Проклятие феи

Первое бритье для мальчика было важным обрядом взросления: считалось, что он навсегда оставляет в прошлом детскую магию (если таковая была). Мужчина, носящий бороду, все равно что объявлял себя феей. Бородачам следовало ожидать, что люди будут просить у них волшебной помощи и злиться, если ее не получат, как будто им солгали или ввели их в заблуждение. Борода означала фею – или кузнеца. А кузнецы всякий раз, покидая собственную деревню, надевали на шею железную цепь, чтобы их узнавали.

Но Нарл всегда бывал чисто выбрит. Его прозвали (хотя никогда не упоминали это прозвище в его присутствии) Железнолицым, поскольку выражение его лица редко менялось и он никогда не говорил больше, чем было необходимо.

Еще он решительно не желал иметь дело с детьми. Ребятишкам Туманной Глуши крайне не повезло, ибо они с радостью ошивались бы около кузницы, чтобы пообщаться с лошадьми. Дружба с ним Рози больше походила на настоящее волшебство, чем на детскую магию, и потому казалась тем более непостижимой. К тому времени, как Тетушка и Катриона поняли, что если Рози вдруг пропадала, то первым делом следовало искать ее в кузнице, девочка уже тараторила как белка, и они спешили прийти ей – или, скорее, ему – на выручку. В первый раз покрасневшая Катриона попыталась извиниться.

– Не стоит, – возразил Нарл. – Ей здесь рады.

Повисла пауза. Катрионе так и не удалось придумать уместный ответ на это совершенно нехарактерное замечание.

– Мне нравится, когда она говорит, – добавил Нарл.

Катриона со стуком захлопнула разинутый рот и с усилием сглотнула.

– О, вот как… – выдавила она. – Ну… спасибо.

А затем увела Рози (продолжавшую без умолку болтать) с собой.

– Он вовсе не выглядел так, будто ему приятно ее общество, – позже сообщила она Тетушке. – Конечно, по нему никогда не скажешь, приятно ли ему что-либо. Или неприятно, если уж на то пошло. Но когда он поворачивается к тебе, в огромном черном фартуке, с гривой черных волос, на миг это просто поражает, как будто он оживший плод собственных трудов. Можно было ожидать, что маленький ребенок его испугается.

– Только не Рози, – возразила Тетушка.

– Да, – согласилась Катриона, наполовину гордая, наполовину озадаченная. – Только не Рози.

Несколько минут тишину нарушало лишь равномерное постукивание педали тетиной прялки.

– Знаешь, насчет правды на дворе кузнеца… – снова заговорила Катриона. – Ты не думаешь…

– Нет, – ответила Тетушка. – Думаю, с Нарлом она в большей безопасности, чем где-либо еще. Если бы мне пришло в голову, что такая дружба возможна, я, вероятно, постаралась бы ей поспособствовать, что почти наверняка оказалось бы ошибкой.

Катриона приглушенно фыркнула. Трудно было представить, как кто-то пытается повлиять в чем-либо на Нарла, даже Тетушка. А сама Рози примерно так же поддавалась уговорам, как рост и убывание луны.

Хотя Рози никто не поощрял убегать и докучать кузнецу, но после того первого раза, если девочка целеустремленно скрывалась в направлении его двора, Катриона не спешила отправляться следом. Однако после долгой борьбы с собственным здравым смыслом она пошла к священнику, тому самому, который внес Рози в церковные книги Туманной Глуши, и заплатила ему, чтобы он молился за безопасность девочки, пока та находится во дворе кузнеца: чтобы она не порезалась и не ударилась холодным железом, не обожглась горячим, не встала в неудачном месте, когда огонь, подстегнутый разгулявшейся магией, внезапно ярко вспыхнет, и не пострадала от чего-либо еще, что может приключиться с ребенком, путающимся под ногами у работающих взрослых. Катриона предпочла бы славное прямолинейное заклинание, но славные прямолинейные заклинания редко работали близ кузниц. Если бы какая-нибудь фея придумала, как сплести чары, которые, скажем, могли бы надежно качать кузнечные мехи, она обеспечила бы себя до конца своих дней. Каждый кузнец в стране захотел бы иметь такие. Но ни у одного их не было. Молитвы священника лучше, чем ничего, и бесконечно предпочтительнее, чем пытаться убедить Рози не делать того, что ей хочется. В деле воспитания Рози запрет всегда был последней мерой. К тому же Катрионе со временем начал нравиться священник Туманной Глуши, потому что он с очевидной нежностью относился к Рози. А то, что девочка тоже относилась к нему хорошо, еще сильнее смягчило Катриону. Впрочем, Рози хорошо относилась едва ли не ко всем подряд.

