Сердце льва

— Если это шутка, то крайне неудачная, — после долгой паузы сказал Тим.

— Это не шутка. Мы познакомились два года назад, — продолжила она, не меняя позы. — Он приехал к нам на факультет по международному обмену, читал лекции для аспирантов, вёл семинары по инженерной психологии. Я писала у него реферат, и мы… в общем, мы сошлись… А прошлым летом он был в Москве на международной конференции, там и расписались… А теперь он специально приехал за мной, послезавтра мы вылетаем в Стокгольм, а оттуда — в Нью-Йорк.

— Выходит тогда, на твоей даче, я делал предложение замужней женщине? — глухо проговорил Тим. — Господи, какой идиот… А ты — ты, Ленка, сука. Дешёвая, продажная сука! Я понимаю, если бы тут любовь, а так… За тряпки продалась, комсомольская богиня, за жрачку эту говенную!

Она резко повернула голову, в упор посмотрела на Тима.

— Ну, ударь меня, ударь. Убей, если так тебе легче будет, — сказала она свистящим шёпотом. — Только избавь от лекций по коммунистической морали. Ты же умный парень, Тим, ты же сам прекрасно видишь, в каком дерьме мы все тут живём. А дальше будет только хуже. Система в маразме. У этой проклятой страны нет будущего, а если и есть, то такое, какое и в самых страшных кошмарах не привидится! И свалить отсюда — это не просто мечта, но и долг каждого разумного человека! Долг перед самим собой, перед детьми и внуками, перед человечеством, наконец! И для этого все средства хороши… А любовь — о любви я, утёнок мой знаменитый, тоже подумала. Вот устроюсь там, обживусь, зашлю тебе какую-нибудь лупоглазую американочку с гуманитарными наклонностями…

Её монолог дал Тиму время овладеть собой, собраться с мыслями. Пригодились и уроки сенсея Смородинского. Он глянул на Лену ясно, спокойно, с ленивой улыбочкой.

— Спасибо, Тихомирова, я знал, что ты настоящий друг. Только не надо мне никакой лупоглазой американочки, не утруждай себя… Я удивляюсь тебе, ты же ведьма, ты же должна понимать, что ничего, ничего в этой жизни не бывает просто так… Ну ладно, одевайся, пошли будить твоего спутника дальнейшей жизни. Или сначала миссис Собаччи угодно принять ванну и выпить чашечку кофе?

И тут Лена упала головой на его голую грудь и горько разрыдалась.

— Я знаю, я дрянная, испорченная, я гадина… — лепетала она сквозь слезы… — Только не прогоняй меня, не прогоняй сейчас… Во имя всего, что нас связывало когда-то! Заклинаю тебя!

— Да? — Тим улыбнулся, но она не видела этой жестокой улыбки. — Во имя всего, что нас связывало — изволь! Посмотрим, что из этого получится. Предлагаю эксперимент — ты же у нас психолог, эксперименты любишь… Попробуем сделать вид, что этого разговора не было, что ты — прежняя Ленка Тихомирова, комсомольская активистка, любимая девушка одного недотепистого историка, а Брэд Собаччи — просто залётный фирмач, случайно подцепленный тобою и продинамленный по полной программе. Мне нужно десять минут на повторное вхождение в образ пылкого любовника. Тебе этого времени достаточно?

Она подняла голову и с вызовом посмотрела на него.

— Более чем… любимый.

Стражи Родины (1979)

А потом вошла рыжеволосая красавица с потрясающе эффектной фигурой. Форменный, в талию китель плотно облегал её стан, грудь была объёмиста и высока, стройные ноги в лаковых лодочках… Чудо как хороша была оперативница из Ленинграда.

— Капитан Воронцова, — по всей форме представилась она, с лёгкостью уселась в предложенное кресло и превратилась в статую командорши. Деловитость, собранность, субординация…,

— Ну вылитая мать, вылитая! Та тоже, бывало… Генерал грузно встал. Капитан Воронцова вскочила, как на пружине, вытянулась в струночку. Обогнув массивный стол, генерал вплотную подошёл к ней, с ласковым прищуром заглянул в зеленые глаза, положил руки на плечи и мягко, но весомо вдавил обратно в кресло.

— Сиди, Леночка, сиди… Вот, значит, ты теперь какая… А я тебя ещё совсем крохой помню, дошколёнком. В белом платьице, во-от с таким бантом, на утреннике в честь годовщины Октября. Стихи декламировала, да бойко так, с выражением: «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал…» А в зале мама, бабушка, переживают, гордятся. Гордятся и переживают… — Генерал помолчал немного. — А ведь я, Леночка, начинал под крылом вашей бабушки, безусым ещё лейтенантишкой. И вот, как видите… Строгая была, но справедливая и принципиальная… Кстати, как там Елизавета Федоровна, на заслуженном, так сказать? Как увидите, от меня большой ей привет…

— Это едва ли получится… — тихо проговорила капитан Воронцова. — Бабушка пережила маму всего на три месяца. Инсульт.

— Да, да… — пробормотал генерал, запоздало вспомнив, что сам же подписывал телеграмму с соболезнованиями и распоряжался насчёт венка от сослуживцев.

Он возвратился на своё место и совсем иным тоном, казённо-бодрым, продолжил:

— А пригласил я вас, товарищ капитан, собственно, вот по какому поводу. Ваша работа по объекту «Волчонок-1» заслужила весьма высокую оценку, и руководство в моем лице приняло решение в связи с успешным завершением очередного этапа операции поощрить вас денежной премией в размере трех окладов, а также внеочередным отпуском продолжительностью в двадцать восемь суток… Что такое?!

Воронцова шмыгнула носом и беззвучно, словно рыба, выброшенная на сушу, глотнула воздух. Отдышавшись, она пролепетала:

— Но как же… Как же так, товарищ генерал? Почему с завершением? Ведь рано или поздно та сторона попытается вступить в контакт. Непременно попытается — родная же кровь, сыновья, насколько известно, единственные. А он хоть и гад, и изверг, но человек же все-таки…

— Вибрируете, любезнейшая Елена Михайловна. — Генерал улыбнулся сколь возможно тонко. — Только тревоги ваши беспочвенны. О завершении всей операции можно будет говорить только тогда, когда этот матёрый вражина будет сидеть вот здесь и, глотая сопли, давать признательные показания. А вот лично вас, Елена Михайловна, признано целесообразным перебросить на новый объект.

— Волчонок-два? — упавшим голосом спросила Воронцова.

— Ну что вы, дорогая, нельзя же бесконечно загружать такого ценного сотрудника мелкой работой. Здесь будет зверь покрупнее. Объект «Шакал».