паутине узеньких улочек и бесчисленных площадей, загроможденных аляповатыми фонтанами. Все они были одинаковы: колонна с кранами, из которых льется вода в бассейн, окруженный цветущей геранью — нашими, можно сказать, национальными цветами. На колонне торчит статуя какого-нибудь святого или аллегорическая фигура. Все они поставлены в средние века и принадлежат чаще всего одному и тому же мастеру, прославленному Гансу Гингу, и оттого тоже так похожи друг на друга, что начинало казаться, будто мы всё кружим по одному месту.
— Кажется, здесь, — сказал наконец Жакоб, останавливая машину на площадке у какого-то тесного переулочка.
Мы вышли из машины и направились в переулок, сумрачный от затенявших его каменных аркад, протянувшихся сплошной галереей. В нем было довольно многолюдно, и все прохожие спешили в одну сторону. Мы присоединились к ним и вскоре оказались перед старым двухэтажным домом с облупившимися стенами. У дверей толпились люди, прислушиваясь к доносившимся из дома трубным звукам. Потом раздался размеренный мужской голос. Но что он вещал, нельзя было разобрать.
— Обойдем с тыла, — решительно сказал доктор Жакоб и потянул меня за руку в позеленевшую от времени и дождей литую ажурную калитку.
Она оказалась незапертой, но за нею нам преградил дорогу тщедушный очкастый юнец с рыжеватой всклокоченной бородкой.
— Мы от «Братства весенних лунотипистов», — внушительно сказал Жакоб, вперяя в юнца мрачный взгляд.
— Добро пожаловать, брат и сестра, — поспешно ответил тот.
— Вторая дверь направо?
— Нет, третья. — Юнец отступил, открывая дорогу. Мы вошли во двор, поднялись по каменной лестнице с истертыми ступенями, открыли третью дверь направо и оказались на невысоких антресолях, откуда был хорошо виден полукруглый зал, забитый людьми. Их лица смутно белели в полутьме. Больше было стариков, особенно старух, но немало, кажется, и молодежи.
Рассматривать лица было некогда: уж очень меня поразил сам зал.
Он весь был затянут черной тканью, и на этом фоне повсюду светились мерцающие точки, как звезды. От этого зал казался беспредельным, будто Вселенная.
По карнизу тянулись непонятные значки и восточные письмена. Светящиеся точки не только мерцали, как звезды, но и перемещались по черным стенам, завораживая взгляд. А в глубине зала на стене то разгоралось, то меркло большое светящееся пятно, меняя свой цвет и форму. Оно то казалось багровым солнечным диском, то голубоватой звездой, то принимало форму какого-то октаэдра.
От мерцающего пятна причудливые, переливающиеся блики падали на высокого человека в серебристом одеянии, плотно облегающем худощавое, стройное тело, на манер костюма астролетчика, какими их изображают на рисунках к научно-фантастическим романам. Лица человека почти не было видно, оно все время пряталось в тени. Но громкий, размеренный голос его разносился по всему залу.
И самое поразительное было то, что вещал этот хорошо поставленный баритон:
— Наука каждый день демонстрирует нам свое могущество, раскрывая все новые и новые сокровенные тайны природы и посрамляя неверующих. То, что вчера еще многим казалось нелепостью, становится неопровержимой истиной. Нет в мире ничего сверхъестественного. Есть только вещи, уже познанные наукой, и явления, пока еще доступные лишь откровению избранных. Но завтра и они станут истиной для миллионов. Кто может сомневаться в этом?
Я не верила своим ушам: настоящий панегирик науке!
— Кто поверил бы всего двести лет назад, что люди станут летать по воздуху, как птицы, нырять в глубины океанов, подобно китам, переговариваться между собой за тысячи километров? Каждого, кто стал бы утверждать такое, объявили бы опасным маньяком или колдуном. А теперь это уже никому не кажется чудом. Но на смену прежним заблуждениям упорствующих скептиков приходят новые. Верят в существование атомов и электронов, но отказываются поверить в столь же естественную возможность обмениваться мыслями и чувствами через любые расстояния и преграды или в достоверность ясновидения. Но наука неустанно идет вперед, снова и снова посрамляя неверующих и подтверждая пророчества знающих…
Он приводил примеры, выглядевшие весьма убедительно. Скептики не верили Эйнштейну, когда он доказывал относительность времени, массы и пространства, долго не признавали квантовую механику, кибернетику. Всегда шли впереди, подвергаясь насмешкам неверующих, Пророки и Провидцы, интуитивно постигавшие новые истины. А отсюда делался вывод:
— Магия не религия, а наука. Магия — знание, а не слепая вера. Печально, когда некоторые представители науки забывают, ослепленные гордыней, что именно с магии началось познание тайн природы. И только временная слепота этих ученых скептиков мешает им понять, что оккультизм[2] — это поистине наука будущего, это естествознание в его высшем, божественном совершенстве…
И дальше лукавый космический проповедник все время ловко жонглировал словами «магия» и «наука», то и дело приравнивая одно к другому, подменяя одно другим. Он называл имена ученых, которые якобы доказали точными опытами, что магия — это наука. Приводил на память длинные цитаты из трудов крупнейших физиков — Эддингтона, Иордана, Лоджа, поминал Циолковского. Он рассуждал о теории относительности Эйнштейна, высмеивал тех, кто ее не понимает и пытается отрицать, и тут же обрушивался на скептиков, которые «в слепоте своего невежества до сих пор не верят в существование демонов, иногда вмешивающихся в наши поступки, способных пока неизвестными нам путями изменять по своей воле материю, преодолевать без труда пространство и время, направлять по своему желанию наши мысли и чувства, принимать активное участие в нашей судьбе и, если потребуется, даже появляться в облике наших умерших друзей, дабы войти в общение с нами…».
Ужасающая мешанина из лжи и правды, из суеверий и вполне современных научных терминов! Но все внимали в такой тишине, что моментами начинало казаться, будто мы одни в зале.
— Только оккультизм позволяет нам, опережая научное знание, постигать душой гармонию мира, которой управляют голоса космического пламени! — гремел в напряженной тишине голос проповедника. — Огонь царствует во Вселенной. Поднимите головы, и вы увидите сияющее Солнце: оно дарует нам жизнь. Посмотрите на ночное небо, и вы увидите мириады сверкающих солнц: они прогоняют своими лучами космическую тьму. Это неугасимое пламя жизни, все очищающее и обновляющее. Поклонимся же ему, братья и сестры! Будем внимать голосам космического пламени, голосам наших старших братьев.
Что это за таинственные голоса космического пламени, кто были загадочные старшие братья, хитрый проповедник не уточнял. Но он убеждающим тоном доверительно рассказывал, как они уже не раз направляли якобы к нам на Землю своих посланцев, дабы помочь людям жить лучше и справедливее, наставить их на путь истинный, и называл имена Иисуса Христа, Будды, Магомета, Кришны, Рамы, Пифагора, поминал каких-то «Великанов гималайских гор» и посетившего якобы недавно Париж «ангела Цикламена».
2
Оккультизм — антинаучное мистическое учение о «таинственных силах природы» и «непостижимых свойствах» вещей, доступных якобы познанию только «избранных», необычных натур.