К величайшей скорби и разочарованию всех, кто успел сделать ставку, споры о детской магии Рози со временем утихли. Жители деревни нашли другие поводы для сплетен. Однако кое-кто все же заметил, что Рози действительно разговаривает с животными. И те ей отвечают.

Она начала болтать с ними, как только вообще заговорила. Малышка была дружелюбной, а вокруг домика Тетушки, по одну сторону от которого рос лес, а по другую простирались луга лорда Прендергаста, встречалось больше зверей, чем людей. Да, она разговаривала с животными точно так же, как с людьми, но так поступали многие дети, а если эта привычка и проявлялась у Рози сильнее, чем у большинства детей, то это же можно было сказать и о многом другом.

Подрастая, Рози начала все более и более явно ждать ответа от зверей, к которым обращалась: ее выразительное от природы лицо явственно отражало искреннюю уверенность в том, что они ей и впрямь отвечают. Однако самым странным казалось то, что она постепенно переставала заговаривать с животными по-человечески. Ее часто замечали просто молча сидящей или стоящей рядом с Корсо, Дротиком (рослым величавым волкодавом из трактира и тамошним лучшим миротворцем) или любым из прочих ее многочисленных друзей-животных. А все знали, что Рози не склонна молчать и ничего не делать.

Однажды вечером Катриона пришла забрать Рози от Нарла и обнаружила, что та смотрит в глаза взмокшему, дрожащему жеребенку, уткнувшемуся носом в ее сложенные горстью ладони. Катриона видела, как ее пальцы нежно поглаживают его под нижней челюстью. Нарл сидел на корточках рядом, свесив руки между колен. Его голова находилась на том же уровне, что и голова Рози, он так же внимательно, как и она, вглядывался в морду жеребенка.

Рози медленно выдохнула – звук весьма походил на лошадиный, с фырканьем в конце. И двигалась она тоже по-лошадиному, и голову наклоняла так, как могла бы наклонить лошадь. Жеребенок повернул голову и осторожно потянулся носом к Нарлу, а тот прижался щекой к его щеке.

– Я сказала ему, что ты хороший, – пояснила Рози. – Понимаешь, дело в том, что ты чисто выбрит. Он не собирается стоять тут на трех ногах, позволяя чисто выбритому человеку проделывать странные человеческие штуки с его копытами. Чисто выбритые люди орут, слишком туго затягивают подпругу и плюхаются на спину, как будто считают, что ничего не весят, да еще и пинают в живот ногами.

– Люди Прена с ним так не обращаются, – пробормотал Нарл, пока жеребенок исследовал губами его лицо, постепенно поднимая и поворачивая вперед уши.

– Нет, но в первом месте, где он жил, обращались, – уточнила Рози, – а у их кузнеца была борода. Теперь с тобой все будет в порядке, – пообещала она не то Нарлу, не то жеребенку и повернулась к Катрионе. – О, привет, Кэт. Надеюсь, уже пора пить чай. Я проголодалась.

Глава 9

– …И Нарл не обратил на это внимания. Они просто беседовали. Тетушка, это была детская магия! А ее семья вовсе лишена волшебства! Я не понимаю!

– Я тоже, – призналась Тетушка. – Но это происходит прямо у нас под носом вот уже некоторое время – возможно, с самого начала. Может, ты и впрямь не позволяла себе замечать?

Взгляд Катрионы невольно метнулся к стоящей у стены прялке с затупленным веретеном. Бардер давно уже сделал им веретено-волчок и вырезал на нем оскалившуюся горгулью с широко открытыми, чуть выпуклыми глазами. Зубов у нее было невероятно много, но при взгляде на нее складывалось впечатление, что это своеобразная сторожевая собака, верно охраняющая дом и очаг. Катриона радостно рассмеялась, когда Бардер вручил ей подарок. Со времен маленькой ясеневой цапли (которую она носила на шее, на ленточке) он вырезáл множество ложек и рукояток для ножей, но эта вещица не шла с ними ни в какое сравнение. Рози была еще совсем крохой, не умеющей толком ползать, и ей пока не слишком угрожали веретена и их острия.