Проклятие феи

В проходе перед ней, у самого ограждения, сгустилось черное облако. Его сердцевина извивалась и корчилась, а затем начала постепенно принимать человеческие очертания. Внешняя часть облака сложилась в длинный серый плащ, вверх по его подолу побежали фиолетовые, пурпурные и вишневые полосы, как будто воздух был чаном краски и плащ туда обмакнули. Человеческий силуэт содрогнулся напоследок, и в проходе встала женщина, ростом не ниже короля, с лицом более устрашающим, чем армия, ждущая сигнала к атаке, в черно-сером с фиолетовыми, пурпурными и вишневыми полосами одеянии и с ожерельем из черных камней на шее.

Она медленно повернулась кругом, придерживая края плаща на согнутых руках, – ткань свисала подобно крыльям. Завершив полный оборот и вновь оказавшись лицом к помосту, она уронила руки и рассмеялась:

– Итак, превосходный день для именин принцессы и великолепная толпа зрителей. Что ж! Я тоже хотела посмотреть, но меня не пригласили. Я живу в одиночестве близ леса, ну, может быть, и не в полном одиночестве, но герольд ко мне не явился. И когда избрали двадцать одну фею-крестную, меня среди них не оказалось. Но я хотела посмотреть на именины принцессы – и вот я здесь.

Она помедлила, но все хранили молчание. Даже главные маги замерли как громом пораженные, – возможно, так оно и было. В тот момент, когда из ничего сгустилось черное облако, королева стояла, склонившись над колыбелью, и теперь как будто застыла: она тянулась к дочери, но не могла ее коснуться. В конце стола у прохода, рядом с которым сидела Катриона, один из придворных поднес к губам ломтик хлеба и замер с открытым ртом и несъеденным ломтиком в руке. Катриону сковал непреодолимый ужас: она боялась, что, если шевельнется, высокая женщина непременно ее заметит.

Когда черное облако превратилось в женщину, за обычным ограждением вырос волшебный барьер, сквозь который просвечивали лица людей, испещренные, казалось, красными, пурпурными, лиловыми и серыми пятнами и крапинками. Каждое слово высокой женщины как будто отражалось от струящейся преграды, но оставляло на ней небольшой черный след, и вскоре барьер выглядел испачканным, словно чистая тряпица – сажей.

Закончив говорить, высокая женщина протянула руку к барьеру, и черные, напоминающие сажу отметины расплылись пятнами и кляксами. Преграда сделалась пегой, чистые цвета померкли, а когда женщина уронила руку, и вовсе начали таять, пока не исчезли полностью. В последний момент Катрионе показалось, что они мерцают коричневато-серым, словно сырая глина, и вместо пятен и крапинок состоят из плетения, как шнур или веревка. Женщина снова рассмеялась, но этот смех звучал как предзнаменование смерти, и многие из тех, кто лежал на земле, застонали или вскрикнули.

– У меня тоже есть подарок для принцессы, – объявила высокая женщина. – Уверена, вы не жаждете его получить, но я его вручу, хотя, возможно… – Ее голос сделался вкрадчивым от злорадства. – Возможно, я его изменю, самую малость. Я прибыла сюда не в лучшем настроении, поскольку так и не дождалась приглашения на именины. Вплоть до сегодняшнего утра я надеялась, что это недоразумение разрешится, и готова была вас простить. Но я весьма… весьма значительная фея, и вы не могли пропустить мое имя случайно – только намеренно. Мне не нравится, когда меня игнорируют. И теперь, когда я снизошла до вас и все-таки явилась на торжество, вы не приглашаете меня за лучший стол, а удерживаете здесь, вместе с толпой черни… Вы рассердили меня. Я хочу, чтобы страна запомнила меня как одну из фей, вручивших принцессе подарок на именины. – Прежде она стояла лицом к барьеру, но теперь обернулась к зрителям, «толпе черни», и широко раскинула руки в стороны. – Изначально мой подарок был таков: пусть принцесса вырастет, обладая всеми этими красотами и достоинствами, которыми ее наградили сегодня. Но в свой двадцать первый день рождения, в тот день, когда она достигнет совершеннолетия и отец должен будет объявить ее наследницей, она рухнет, сраженная смертельным сном, и никто не сможет спасти ее.

