Сердце льва

Мордой их в снег, чтобы зашипели по-змеиному, пусть остынут.

— Ладно, Лапин, давай перекурим, что ли. — Тимохин вытащил «Родопи», протянул Андрону. — На, не так жрать будет хотеться.

— Спасибо, — Андрон взял из вежливости, хотя болгарские не уважал, сунул на ощупь в шапку за отворот, — я потом, что-то губы мёрзнут. Пригодится, запас карман не тянет. Старшина Андрону нравился — несуетливый, без гонора и службу понимает, куда там офицерам. Сам из рядовых чекистов, лямку тянул в этой же второй роте. Однако тоже не без странностей, отсюда и кликуха Чёрный Груздь. С тех самых пор, когда для профилактики грибка поставил в бане таз с каким-то снадобьем и приказал всей роте мочить в нем копыта. На следующий день с грибком были все…

Время тянулось медленно, будто засахарившаяся патока по стенке ржавого бидона. Такого же ржавого как и зимнее солнце, равнодушно поглядывающее на заснеженный полигон, на остроконечные ели, на Андрона и старшину, выстреливающих народные деньги в прозрачную синь неба. Все по классику, мороз и солнце — день чудесный. Чудесный-то он чудесный, только вот холод собачий. Бельище, свитер, шерстяные носки, замечательные портянки из байковой пелёнки, а задубел Андрон как шелудивый бобик.

Наконец прибежала рота — кто зелёный, кто красный, но все звонкие, тонкие и прозрачные. Однако Сотников остался недоволен, плохо, плохо, вые…аны слабо. Тут же он организовал передвижение по-пластунски, отработку маскировки на пересечённой местности и, чтобы служба мёдом не казалась, неполную разборку автомата Калашникова. Заиндевевшего, липнувшего к пальцам, на пахнущем антоновкой февральском морозе. Повошкались, помёрзли, покувыркались в снегу и стали потихоньку выдвигаться на станцию…

А дальше все одно и то же: полк, рассольник на обед, чистка газовых камер, уставы, «сон в полумраке» — официально говоря, политподготовка. Правда, не для всех. Едва приехали, Андрона Сотников послал за чебуреками. Офицерам роты по полдюжины на нос, такова традиция. Непременно с пылу, с жару, из проверенной шашлычной, расположенной неподалёку.

Традиция — святое. Андрон, как водится, зарулил в пельменную, взял без очереди двойную порцию, с сыром и перцем за восемьдесят две копейки, съел, выпил кофе. Командиры командирами, а голодное брюхо к приказам глухо. Только уж потом расстарался с чебуреками, вернулся в полк, поставил чайник — ваше благородие, кушать подано, идите жрать, пожалуйста!

А дальше как всегда, покой нам только снится. Для смышлёного непьющего бойца отцы командиры работу найдут. На этот раз Андрона высвистали в штаб, начштаба майора Ковалёва изводила жажда.

— Лапин, привези-ка «Боржому», — сказал он страдальчески и, оторвав мутный взгляд от секретной карты, задрапировал её чёрной занавесочкой. — На худой конец «Полюстрово». На таньгу, десять тугриков.

Неплохой мужик, но тоже не без вольтов. Если во время инструктажа даёт ориентировку на преступника, обязательно уточнит со странной улыбкой:

— А из особых примет одно яйцо у супостата левое, другое правое. Шутка…

Очень смешно, особенно в сотый раз.

Вопрос на засыпку — где достать минералку вечером? Правильно, в кабаке. Андрон и рванул в ресторан, привокзальный, на Витебский. На платформах и около ясно чувствовалась жизнь — дул ветер странствий, суетились пассажиры, что-то невнятно бормотал из репродуктора голос дикторши информатора, казалось, что её только что оприходовали — орально, злостно, разнузданно и вшестером. А вообще-то в плане секса здесь все было в порядке, ночные бабочки шатались табунами. И какой же это мудак придумал, что самое блядское место в Питере это Московский вокзал. Куда ему до Витебского!

Он затарился «Нарзаном», «Боржоми» не было, съел ещё тёплый пирожок с морковкой и, захомутав на набережной частника, скоро уже потчевал исстрадавшегося начштаба.

— Вот, товарищ майор, холодненькая, с магнием и железом. Для головного мозга.

Наконец все вроде бы отлепились. Андрон хотел было забиться в каптёрку, полистать весёлый журнал, экспроприированный у мелкого хулигана, но не получилось, пожаловали в гости деды — тихо посидеть, смирно, по-стариковски. Нацедили в тазик сгущёнки, наплюхали малинового варенья и, не чванясь, позвали:

— Давай к нам, харя небось не треснет.

Пришлось за уважуху макать батон в розовое месиво, внимать воспоминаниям ветеранов и петь со всеми вместе любимую вполголоса:

И ещё с полдюжины куплетов в том же духе. Славно повеселились. Наконец деды двинули потихоньку спать: «День прошёл, и хер с ним!»

И Андрон дорвался — задраил на все обороты дверь, устроился поудобней и дрожащими пальцами принялся шуршать листами — вот это телки! И в фас, и в профиль, и так, и сяк, и стоя, и лёжа, и каракатицей, и раком. Стройные, грудастые, улыбаются пакостно, с намёком. Европа, высший класс. Жаль только, не пощупаешь. Полистал, полистал Андрон журнал, нахмурился и отшвырнул на фиг, извод один.

Наконец он заснул, словно провалился в мутную, стоячую воду. И сразу же увидел русалку из Сиверской, рыжеволосую, прекрасную, кружащуюся в чувственном танго. Куда там красоткам из журнала!

Стражи Родины (1958)

Кабинет был необъятен, облагорожен дубовыми панелями — с массивной мебелью, бордовым ковролином и физиономиями вождей в позолоченных рамах. За огромным Т-образным столом вальяжно развалился генерал, суровый, с орлиным взором, с лампасами и в погонах, а полковник, похожий на истукана, искусно балансировал на самой кромке стула и с завидной ловкостью играл в вопросы и ответы. Собственно, спрашивал здесь только генерал, напористо, вникая. Настроение у него было скверное — черт знает что такое творится в отечестве… Какие-то там блюдца, выныривающие из воды и не реагирующие на залпы корабельной артиллерии, летающие шары, легко разрушающие сверхзвуковые истребители, заумные уроды, читающие мысли, пара… пара… парапсихологи, мутанты, телепаты. Пси-эффект, такую мать. Пораспускали народ, наобъявляли амнистий…