Катриона перестала дышать.

– Но теперь это кажется мне чересчур… простым. Пожалуй, я изменю свой подарок – слегка. Что там дарила ей какая-то забавляющаяся волшебством фиглярка, когда я прибыла? Превосходную способность прясть, превращая толстые вонючие овечьи волосы в нечто похожее на бесцветные тонкие отростки уродливого болотного растения? Как мило! Думаю, мне следует сказать так: в свой двадцать первый день рождения она уколет палец иглой веретена и укол этот погрузит ее в смертельный сон, от которого никто ее не пробудит.

Затаенного дыхания уже не хватало. Катрионе хотелось превратиться в травинку, в камешек, в земляного червя – во что угодно, кроме человека, слушающего это проклятие, неумолимо сгущающееся над крошечной, ни о чем не подозревающей головкой маленькой принцессы.

– Возможно, вы сочтете мои слова не более чем далекой угрозой. Ведь мой подарок позволит вам двадцать один год наслаждаться ее обществом. Думаю… Да, пожалуй, следует сделать так: предначертанное мною может случиться в любую минуту.

И снова женщина рассмеялась, а люди, лежащие на земле за барьером, корчились и вздрагивали, словно ее смех плетью полосовал им кожу.

– Возможно, мне даже стоит явиться к ней тайно, сегодня же ночью, взять ее из колыбельки и прижать ее крохотную нежную ручку к острому концу веретена…

Вдали застонал гром, в ужасающем согласии вторя стонам толпы. Королева вскрикнула, теряя сознание, и рухнула поперек колыбели. Король, двигаясь так, словно он рвался из железных цепей, склонился к ней и поднял на руки. Высокая женщина улыбнулась:

– Сожгите все прялки в королевстве, если захотите, – это ее не спасет. Заприте ее в самом глубоком подземелье до конца ее короткой жизни – и это тоже ее не спасет. Любуйтесь своей принцессой, пока можете, – она не останется с вами надолго!

Высокая женщина вскинула руки и снова превратилась в черное облако, как смерч кружащееся и кружащееся, словно какое-то обезумевшее колесо, на том самом месте, где она стояла. Флаги над помостом сорвались с веревок, а шесты, поддерживавшие шелковые драпировки, обрушились на короля с королевой и колыбель с лежащей в ней принцессой. Катриона совершенно не помнила, как оказалась там и схватила расплакавшуюся принцессу на руки. Очнулась она, стоя на коленях перед колыбелью, похлопывая малышку по спинке и гладя ее по головке.

– Нет-нет, – быстро, без остановки шептала она, – этого не произойдет, не может произойти, вот, возьми себе все тетины амулеты, я сама еще не очень-то фея, хотя тетя говорит, что буду, ты можешь забрать мой дар, это всего лишь детская магия, надолго его не хватит, и он все равно не слишком-то полезен, я умею разговаривать с животными, порой он все же пригождается, и это единственный полезный подарок, который ты получила за весь день, иногда, если кто-нибудь накладывает чары на тебя или рядом с тобой, а с тобой есть животное, ты можешь спросить, животных магия запутывает меньше, чем нас, это всего лишь детская магия, всего лишь – но ты сама всего лишь ребенок, ох, этого не может произойти.

Она заметила, что слезы струятся по ее лицу и по затылку принцессы, – возможно, отчасти из-за этого малышка так отчаянно плакала. Талисман человека с саблей гудел у Катрионы на груди, словно там стучало множество тяжелых молоточков. Укачивая принцессу, она видела, что клочья красного, пурпурного, лилового и серого окутывают ее руки и тянутся между пальцев, словно обрывки ткани, сквозь которую она продралась, и с ее волос свисают такие же ленты, щекочущие лицо, но ей никак было не освободить руку, чтобы их смахнуть.

Вокруг поднялся шум, и Катриона ожидала, что принцессу из ее рук вот-вот заберут. Но вместо этого чья-то рука приобняла ее за талию, помогая подняться, и принялась подталкивать, по-прежнему с принцессой на руках, к другой стороне помоста, в тихий уголок под поваленными шестами и именинными драпировками. Обернувшись, она увидела перед собой лицо маленькой невзрачной женщины, которая несла принцессу и стояла рядом с королевой. На ее щеках тоже виднелись полосы от слез.